Что у него в карманцах моя прелесть
Что у него в карманцах моя прелесть
THE LORD OF THE RINGS
The Fellowship of the Ring
The Return of the King
Originally published in the English language by
HarperCollins Publishers Ltd.
Печатается с разрешения издательства HarperCollins Publishers
Limited и литературного агентства Andrew Nurnberg.
Перевод с английского
В. Муравьева (пролог, книги 1, 3–6),
А. Кистяковского (книги 1, 2 и стихи)
© The Trustees of the J.R.R. Tolkien, 1967
© Перевод. В. Муравьев, наследники, 2008
© Перевод. А. Кистяковский, наследники, 2008
© Издание на русском языке AST Publishers, 2014
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Долгая жизнь Джона Рональда Руэла Толкина (1892–1973) закончилась – именно закончилась, а не оборвалась! – полтора десятка лет назад. Она стала преддверием его посмертного существования на земле, конца которому пока не предвидится. Если подыскивать подобие для этой жизни, то больше всего она, пожалуй, похожа на просторный, но вовсе не огромный, просто большой кабинет, он же домашняя библиотека, в старинном, то есть всего-навсего викторианском, доме; справа камин с мраморной доской, кресло у камина, гравюры, резные этажерочки с диковинками – между стеллажами. Много всякого (больше всего книг, хотя их не слишком много), но ничего, как ни странно, лишнего. А хозяин словно сейчас только вышел и вот-вот вернется – вышел не через дверь (через дверь мы вошли), а через сияющее и поистине огромное окно в другом конце кабинета. И его жизнь – вовсе не кабинетная, но это потом – представима лишь в ярком и чистом свете.
Выйти-то он, конечно, вышел, от смерти никуда не денешься, но вышел затем, чтобы остаться с нами. И остался, даром что его покамест в кабинете вроде бы и нет; ну как же нет, есть он, и даже без особенной мистики – говорил же завзятый материалист лорд Бертран Рассел: почем мы знаем, вдруг столы за нашей спиной превращаются в кенгуру? Такого нам не надо, обойдемся без австралийских сумчатых, а вот Джон Рональд Руэл, разумеется, присутствует за нашей спиной, и вырастают за нею деревья, без которых он жизни никак не мыслил, они были для него главным жизнетворным началом. И много чего еще до странности знакомого мы обнаружим наяву стараниями Дж. Р.Р. Толкина, невзначай оглянувшись.
Но мы не оглядываемся – успеется; мы медленно обводим глазами оставленную нам на обозрение долгую жизнь. И очертания воображаемого кабинета расплываются: в последние годы жизни профессора Толкина его скромная библиотека размещалась в бывшем гаражике, пристроенном к стандартному современному домику на окраине Оксфорда. Пристройка эта, кстати, заодно служила кабинетом, где всемирно известный автор эпопеи «Властелин Колец» принимал посетителей, в том числе и английского литератора Хамфри Карпентера, который впоследствии, в 1977 году, опубликовал его жизнеописание, сущий кладезь фактов – черпай не вычерпаешь. Будем черпать. Перенесемся от конца жизни к ее началу и представим себе времена почти непредставимые, хоть не такие уж и далекие.
Джон Рональд Руэл Толкин (и Джон, и в особенности Руэл – имена фамильные, до поры до времени, а у друзей всегда он звался просто Рональдом) родился 3 января 1892 года в городе Блумфонтейне, столице южноафриканской Оранжевой Республики, за семьсот с лишним километров к северо-востоку от Кейптауна, посреди ровной, пыльной, голой степи – вельда. Через семь лет разбушевалась взбудоражившая весь мир и открывшая XX век англо-бурская война, повсюду запели «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне», а название жалкого городка замелькало во фронтовых сводках на первых страницах газет. Но пока это была такая глушь… Такая самая, в которую было тогда принято отправлять молодых англичан – чтобы выказывали и доказывали упорство и предприимчивость. Вот и англичанин в третьем поколении Артур Толкин, внук германского иммигранта фортепьянных дел мастера Толькюна, когда семейная фирма вконец разорилась, выхлопотал себе место управляющего банком в Блумфонтейне. Ему хотелось не столько ехать за тридевять земель, сколько жениться на любимой девушке, некой Мейбл Саффилд, чей отец, опустившись от суконщика до коммивояжера, требовал от жениха жизненных перспектив. В родном Бирмингеме их не было, а в Южной Африке пусть отдаленные, но обозначались. Мейбл отдали скрепя сердце, и Артур увез ее в тридесятое царство, то бишь в Оранжевую Республику, где она родила ему не только вышеупомянутого Рональда, но и младшего его брата Хилари Артура Руэла.
