Что является основой этических воззрений ф ницше аморализм

Что является основой этических воззрений ф ницше аморализм

Библиографическая ссылка на статью:
Барсукова А.Е., Дубровин Н.А., Илюшина Е.С., Красильникова Г.А., Федосеева Л.А. Этические воззрения Ф. Ницше // Гуманитарные научные исследования. 2021. № 7 [Электронный ресурс]. URL: https://human.snauka.ru/2021/07/46501 (дата обращения: 09.12.2021).

Можно сказать, что этика Ницше в некоторой мере поражает своей радикальностью. Долгое время само понятие морали стало отождествляться с кантовским императивом. Все последующие ему философы опирались на его этику, критикуя тот или иной её аспект или дополняя её. В плане этики Ницше представляет собой философа, доведший критику кантианской этики до определённого логического завершения, открыто высказав недоверие самому философскому явлению морали. Сам Ницше описывает свои этические взгляды понятием «имморализм». В рамках имморализма проводится объективный взгляд на мораль, выходя за её рамки, чем, по мнению философа, не занимались до него. В таком случае философ, оценивая мораль, находится «по ту сторону добра и зла».

Ницше считает, что человек стоит около двух крайностей: морального императива и нигилизма. Ницше критикует моральный императив, называя его «бессмертным неразумием», но также и нигилизм «в состоянии которого человека посещает чувство, которое превышает все иные и заключается в осознании себя как части человечества бесплодно истребляемого, подобно тому, как природа на наших глазах истребляет отдельные цветки и растения» [3].

Согласно этическим взглядам Ницше этика утрачивает свою истинность в силу того факта, что понятия добра и зла, по его мнению, не были взяты из размышлений о повседневной жизни, а были изобретены для сохранения конкретных индивидов в подчинении коллективу. Слабый человек продолжает убеждать себя, что сострадание и любовь для него истинное благо, так как это входит в его привычный уклад жизни, который был навязан жестокой историей подчинения. С этого начинается ницшеанская критика христианства. Слабый человек хочет оставаться в заблуждении, считая служение кому-то и жертву себя единственным смыслом своего бытия. Через множество веков это становится закостенелым внутренним убеждением человека. Люди живут, даже не задумываясь самостоятельно, чем именно цена их собственная жизнь [4].

Истина толпы – это мораль самопожертвования и покорности. Но люди уже сами не верят в неё, ощущая, что самоутверждение представляет собой естественный процесс. В своих действиях они руководствуются жизнеутверждением, но боятся себе в этом признаться. В своих действиях руководствуясь лишь собственными страхами, они только укрепляют авторитет этой истины. Ведь если этические оковы разрушатся, кто-то наиболее сильный будет представлять для них огромную опасность.

Таким образом, по мнению Ницше, этика представляет собой учение, посредством которого человека обманывают, а с иной стороны, этика есть человеческий самообман.

Ницше проводит филологический анализ понятий хорошего и плохого, добра и зла, греха и других родственных им слов. Он исследовал этимологию данных понятий и пришёл к выводу, что исторически они имеют сословный смысл. В своём произведении «Генеалогия морали» философ иллюстрирует, что понятия долга, обязанности, совести «имеют свой источник в долговом праве» [1]. Говоря об этических взглядах Ницше, следует также заметить, что он был ярым противником аскетического образа жизни.

Таким образом, Ницше показывает, что большинство моральных положений, которые являются исходными, представляют собой ничто иное как обман. Моральные положения, по мнению философа, исторически возникали с целью закрепощения человека, эксплуатации его труда, прививания ему комплекса неполноценности [2].

Ницше утверждает, что жизнеотрицание не может быть истинной этикой, так как оно таит в себя много сомнительного и неестественного. По мнению философа, настоящая этика представляет собой жизнеутверждение.

Что же такое жизнеутверждение? Изначально философ трактовал её в качестве развития воли к высшей духовности, жизни. Однако, со временем Ницше осознал, что следуя данной трактовке, высшая духовность переходит в жизнеотрицание. Высшее жизнеутверждение заключается только в том, что всё содержание воли к жизни претерпевает максимальный подъем. Люди реализуют смысл собственной жизни только при условии абсолютно сознательного и свободного утверждения всего того, что в нём есть.

Ницше при разработке своих учений о жизнеотрицании или жизнеутверждении в итоге вышел из рамок непосредственно этики, подтвердив тем самым ещё раз, что истинная этика не заключается ни в жизнеотрицании, ни в жизнеутверждении, а представляет собой загадочное соединение и того, и другого.

Источник

Ф. Ницше — имморалист или моралист?

