Что такое потец значение слова
m_jake
m_jakeПервый парень на деревьях
Анимационный фильм по произведению А. Введенского «Потец» я уже выкладывал.
Теперь нашел примерное толкование того, о чем вообще речь
Олег ЛЕКМАНОВ
Про «Потец»
(некоторое количество наблюдений)
Вып. 52 (лето 1995).
Редактор Дмитрий Волчек, секретарь Ольга Абрамович.
С.98-105.
1. Текст. В Советском Союзе произведение Александра Введенского «Потец» (П) было впервые опубликовано А.А.Александровым («Звезда», 1989, #10) с произвольной орфографией. В предлагаемой заметке П цитируется по публикации М.Б.Мейлаха («Даугава», 1990, #10).
Как чудо стоят сыновья возле тихо погасшей кровати отца. Нам страшно поглядеть в его, что называется, лицо. А подушка то порхала, то взвивалась свечкой в поднебесье, то как Днепр бежала по комнате.
(Только душа, для которой не существует «потолков», может то «взвиваться в поднебесье», то «порхать по комнате»).
5. Тема и способ ее воплощения. Тема П совпадает с главной темой всего «взрослого» творчества Введенского и может быть определена как «загадка смерти». При этом тема воплощается не столько через развитие фабулы, сколько через введение в произведение сакральных слов, коррелирующих друг с другом как бы поверх текста. (Интересно, что эти сакральные слова могут появляться в тексте как бы случайно, в своем бытовом, ритуальном значении. См., например, в финале П:
Господи, могли бы сказать сыновья, если бы они могли
«Господи!» сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.)
Наиболее отчетливо тема П сформулирована в чрезвычайно ясном фрагменте, вклинивающемся в сумбурные речи отца:
Но где ж понять исчезновенье,
И все ль мы смертны?
Что сообщишь ты мне мгновенье,
Тебя ль пойму я?
(Ср. с гетевским: «Остановись, мгновенье. «).
6. Построение произведения. Вообще, П представляет собой соединение фрагментов, каждый из которых подчиняется законам собственной логики.
Первую группу составляют фрагменты, построенные вне всякой логики:
Отец сидел над письменным как Иван да Марья столом.
Тут отец, сидя на коне и поглаживая милую утку.
Вторую группу составляют фрагменты, построенные в логике, заданной Введенским для данного произведения (к этим фрагментам можно приложить фразу из первой части П: «Ах, да мало ли что казалось. Но в общем немногое нам, как и им, казалось»):
Никто не произносил ни слова. Все разговаривали мыслями.
Тут отец. воскликнул мысленно.
Второй сын. заплакал мыслями.
Сыновья, построясь в ряды, сверкая ногами, начинают танцевать кадриль.
Первый сын, или он же первая пара.
Второй сын, или он же вторая пара.
Третий сын, или он же третья пара.
Третью группу составляют фрагменты, построенные по законам нормативной логики:
Отец, сверкая очами, отвечал им. Кровать стоит предо мною, // Я тихо лягу. Где солнца луч, // Подаренный тобой, зима?
(Эти фрагменты оттеняют абсурдность остальных).
И, наконец, четвертую группу составляют фрагменты, в которых господствует избыточная логика:
Цветок убежденный блаженства
Приблизился Божеский час.
Весь мир как заря наступает,
А я словно пламя погас.
Отец перестает говорить стихами и.
Фрагменты соединены по контрасту:
Где ключ от моего ума? (1 группа)
Где солнца луч,
Подаренный тобой, зима? (3 группа)
7. Герои П. Отец и сыновья. Само количество и расстановка героев призваны вызвать в сознании всякого читателя бесчисленное множество «прототипов».
Укажем лишь на некоторые из них:
Ветхозаветные отцы и дети (в первую очередь, Сим, Хам, Иафет и Ной).
Фольклорные отец и три сына.
Тарас Бульба и два его сына. Эту ассоциацию закрепляет фрагмент в духе патетических отступлений из Гоголя:
И пока они пели, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И казалось, что разным чувствам есть еще место на земле. Как чудо стояли сыновья вокруг невзрачной подушки и ждали с бессмысленной надеждой ответа на свой незавидный и дикий, внушительный вопрос: что такое Потец? А подушка то порхала, то взвивалась свечкою в поднебесье, то как Днепр бежала по комнате.