Очень мало осталось в памяти у старшего сына от Южной Африки: ну, тарантул укусил, ну, змеи живут в сарае и туда маленьким ходить нельзя, по забору скачут соседские обезьянки, норовят не то стащить, не то слопать белье, по ночам воют шакалы и рычат львы, отец сажает деревца, а кругом страшный простор безграничного вельда, тяжкий зной и жухлая высокая трава. А больше, пожалуй, и ничего. Нет, качал головой профессор Толкин, больше, кажется, ничего не помню.
В апреле 1895 года мальчики вместе с матерью отплыли в Англию – повидаться с родными и отдохнуть от южноафриканского климата. Отдохнули неплохо и собрались обратно к отцу. Накануне отъезда, 14 февраля 1896 года, под диктовку четырехлетнего Рональда писалось письмо: «Я теперь такой стал большой, и у меня, совсем как у большого, и пальтишко, и помочи… Ты, наверно, даже не узнаешь и меня, и малыша…» Письмо это не было отправлено, потому и сохранилось. В этот день пришла телеграмма о том, что у отца кровоизлияние в мозг – последствие ревматизма. На следующий день – о его смерти.
Плыть в Южную Африку было незачем. Мейбл Толкин осталась в Бирмингеме с двумя малолетками сиротами на руках и почти без средств к существованию: очень немного удалось скопить ее мужу за пять блумфонтейнских лет. Правда, она знала латынь, французский, немецкий, рисовала, играла на фортепьяно – могла, стало быть, давать уроки. И решила как-нибудь сводить концы с концами, главное же – ни от кого не зависеть, ни на кого не рассчитывать, никому не быть обязанной. Впрочем, на бедствующую родню с обеих сторон надеяться и не приходилось. Она задешево сняла коттедж за городом, возле дороги из Бирмингема в Стратфорд-на-Эйвоне. Дети должны расти у реки или озера, среди деревьев и зелени – таково было одно из ее твердых убеждений. Мейбл вообще придерживалась убеждений твердых и вскоре обрела для них прочную основу, обратившись в католичество. (Она овдовела в двадцать пять лет, была очень миловидна и обаятельна, но жить заново не собиралась.) По тогдашним временам в Англии обращение это означало многое, и прежде всего, помимо перемены общепринятых мнений, особый образ жизни, почти демонстративно противопоставленный общему социальному быту.
Мало того, она и детей решила, что называется, «испортить», сильно затруднив им жизнеустройство, и со свойственной ей неукоснительностью занялась их религиозным воспитанием. Роль этого материнского решения в судьбе и формировании личности Рональда Толкина трудно переоценить. Волею обстоятельств оно стало необратимым, и Толкин никогда ни на йоту не поступился преподанными ему в нежном возрасте религиозными принципами. Правда, никакого неофитского рвения у него не было, и в отличие, скажем, от своего старшего современника, новообращенного Г. К. Честертона, он не считал нужным провозглашать свое кредо на всех перекрестках. Зато в другом они очень схожи: оба эти приверженца римско-католического вероисповедания – англичане до мозга костей. Рональд, кстати, и внешне удался в мать (Хилари – в отца) и по-настоящему дома чувствовал себя только в глубокой английской провинции, вустерширской «глубинке».