Если вам тяжело разобраться в данной теме напишите мне в whatsapp разберём вашу тему, согласуем сроки и я вам помогу!

По этой ссылке вы сможете узнать, что входит в структуру эссе:

Посмотрите похожие темы возможно они вам могут быть полезны:

Введение:

Позиция немецкого философа Ф. Ницше (1844-1900) отличается от всех других мыслителей в поддержании морали посредством критики. Если все остальные моралисты занимались оправданием морали и демонстрировали ее теоретически, Ницше начал философски рассматривать этические ценности и ставить само их существование в ранг вопроса.

С его точки зрения, такой подход объясняется тем, что в Европе много разных моралей, которые делятся на две категории: главная мораль и рабская мораль.

Кроме того, мораль рабов не имеет ничего общего с реальной моралью. Объясняя мораль раба, он раскрывает его происхождение. Это древняя философия и христианство. Мораль европейских рабов стала доминирующей.

Он имеет следующие особенности:

Когда Ницше критикует мораль, он опирается на такие категории этики, как любовь к людям и забота, и утверждает, что сочувствие является «высшим и предусмотрительным», а не отрицает сочувствие. Критика традиционной морали дана им с точки зрения исторического взгляда на моральное явление. Он считает, что пришло время вернуться к нравственному благородству. Согласно Ницше, благородство в нравственности является высшим выражением человеческих добродетелей. Она проявляется в великой воле, большой ответственности, праведности и привычках, правдивости, бесстрашии и так далее. Таким образом, Ницше не противостоит морали и утверждает гуманность выше морали.

Рассмотрим особенности той морали, которую утверждает Ф. Ницше. Аристократическая мораль отличается от рабской морали следующими особенностями:

Для Ницше сверхчеловек – это идеал, являющийся носителем новой морали. Сверхчеловек является добродетельным не в силу принуждения, а в силу своей природы, условий жизни, положения. Ницше свойственно понимание морали как системы ценностей, зависящих от условий жизни.

Исследователи творчества Ницше отмечают его заслугу в том, что он первым в истории этических учений показал историческую основу фундаментальных понятий морального сознания, таких как долг, справедливость, добро, зло, ответственность, совесть. Он первым обозначил психологическую основу, мотив морали, глубоко скрытый не только от других людей, но и от самого морализирующего человека.

Мотив морали он назвал рессентимент(от фр. – злопамятство, злоба). Это понятие занимает центральное место в ницшеанской теории морали. С помощью его Ницше объясняет «природу» декларируемых ценностей морали, часто за которыми стоят эмоции злобы, зависти, отчаяния, мести действительно униженного человека. Не умея утвердиться в жизни, слабый человек с уязвлённым достоинством переворачивает многое с ног на голову. В частности, шкалу ценностей, начиная отождествлять слабость с хорошим, добрым. Иными словами, человеческая униженность начинает выдаваться за моральную добродетель.

Как было уже отмечено, проблема добра и зла в классической морали являлась центральной. При этом мораль и добро рассматривались как тождественные. Ницше утверждает иную позицию в трактовке добра и зла. Ницшеанский сверхчеловек находится по ту сторону добра и зла. Мораль сверхчеловека открыта творчеству, совершенствованию. Она лишена слабости, стадности, лицемерия и утверждает достоинство человека.

Заключение

Смысл жизни не может быть установлен теоретически или символически, это должна быть сама жизнь. Это чувственное значение понимает искусство описания масштаба и такта человеческой жизни. Ницше описывает познание как познание с человеческой точки зрения и продвигает его как существующую гуманизацию, восприятие мира с точки зрения потребностей, что является условием возможности познания. Многие из высказываний Ницше показывают, что люди видят вещи через призму своих потребностей и не знают мира. Тем не менее, закон, который принадлежит миру, является законом человеческих существ в мире, и это только список человеческих переживаний.

Присылайте задания в любое время дня и ночи в ➔

Официальный сайт Брильёновой Натальи Валерьевны преподавателя кафедры информатики и электроники Екатеринбургского государственного института.

Все авторские права на размещённые материалы сохранены за правообладателями этих материалов. Любое коммерческое и/или иное использование кроме предварительного ознакомления материалов сайта natalibrilenova.ru запрещено. Публикация и распространение размещённых материалов не преследует за собой коммерческой и/или любой другой выгоды.

Источник

Этика Ницше

Глава из книги И.И.Гарина «Ницше», «Терра-книжный клуб», М., 2000, 848 с.