8. Отец. Персонаж, за призрачной фигурой которого угадываются многочисленные двойники.
Искусство дало бы мне новые силы
Прощай пьедестал
Помимо «Медного всадника» в П слышатся отзвуки еще одного знаменитого произведения Пушкина о Петре Великом. Ср.:
Никто не знал, когда и как
Она сокрылась. Лишь рыбак
Той ночью слышал конский топот,
Казачью речь и женский шепот,
И утром след осьми подков
Был виден на росе лугов.
Несутся лошади, как волны,
Стучат подковы.
Лихие кони жаром полны*
Исчезнув, скачут.
Кстати, в одном из самых знаменитых фрагментов «Полтавы» приспешники Петра названы его сыновьями:
В трудах державства и войны
Его товарищи, сыны.
(См. также стихотворение «Государь ты наш, батюшка. » А.К.Толстого).
9. Три сына. Начнем с того, что в П не всегда понятно, что сыновей трое. Так, в первой части П отец говорит о сыновьях, как о человеке, затем они танцуют, «построясь в ряды», а во второй части П сыновья «стали гуртом, как скот».
Сыновья противопоставлены отцу. Он лыс:
Над твоей колыбелью
По губам плывет слюна
И живет луна.
Над могилою над елью
Спи, тоскуй,
Не просыпайся,
Лучше рассыпайся.
Сыны стояли у стенки сверкая ногами, обутыми в шпоры. Они обрадовались и
Обнародуй нам отец
Что такое есть Потец.
Отец, сверкая очами, отвечал им:
Вы не путайте сыны
День конца и дочь весны.
Страшен, синь и сед Потец.
Я ваш ангел. Я отец.
Я его жестокость знаю,
Смерть моя уже близка.
На главе моей зияют
Плеши, лысины — тоска.
И если жизнь протянется,
То скоро не останется
Ни сокола ни волоска.
Сыновья, позвенев в колокольчики, загремели в свои языки:
Да мы тебя не о том спрашиваем,
Мы наши мысли как чертог вынашиваем.
Ты скажи-ка нам отец
Что такое есть Потец.
И воскликнул отец: Пролог,
А в Прологе главное Бог.
послушны. Ах, да мало ли что казалось. Но в общем немногое и нам как и им казалось. Но
чу! Что это? Отец опять непрямо отвечал на вопрос. И вновь проснувшимся сыновьям он
сказал вот что, восклицая и сверкая бровями:
Пускай поёт и пляшет
Пускай руками машет
В мирный день блаженства
Как скоро смерти совершенство
Несутся лошади как волны,
Лихие кони жаром полны
Но где ж понять исчезновенье,
И все ль мы смертны?
Что сообщишь ты мне мгновенье,
Кровать стоит передо мною,
И уподоблюсь под стеною
Сыны, сыны. Мой час приходит.
Не ездите на пароходе,
Сыновья, построясь в ряды, сверкая ногами, начинают танцевать кадриль.
Первый сын, или он же первая пара:
Что такое есть Потец
Расскажите мне отец.
Второй сын, или он же вторая пара:
Может быть Потец свинец
И младенец и венец.
Третий сын, или он же третья пара:
Не могу понять отец,
Где он? кто же он, Потец?
Отец, сверкая очами, грозно стонет:
Ох в подушках я лежу.
Эх отец, держу жужу.
Ты не должен умереть,
Ты сначала клеть ответь.
Второй сын, танцуя как верноподданный:
Ах, Потец, Потец, Потец.
И третий сын, танцуя как выстрел:
Куклы все туша колпак,
Я челнок челнок челнак.
Сыновья прекращают танцевать — не вечно же веселиться, и садятся молча и
тихо возле погасшей кровати отца. Они глядят в его увядающие очи. Им хочется всё
повторить. Отец умирает. Он становится крупным как гроздь винограда. Нам страшно
поглядеть в его, что называется, лицо. Сыновья негласно и бесшумно входят каждый в
свою суеверную стену.
Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это роса смерти, вот
Отец летает над письменным столом. Но не думайте, он не дух.
Я видел пожалуйте розу,
Сей скучный земли лепесток.