Что у него в карманцах моя прелесть
ХОББИТ, или ТУДА И ОБРАТНО
Перевод с английского Кирилла Королева
Стихи в переводе Владимира Тихомирова
В земле была нора, а в норе жил хоббит. Нора была вовсе не грязная и совсем не сырая; не копошились в ней черви, не лепились по стенам слизняки, нет — в норе было сухо и тепло, пахло приятно, имелось там на что присесть и что покушать, — словом, нора принадлежала хоббиту, а стало быть, само собой, была уютной во всех отношениях.
Входная дверь в нору, круглая, точно люк, со сверкающей медной ручкой посредине, была выкрашена в зеленый цвет. Открывалась она в просторный и длинный коридор, похожий на пещеру, но чистый и ничуть не задымленный; в нем стояли стулья, пол устилали ковры, стены, обшитые деревянными панелями, оснащены были великим множеством крючков для плащей и шляп — этот хоббит просто обожал принимать гостей. Коридор, изгибаясь, проходил в глубине холма — или Кручи, как называли холм на много миль окрест. По обеим сторонам коридора в два ряда тянулись маленькие круглые дверцы, за которыми скрывались самые разные помещения, так что лазать наверх или спускаться вниз хоббиту не приходилось: спальни, ванные, погреба и кладовые (их было не перечесть), кухни, трапезные, гардеробные (в норе имелась особая комната, целиком отведенная под одежду) — все находилось рядом, в любую комнату можно было попасть из того же самого коридора. Лучшие покои располагались по левую руку, если стоять спиной ко входу, и только в них были окна, глубоко посаженные круглые оконца, выходившие в сад, за которым полого скатывались к реке луга.
Этот хоббит был весьма зажиточным, а фамилия его была Торбинс. Торбинсы обитали на Круче невесть с каких пор, и все их очень даже уважали — не только потому, что они славились своим богатством, но и потому, что в роду у них не было сумасбродов и ни с кем из Торбинсов никогда ничего не приключалось. И всякий мог заранее догадаться, что ответит какой-нибудь Торбинс на тот или иной вопрос. Однако наша история — о том, как один из Торбинсов засумасбродил и, сам не зная почему, начал говорить и делать вещи поистине невероятные. Пожалуй, после этого он потерял уважение соседей, зато приобрел… — впрочем, вы скоро узнаете, приобрел ли он хоть что-нибудь.
Матушкой нашего хоббита… Да, кстати, а кто такие хоббиты? Ведь сегодня хоббиты встречаются весьма редко и старательно избегают Громадин (такое прозвище они дали людям), поэтому не мешает, наверно, их описать, хотя бы в общих чертах. Это маленькие существа, ростом взрослому человеку по пояс. Но они — не гномы: хоббиты будут пониже, да и бород отродясь не имели. Волшебством они не занимаются, зато умеют в мгновение ока скрыться, если поблизости появятся Громадины, топочущие будто слоны. Хоббиты предрасположены к полноте, носят одежду ярких цветов, предпочитая в основном желтый и зеленый; ходят они босиком — башмаки им не нужны, ибо кожа у них на ступнях крепче сапожной подошвы, а стопы сверху покрыты густой рыжеватой шерсткой, согревающей в холода; пальцы у хоббитов длинные и чуткие, лица добродушные, и смеются они от души (в особенности поевши, а едят они часто и помногу). Ну вот, теперь вы знаете о хоббитах достаточно, и я могу продолжить.
Как я уже сказал, матушкой нашего хоббита, Бильбо Торбинса, была знаменитая Белладонна Тук, одна из трех дочерей хоббитана Тука, жившего в Приречье, за маленькой речушкой, что течет у подножия Кручи. Соседи поговаривали, что давным-давно один из предков Старого Тука женился на эльфийке. Это, конечно, полная нелепица, но все же в Туках имелось что-то такое, совсем не хоббитовское, и время от времени родичи Туков, а то и они сами, находили приключения на свою голову. Иногда кое-кто из них исчезал неизвестно куда, а оставшиеся, когда их принимались расспрашивать, упорно отмалчивались, притворяясь, будто они ни о чем таком — ни сном ни духом…
В общем, Туков, хоть они и были богаче, в Хоббитании уважали меньше, чем Торбинсов.
По счастью, Белладонна Тук вовремя вышла замуж за господина Банго Торбинса, и приключения обошли ее стороной. Банго, отец Бильбо, отрыл для жены (частью на деньги из ее приданого) такую роскошную нору, с которой не шли ни в какое сравнение все прочие, будь то на Круче, в Исторбинке или в Приречье. В этой норе они жили до конца дней своих. Может быть, Бильбо Торбинс, единственный отпрыск досточтимой Белладонны, на вид — точная копия своего добродушного и покладистого отца, унаследовал от матери эту самую Туковскую особенность, которая ждала лишь подходящего времени, чтобы проявиться во всей красе. Однако… Бильбо благополучно вырос, стал уважаемым хоббитом в расцвете сил (ему было уже под пятьдесят), а подходящее время все не наступало. И лишь когда стало казаться, что господин Торбинс так и просидит в своей норе до скончания дней, произошло знаменательное событие.
По некой случайности, как-то тихим утром — в те времена шума было меньше, зелени больше, а хоббиты множились и процветали, — Бильбо Торбинс, плотно подзакусив, стоял у двери своего обиталища, покуривая длиннющую деревянную трубку, почти упиравшуюся чубуком в его стопы, шерстка на которых была аккуратно расчесана. И тут он увидел Гэндальфа. О, этот Гэндальф! Когда бы вам довелось услышать о нем хотя бы четверть того, что слыхал я (а я слышал лишь малую толику из того, что можно было услыхать), вы бы сразу поняли — вас ждет поистине замечательная история. Повсюду, где ни побывал Гэндальф, повсюду о нем рассказывали самые невероятные небылицы. В Хоббитании же он не показывался с тех пор, как умер его друг Старый Ту к, и нынешнее поколение хоббитов почти забыло, каков он из себя. Ведь Гэндальф покинул Кручу и удалился в неведомые края, за Приречье, еще в ту пору, когда они были сущими несмышленышами.
Ни о чем худом не помышлявший Бильбо добродушно наблюдал за странно одетым стариком. На Гэндальфе был длинный серый плащ с серебристым шарфом и высокая, остроконечная, слегка потрепанная голубая шляпа. Дополняли наряд огромные черные башмаки. В руке старик сжимал посох.
Гэндальф пристально поглядел на хоббита, погладил свою длинную и пушистую седую бороду и сдвинул кустистые брови, выдававшиеся из-под широких полей шляпы.
— И что же это означает? — осведомился он. — Желаешь ли ты доброго утра мне или хочешь сказать, что оно было добрым до моего появления? Или намекаешь, что у тебя все в порядке и ты не прочь поболтать?
— И то, и другое, и третье, — отозвался Бильбо. — Присаживайтесь, господин хороший. В такое утро просто грех не выкурить трубочку на свежем воздухе. У меня отличный табачок. Угощайтесь. Спешить некуда, целый день впереди. — Бильбо уселся на лавочку, скрестил ноги и выпустил замечательное кольцо дыма. Ветерок подхватил его и повлек в сторону Приречья.
— Спасибо за приглашение, — сказал Гэндальф. — Но мне некогда заниматься пустяками. Я должен найти того, кто согласится отправиться со мной навстречу приключениям. К сожалению, покамест никто не соглашается.
— Нашли где искать, в наших-то краях! Тут народ тихий, мирный… Лично мне приключения совсем ни к чему, есть в них что-то такое тревожное, неудобное… Жаль, что вы опоздали к завтраку. Знал бы я, что вы придете, я бы вас попотчевал на славу.
Бильбо выпустил кольцо дыма больше предыдущего, засунул палец за подтяжки и принялся просматривать утреннюю почту, притворяясь, будто незнакомец его вовсе не интересует. Этот старик настораживал; господину Торбинсу больше всего хотелось, чтобы незваный гость поскорее убрался восвояси. Но тот стоял себе, опершись на посох, и молча глядел на хоббита. Бильбо начал сердиться.