Последние мысли, казалось,
Додумывал этот цветок.
Он горы соседние гладил
Последним дыханьем души.
Над ним проплывали княгини
И звёзды в небесной глуши.
Мои сыновья удалились,
И лошадь моя как волна
Стояла и била копытом,
А рядом желтела луна.
Цветок убеждённый блаженства,
Приблизился Божеский час.
Весь мир как заря наступает,
А я словно пламя погас.
Отец перестаёт говорить стихами и закуривает свечу, держа её в зубах как
флейту. При этом он подушкой опускается в кресло.
Входит первый сын и говорит: Не ответил же он на вопросы. Поэтому он сразу
обращается к подушке с вопросом:
Что такое есть Потец.
Подушка, она же отец:
Второй сын спрашивает второпях:
Третий сын совершенно распалён:
Я сейчас кого-нибудь повешу:
Подушка, она же отец:
Может быть я на всё и отвечу.
Хотел бы послушать пенье,
Тогда смогу разговаривать.
Искусство дало бы мне новые силы.
Я хочу послушать ваши голоса под музыку.
Тогда сыновья не смогли отказать этой потрясённой просьбе отца. Они стали
гуртом как скот и спели всеобщую песню.
Был брат брит Брут
Это был первый куплет.
Он акробат. Он галл.
И пока они пели, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И
казалось, что разным чувствам есть ещё место на земле. Как чудо стояли сыновья вокруг
невзрачной подушки и ждали с бессмысленной надеждой ответа на свой незавидный и
дикий, внушительный вопрос: что такое Потец? А подушка то порхала, то взвивалась
свечкою в поднебесье, то как Днепр бежала по комнате. Отец сидел над письменным как
Иван да Марья столом, а сыновья словно зонты стояли у стенки. Вот что такое Потец.
Отец сидел на бронзовом коне, а сыновья стояли по его бокам. А третий сын то
стоял у хвоста, то у лица лошади. Как видно и нам и ему, он не находил себе места. А
лошадь была как волна. Никто не произносил ни слова. Все разговаривали мыслями.
Тут отец сидя на коне и поглаживая милую утку, воскликнул мысленно и засверкал очами:
Всё ждёте что скажет отец,
Объяснит ли он слово Потец.
Боже я безутешный вдовец,
Я безгрешный певец.
Первый сын, нагибаясь, поднял с полу пятачок и простонал мысленно и засверкал ногами:
Батюшка наступает конец.
Зрю на лбу у тебя венец.
Зря звонишь в бубенец.
Второй сын был тоже очень омрачён, она нагнулся с другого бока и поднял дамский
ридикюль. Он заплакал мыслями и засверкал ногами:
Когда бы я был жрец
Я Твой посетил бы дворец
О всесильный Творец.
А третий сын стоя у хвоста лошади и пощипывая свои усы мыслями, засверкал
Где ключ от моего ума?
Подаренный тобой зима?
А переместясь к лицу лошади, которая была как волна, и поглаживая мыслями
волосы, засверкал ногами:
Бровей не видишь ты отец,
Кровей каких пустых потец.
воскликнул громко и радостно, сверкая очами:
И до чего ж его раздуло.
И вдруг открылись двери рая,
И нянька вышла из сарая,
И был на ней надет чепец.
И это снова всем напомнило их вечный вопрос о том,
Что такое есть Потец.
Вмиг наступила страшная тишина. Словно конфеты лежали сыновья поперёк ночной
комнаты, вращая белыми седыми затылками и сверкая ногами. Суеверие нашло на всех.
На няньке был надет чепец,
Она висела как купец.
Нянька стала укладывать отца спать, превратившегося в детскую косточку. Она
Над твоею колыбелью
По губам плывёт слюна
Над могилою над елью
Мы в кузнице уснём.
И пока она пела, играла чудная, превосходная, всё и вся покоряющая музыка. И
казалось, что разным чувствам есть ещё место на земле. Как чудо стоят сыновья возле
тихо погасшей кровати отца. Им хочется всё повторить. Нам страшно поглядеть в его, что
называется, лицо. А подушка то порхала, то взвивалась свечкой в поднебесье, то как
Днепр бежала по комнате. Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это
роса смерти, вот что такое Потец.