— Доброе утро! — сказал он. — Нам приключения ни к чему. Прогуляйтесь в Приречье, может, там кто согласится.
(все тексты диалогов сценария целиком удлиннённой режиссёрской версии)
(Торин): «Хвала небесам, мы перешли границу тихого края. Балин, ты знаешь эти тропы, веди.
(Торин): «Мистер Бэггинс, советую вам не отставать».
(Галадриэль): «Ты последуешь за ними?»
(Галадриэль): «Ты прав, что помогаешь Торину Дубощиту, но я боюсь, что ваш поход разбудит неведомые нам силы. Тайна моргульского клинка должна быть разгадана. Что-то ужасное таится за завесой тени вдали от наших глаз, и оно не покажется. Пока нет. Но с каждым днём его сила растёт. Ты должен быть осторожен».
(Галадриэль): «Митрандир. Почему полурослик?»
(Гэндальф): «Я не знаю. Саруман верит, что только лишь великая сила способна обуздать зло, но мне открылось иное. Я понял что. разные мелочи. житейские деяния простого люда помогают сдерживать тьму. Обыкновенная любовь и доброта. Почему Бильбо Бэггинс? Наверное потому, что мне страшно, и он предаёт мне смелости».
(Галадриэль): «Ничего не бойся, Митрандир. Ты не одинок».
(Галадриэль говорит на эльфийском)
(Торин): «Осторожней! Держитесь! Нужно найти укрытие!»
(Балин): «Нет! Это не простая гроза, это грозная битва! Видите!»
(Бофур): «Будь я проклят. Легенды не врали! Великаны! Каменные великаны!»
(Торин): «Пригнись скорей, болван!»
(Кили): «Осторожно, ты упадёшь!»
(Торин): «Скорей, скорей, скорей, скорей!»
(Торин): «Нет!! Нееет! Нет! Кили!»
(Гном): «Всё в порядке! Все целы».
(Бофур): «Где Бильбо? Где хоббит? Вон он!»
(Бофур): «Держись! Хватайся!»
(Гном): «Тащите его, чего вы стоите!»
(Двалин): «Я думал мы потеряли Бильбо».
(Торин): «Он потерянный с тех пор, как покинул дом. Не надо было его брать. Ему не место среди нас».
(Гном): «Чуть повыше есть проход».
(Двалин): «Вроде бы безопасно».
(Торин): «Осмотри тут всё. Пещеры в горах редко бывают незаняты».
(Гном): «. холодрыга, я замёрз».
(Глоин): «Ну ладно. Давайте разведём костёр».
(Торин): «Нет. Никаких костров. Только не здесь. Ложитесь спать, выступаем на рассвете».
(Балин): «Мы должны были ждать в горах пока Гэндальф не догонит нас. Такой был план».
(Торин): «План изменился. Бофур! Ты первый в дозоре».
(Орк говорит на оркском)
(Бофур): «Куда это ты собрался?»
(Бофур): «Неее. Нет-нет. Ты не можешь сейчас уйти. Ты участник похода. Ты один из нас!»
(Бильбо): «Это вовсе не так. Торин сказал мне не место среди вас, и он прав. Я не Тук. Я Бэггинс. Не знаю о чём я только думал. Надо было остаться дома».
(Бофур): «Ты по нему скучаешь. Я понимаю».
(Бильбо): «Нет, не понимаешь. И никто из вас не понимает. Вы гномы. Вы привыкли к такой жизни. Постоянно в дороге, кочевать с места на место, не иметь своего дома. Извини, я не хотел».
(Бофур): «Нет, ты прав. У нас нет своего дома. Я желаю тебе удачи, Бильбо. В добрый путь! Что это?»
(Торин): «Подъём! Проснитесь!»
(Гном): «Держитесь, парни, держитесь!»
(Гном): «Отвали от меня!»
(Гоблин): «Хватит толкаться!»
(Король гоблинов): «У меня есть песня. По случаю.
Бей, жги, всех круши.
Плоть, черви, кровь пусти.
Кости ломай,
пусть кричат они
«Ай-ай-ай!»
Цап, хвать
И все назад.
Возьму хлыст и плеть,
будет враг мой реветь,
пытки ждут любого,
стоит мне велеть.
Цап, хвать,
и все назад.
Клещи, щипцы,
Легко отдать концы,
Не избежать судьбы,
Готовьте, братцы, гробы!
Цап, хвать
И все назад.
(Король гоблинов): «Навязчивая, не правда ли? Это песня моего собственного сочинения».
(Балин): «Это не песня! Это издевательство».
(Гоблин): «Гномы, ваше злопыхательство».
(Король гоблинов): «Гномы?»
(Гоблин): «Мы схватили их в передней галерее».
(Король гоблинов): «И чего вы встали? Обыскать их! Каждый карман, каждую щёлочку!»
(Гоблин): «Что-то мне подсказывает, ваша бородавочность, что они состоят в союзе с эльфами».
(Король гоблинов): «Сделано в. Ривенделле. Хех. Вторая Эпоха. Барахло да и только».
(Нори): «Я взял это на память».
(Король гоблинов): «Что вы здесь делаете?»
(Оин): «Эй, не волнуйтесь, парни. Я всё улажу».
(Король гоблинов): «Без шуток. Я хочу знать правду, какой бы она ни была».
(Оин): «Вам придётся говорить громче. Ваши парни расплющили мою трубку».
(Король гоблинов): «Я тебе не только трубку расплющу!»
(Король гоблинов): «Умолкни».
(Бофур): «. ещё в прошлый вторник».
(Нори): «Навестить дальних родственников».
(Бофур): «Мою родню по материнской линии. Да».
(Торин): «Азог Осквернитель был уничтожен, убит в битве давным-давно».
(Голлум): «Да. да. да. хехе. Голлум, Голлум. Мерзкие гоблинцы. Мелкие косточки, моя прелесть. Лучше, чем ничего. Аа. слишком много костицей, моя прелесть и так мало мяса. Молчать! Сдирай с него шкуру! Начни с головы.
Труп холодный и злой,
Словно уголь под золой,
Ножки наши жжёёёёт,
Камни валуны словно
Кости оголены,
Кто их разгрызёёёёт,
Коль мы только захотим,
Мечта моя.
Блеск и плеск, моя прелесть! Какое здесь сочное мясо! Голлум, голлум!»
(Бильбо): «Назад. Живо назад! Я предупреждаю, не приближайся ко мне!»
(Голлум): «У него эльфийский клинок! Но оно совсем не эльфс. Оно не эльфс, нет. Кто оно, моя прелесть? Что оно?»
(Бильбо): «Меня зовут Бильбо Бэггинс».
(Голлум): «Бэггинс? Что ещё за Бэггинс, моя прелесть?»
(Бильбо): «Ну я хоббит, из Шира».
(Голлум): «О, мы любим гоблинцев, мышей и рыбу. Но мы никогда не пробовали хоббитцев. Он мягкий? Он сочный?»
(Бильбо): «А ну-ка, стой! Стой! Не подходи! Я. я им воспользуюсь, если придётся! Мне не нужны неприятности. Тебе понятно? Покажи как отсюда выбраться, и я с радостью уйду».
(Голлум): «Зачем? Оно потерялось?»
(Бильбо): «Да, да. Я уже хочу найтись. Как можно быстрее».
(Голлум): «О! Мы знает! Мы покажет надёжный путь для хоббитцев! Надёжный путь во тьме. Замолчи!»
(Голлум): «Я не с тобой говорю. О да, мы с ним, моя прелесть. С ним».
(Бильбо): «Слушай, я не знаю что у тебя за игры. «
(Голлум): «Игры! Мы любим игры! Правда, моя прелесть? Оно любит игры? Любит! Любит! Любит поиграть!»
(Голлум): «У чего не видать корней?
Но что выше тополей?