Господи, могли бы сказать сыновья, если бы они могли. Ведь это мы уже знали
Ответ на пост «Мне нужен кран!»
Работал начальником цеха. Спал, сын взял телефон и написал смс мастеру смены: » Вам конец»
Утром ничего понять не могу, в цехе хрустальная чистота, все оборудование работает как часы. И встревоженный мастер подходит:
— Здравствуйте, у нас все хорошо, все поручения выполнены.
Стал телефон после этого на блокировку ставить)
Что непонятно-то?
Кручу верчу
Извините
Написал через «Госуслуги» обращение по поводу отсутствующего освещения около дома. Пришёл ответ, на мой взгляд, гениальный!
Ура Вы победитель!
Сон в новый год
Звезда бессмыслицы: «Потец» как мистерия-пантомима
«Самое понятие логичности есть понятие не абсолютное, — что было алогичным вчера, то стало сегодня вполне логичным».
Н. Заболоцкий «Мои возражения А. И. Введенскому, авторитету бессмыслицы»
Не так давно мы получили предложение провести анализ экранизации, как его называют, «стихотворения», «текста» или даже «пьесы» «Потец» Введенского (режиссер А. Федулов), причем на манер анализа «Крота» Ходоровски. Что ж, все-таки Алехандро Ходоровски был и остается духовным воином-магом, а «Крот» — аллегорической летописью его завоеваний, летописью демонстрации и накопления силы, достижения превосходства и пути стяжания мудрости в процессе личной истории.
С Введенским же все сложнее и тоньше, так как он занимается завоеванием не магическим, но онтологическим — завоеванием, в котором не с кем сражаться и некого превосходить, в котором даже само время будто замирает вокруг одной важнейшей точки, вокруг которой, не в силах ее коснуться, вращается и вращается абсурдный поток слов и образов.
По выражению М. Мейлаха, «Потец» Введенского — это особое литературное явление, «Звезда бессмыслицы»: «такого совершенного, ясного и в семантическом или морфологическом, и в архитектурном отношении построения звезды бессмыслицы, такой строго логичной алогичности в полной неосмысляемой бессмыслицы у Введенского, может быть, нигде нет». Другими словами, некие «смыслы», внутренняя «логика» ситуаций «Потца» существуют, но внутри мира произведения, не соотносясь с привычной нам логикой.
Казалось бы, в такой ситуации никакое общение автора и читателя невозможны, и тогда литературные качества текста должны быть весьма сомнительны — однако каким-то неведомым образом сквозь цветастый занавес абсурда все же просвечивает нечто, что понятно, кажется, вовсе без слов.
Исследователь Я. Друскин в связи с этим предлагает считать «Потец» мистерией-пантомимой. Напомню, что участники греческих и римских мистерий сначала посвящались в них, затем «созерцали» и, посвящаясь таким образом, получали со временем возможность самостоятельно проводить их. Забегая вперед, замечу, что как раз в экранизации отлично отображено духовное преображение Сынов, для которых Потец-мистерия подействовала и превратила их из карликов-воробушков в достойных наследников отца-мистагога, все это время пытавшегося донести до них значение некоего Слова то словами, то делами.
Поэтому мульт-экранизация А. Федулова скорее помогает понять принцип действия «Потца» и принять тот опыт, которым пытался поделиться Введенский, несмотря на обычно вменяемую мультипликации легкомысленность. А ведь для этого «Потец» пришлось дополнить и до-создать образно и символически, пришлось стать достойным такого автора, такого повествования, такого символического ряда, такой мистерии и Звезды Бессмыслицы. Как это получилось у Федулова и получилось ли — будет рассмотрено ниже.
Ну и нельзя не отметить, что здесь речь не пойдет об удивительных семантических самоцветах, восхитительных неправильных жемчужинах, выглядывающих из абсурдного повествования, созданных алогичным и странным, но чудесным мышлением Введенского. Такие удивительные магические фразы, как «где ключ от моего ума? Где солнца луч, подаренный тобой, зима?»; «Зрю на лбу у тебя венец. Зря звонишь в бубенец. Ты уже леденец»; «Иноходец с того света дожидается рассвета» — сокровища, которые нельзя анализировать, нельзя «разобрать» и «разобраться в них», они сами по себе — порталы в иные пространства, в иные модусы существования, особая мистерия языка Введенского, достойная отдельного повествования, но не сказать о них мы не нашли в себе сил.
Вы не путайте сыны
День конца и дочь весны.
Страшен, синь и сед Потец.
Я ваш ангел. Я отец.
Мы уже упомянули «важнейшую точку, вокруг вращается абсурд повествования». Этот абсурд и есть «Звезда бессмыслицы», такой же абсурдный для нас, как абсурдны для атеиста человеческие жертвоприношения ацтеков или магия Вавилона — и настолько же внутренне цельный, как упомянутые таинства для тех, кто их практиковал. Однако за Звездой Бессмыслицы стоит нечто истинное и для нас, и это — Потец, точка Смерти, Смерти Отца, которая, впрочем, никогда и ни у кого не бывает «чьей-то», она всегда — твоя, но проходящая мимо, от тебя в одном поколении, «Ты следующий».
Три сына упорно игнорируют то невыразимое, что сейчас должно случиться, дотошно пытаясь выяснить значение странного «будетлянского» словечка, разъясняет которое одна цитата Хлебникова:
«Если мы имеем пару таких слов, как двор и твор, и знаем о слове дворяне, мы можем построить слово творяне — творцы жизни… Слову боец мы можем построить поец, ноец, моец».
Отсюда следует, что потец — это не просто пот мертвеца, а конкретно «пот отца».Т.е. всю дорогу дети ищут познания того, что сейчас и случится; более того, Отец во время произведения умирает несколько раз — будто демонстративно на деле пытаясь научить сынов тому, что они так яростно выпытывают у него в виде слов.
И не зря, ведь его образ — это образ Бога, кормящего сыновей едой, которую достает из хламиды, будто бы ниоткуда, «из себя». Он свободно обращается в цветущий луг, полный сладких ягод, он — центр здешнего мироздания, противопоставленный троим Сынам, легкомысленным человекоптичкам, вечно «в пижамках», с сединами, усами и бородами — и с косичками, тонкими лапками, постоянно пляшущими и звенящими. Они — воплощенная инфантильность и одновременно призрачность, эфемерность по сравнению с долговязой фигурой умудренного Отца.
Он обладает и другими атрибутами божественности: не только кормит сынов, но и держит в руках ягодку, тикающую в Его руке самим Временем (она падает и разбивается, ведь его время подходит к концу); он не просто говорит — но пророчествует с завязанными глазами; первый же ответ на сакраментальный вопрос не столь уж туманен, в нем четко проводится граница между «страшным синим и седым Потцом», «днем конца», и «вашим ангелом» Отцом, чья «смерть близка». В общем, разница между живым Отцом и почившим — которой Сыны пока не понимают.
Федулов использует интересный прием «явления силы» — сияние глаз Отца. У Введенского Отец в самом начале «отвечает, сверкая глазами», тогда как на экране мы видим его пророчествующим с повязкой на них. Однако у Федулова он «сверкает глазами» несколько раз в ключевых моментах повествования — а позже его сила переходит к Сынам вместе с этой особенностью.
Первый сокрушительный образ Федулова, не принадлежащий Введенскому, но расширяющий его повествование до образного ряда всей культуры его времени, появляется после первого определения «Потца», когда отец восклицает, что «в Прологе главное — Бог». «Бог» этот – красный угол, в котором, прямо-таки как на футуристической выставке «0,10» висит (как позже выяснится — зияет истинной Вселенной сквозь стенку замкнутой избы) тот самый не-черный не-квадрат. Только вот в нем виден отражающийся (?) огонек свечи, которую держит Отец — а еще множество звезд и даже луна, которые намекают, что Квадрат, «Бог» — лишь дырка в уюте замкнутого мирка Баньки. И тут уж Отец на мгновение действительно становится Богом-Отцом, а также эпохой былых ценностей, чья кончина станет началом мира в котором «Бог умер», началом эпохи новых ценностей, нового мира.