Вверх, вверх, вверх оно идёт,
И всё же. и всё же не растёт!»
(Голлум): «Эхехе, да, да! Ооо.. давай-ка ещё одну, а? Да. Ещё раз, ещё, ещё раз, спроси нас! Нет! Хватит загадок! Прикончи его! Прикончи сейчас же. Голлум, голлум!»
(Бильбо): «Нет, нет, не надо, я хочу поиграть. Правда. Я хочу сыграть. Я смотрю, что ты мастер в этом деле. Так что почему бы нам не сыграть в угадайку? Да. Только ты и я».
(Голлум): «Да! Да! Только мы!»
(Бильбо): «Да, да. Если я выиграю, вы.. то есть ты покажешь мне выход, да?»
(Голлум): «Да! Да! А если оно проиграет? Если оно проиграет, моя прелесть, тогда мы съедим его. Если Бэггинс проиграет, мы съедим его целиком».
(Голлум): «Что ж, Бэггинс первый».
(Голлум): «Зубы? Зубы! Ах-ха-ха. Да, моя прелесть, но мы. у нас их только девять. Наш черёд.
Без голоса кричит,
Без зубов кусает,
Без крыльев летит,
Без горла завывает».
(Голлум): «О! Мы знает, мы знает! Молчи!»
(Бильбо): «Ветер. Это ветер! Ну конечно же».
(Голлум): «Очень умные хоббитцы! Очень умные!»
(Бильбо): «А, а, а! Без петель и замков,
Тот тот дом,
Слиток золота спрятан в нём».
(Голлум): «Дом? Нет, это нет то. тот дом. что же это. «.
(Голлум): «Сложная, как это мерзко! Что же это за дом. «
(Голлум): «Дай нам ответить, моя прелесть, дай нам шанс! Нет. Пф. Яйца! Яйца! Влажные хрустящие маленькие яйца! Ха-ха-ха, да, бабушка учила нас высасывать их, да. А теперь загадка для тебя.
Уничтожает всё кругом
Цветы, зверей, деревья, дом
Жуёт железо, сталь сожрёт,
И скалы в порошок сотрёт.
(Бильбо): «Да. Дай минутку пожалуйста. Я тебе давал подумать. Цветы. деревья. деревья. цветы. я даже и не знаю».
(Голлум): «Оно вкусное? Оно сочное? Оно хрустящее?»
(Бильбо): «Дай подумать. Дай подумать».
(Голлум): «Застрял. Бэггинс застрял. Время вышло».
(Голлум): «Последний вопрос. Последний шанс».
(Голлум): «Спроси нас. Спрашивайс!»
(Бильбо): «Да, да, хорошо. что это у меня в кармане?»
(Голлум): «Это нечестно. Это нечестно! Это против правил! Давай другую загадку!»
(Бильбо): «Нет, нет, нет, нет. Ты просил задать вопрос. Это и есть мой вопрос. Что у меня лежит в кармане?»
(Голлум): «Три попытки, моя прелесть! Оно должно дать нам три».
(Бильбо): «Три попытки, хорошо. Угадывай».
(Бильбо): «Неверно. Ещё раз».
(Бильбо): «Снова нет. Последний шанс».
(Голлум): «Верёвка! Или. ничего!»
(Бильбо): «Две догадки за раз. И всё равно неверно. Теперь идём. Я победил. Ты обещал показать выход».
(Голлум): «Мы правда обещали, моя прелесть? Правда обещали? Что лежит у него в его карманцах?»
(Бильбо): «Тебя это не касается. Шанс потерян».
(Голлум): «Потерян? Потерян? Потерян? Где? Где? Где оно? Где оно? Нет. ааа.. где оно? Нет! Неееет! Пропало! Провалиться и утопиться! Моя прелесть потерялась!»
(Бильбо): «Чего потерялось?»
(Голлум): «Не спрашивай нас. Не его это дело! Голлум, голлум! Что у него лежит в его мерзких грязных карманцах?! Он украл его. Он украл его. Он украл его!»