После его появления разница между Отцом и Сынами становится еще отчетливей. В навеянном Отцом сне четко разграничено пространство игр и развлечений Сынов, обрамленное десятью картинами приготовления Отца к смерти: он омывается, одевается в чистое и ложится со свечкой в руках на смертное ложе, пока они пляшут и звенят в бубенцы. Вскоре они уже начинают водить под звенящие колокольчики хороводы вокруг тела отца, и на его челе, подобно апокалиптическому символу, раскрывается свиток, дающий самое прямое и ужасное определение сакраментального Слова:
Потец — это холодный пот, выступающий на лбу умершего.
Это роса смерти, вот что такое Потец.
Стоит первому сыну возмущенно притопнуть ножкой «Не ответил же он на вопросы!», как мир Сыновей превращается в утлый плот посреди страшного шторма, противопоставленный бесконечному спокойствию звезд, средь которых только что скользил Отец («не думайте, он не дух»).
Теперь с сыновьями остается только подушка, с которой они разговаривают, как с самим Отцом. Впрочем, если разобрать слово «подушка» так же, как мы разобрали «потец», то получится сумма слов «пот», «отец» и «душа» — т.е. это, фактически, призрак Отца, что Федулов изобразил как черты лица Отца, проступающие в том, с чем беседуют сыновья. Дается новое определение потца, однако и оно не приводит ни к каким изменениям в Сынах.
После этой части Отец («зря звонишь в бубенец… ты уже леденец») снова с сыновьями, однако в виде гигантского бронзового изваяния, Всадника (здравствуйте, Александр Сергеевич!), над которым восходит нечто (красная луна? Тусклое солнце?), на миг оказывающееся его нимбом. Сыновья снова ползают по нему, теперь уже как мелкие насекомые, и вдруг их мир снова смыкается до Баньки — теперь вокруг святого бронзового памятника Отцу. Памятник исчезает — но Банька, замкнутый мир, остается, таким образом, завершая ритуал Ухода, не повлекший окончательного разрушения старого мира.
Однако работа не завершена. Отца более нет, но Сыны остались одни и все еще не понимают, что такое Потец.
Именно тут происходит неожиданное: сквозь Черный Квадрат, из Внешней Вселенной, практически с небес, является дева, «нянька», горящая фигура женщины с фиолетовыми всполохами и крестом на груди. Когда она ступает на пол Баньки, там начинает свой бег особое время — застывает в одном повторяющемся галопе мышь, а вода из опрокинувшегося стакана начинает течь-всегда. Это местное время Вечности — пока оно длится, Нянька превращает Отца в ребенка, в «детскую кость» и уносит с собой — в новое рождение, другую жизнь, где он из мертвеца здесь становится ребенком там.
Ее слова ужасны, и это новое, устрашающее откровение сокрушает инфантилизм Сынов:
Мы в кузнице уснём.
Очень изящно изображено взросление сыновей. Будучи еще человекоптичками в пижамках, они упираются телами в стрелку часов в виде рыбы — но та погребает их под собой; это время-рыба оказывается их трапезой — поминками по Отцу уже одетых в черное взрослых сыновей. Именно в этот момент их глаза вспыхивают — как раньше вспыхивали глаза Отца. Они унаследовали его силу и его свет, они узнали, что такое Потец.
Однако узнали ли мы с вами?
В тексте одно за другим дается несколько определений потца (в т.ч. и не похожих на определение), одно из них очень удобное и точное (в мультфильме оно выступает сквозь положенный на лоб отца свиток), другие абсурдны, но ни одно из них не является ни настоящим, ни пригодным. Наоборот, весь структурированный поток слов и образов, ладных или сумбурных, бессилен перед происходящим — перед одиноким огоньком в квадратном мраке пустого Красного Угла; перед бескрайним звездным небом, в котором плывет призрак отца; и уж тем более перед «Женой, облаченной в солнце», приходящей за мертвецом.
Что же такое Потец?
Потец — это не «холодный пот, выступающий на лбу умершего», и даже не «роса смерти»; Потец — это весь бесконечный танец вокруг Смерти как устрашающих врат в Невыразимое; Смерти, которая, даже будучи чужой — всегда именно твоя; это непреходящее таинство, никогда не достигающее, но позволяющее вплотную приблизиться к Неописуемому.
Дорогой читатель! Если ты обнаружил в тексте ошибку – то помоги нам её осознать и исправить, выделив её и нажав Ctrl+Enter.