Скверный воздух! Эта мастерская, где фабрикуют идеалы, — мне сдается, она провоняла ложью.
Ф. Ницше

Люди всего лучше водятся за нос моралью!
Ф. Ницше

Я понимаю теперь ясно, чего искали когда-то прежде всего, когда искали учителей добродетели, искали крепкого сна и снотворных добродетелей. Для всех этих хваленых мудрецов и учителей — мудростью считался сон без сновидений.
Ф. Ницше

Вряд ли стоит говорить о моральном релятивизме Ницше, человека, невероятно чувствительного к добру, порядочности и любви. «Мне невыносимо нарушить слово, тем более — убийство». «Вернуть злому человеку чистую совесть — не это ли является моим непроизвольным стремлением?». «Я расположен к таким моралям, которые побуждают меня вечно что-то делать: и с утра до вечера и ночью грезить и не думать ни о чем другом, как только о том, чтобы сделать это хорошо, настолько хорошо, как я и в состоянии сделать!». Упреждая идеи ненасилия Ганди, Ницше требовал «быть справедливым к тем, кто тебя презирает.
Понимая амбивалентность добра и связанной с ним морали, глубоко прочувствовав опасность невыстраданной проповеди идеалов и лицемерие учителей жизни, Ницше отнюдь не требовал свободы от этических обязательств: «Быть может, черт придумал мораль, чтобы мучить людей гордостью, а другой черт когда-то ее снова отобрал, чтобы мучить их презрением к самим себе».
Как можно говорить об аморализме человека, придавшего добродетели вместо небесной абстракции — земное звучание?
Я заклинаю вас, братья, будьте верны земле! Не сидите, зарывшись с головою в мертвый прах небесной галиматьи. Держите ее гордо, свою земную голову, — она оправданье и смысл этой земли. Торопитесь, верните на землю отлетевшую от нее добродетель, — да, верните ее для любви и для жизни: и да будет добродетель смыслом земли, ее человеческим смыслом!
Ницше — один из самых морализуюших философов в истории метафизики, поставивший этическую тематику в центр своих изысканий, сделавший ее нервом своей философии и посвятивший ей львиную долю своих текстов. Ницше не аморалист, а сверхморалист, не довольствующийся догматикой, требующий коренного обновления нравственности. Если хотите, главный императив Ницше — тот же, что и в Новом завете: «непримиримая борьба со старыми нравами и обычаями, упорно отстаиваемыми книжниками и фарисеями, и неустанная и настойчивая проповедь и пояснение принципиально новых моральных требований и установлений».
У Ницше мы действительно обнаружим множество эскапад, направленных против христианского сострадания, изображаемого как нарыв на здоровом теле жизни. Это и есть символ ницшеанского понимания болезненности, мертвенности этого чувства: «Здесь быть врачом, здесь быть неумолимым, здесь действовать ножом — это наше дело, это наш вид человеколюбия, это делает нас философами, нас, гипербореев!»
Здесь ключевые слова «врач» и «наш вид человеколюбия»: не сюсюкать, не лицемерить, не врать, не вымучивать несуществующего страдания, но — «быть неумолимым», говорить правду, признавать жизненную необходимость боли, лечить.
«Толкни падающего» можно интерпретировать как главный принцип аморализма. Но для Ницше это отнюдь не принцип жестокости, бессердечности или разнузданности страстей. Вчитайтесь в Ницше! — «О братья мои, разве я жесток? Но я говорю: что падает, то нужно еще толкнуть!». «И кого вы не научите лежать, того научите — быстрее падать!». Можно ли интерпретировать это как принцип взаимоотношений между людьми? Нет, это принцип философский, принцип обновления ценностей, необходимость быстрейшей смены обветшалых догм и идей. Сам Ницше дает нам еще один символ, художественный образ философии-«молота», неистовствующего над «тюрьмой». “«Толкнуть падающего» — это обновить ценности, используя философию как молот, разбивающий стены «темницы»”.
Увы, легко «передергивать» Ницше. Скажем, с негодованием цитировать слова: «Мы должны освободиться от морали. », опустив продолжение фразы: «. чтобы суметь жить морально» и т. д., и т. п.
Упреки Ницше в адрес философской и религиозной этики заключаются в том, что они не в ладах с правдой жизни и не позволяют человеку стать личностью, направить свои силы на самосовершенствование.
Согласно Ницше, старая этика утратила свою истинность именно потому, что взяла понятия добра и зла не из полноты жизни, но измыслила их сама для того, чтобы сохранить отдельных индивидов в подчинении коллективу, «песку человеческому».
А. Швейцер:
Эта этика держалась, собственно, на том, что оставляла туманной саму меру жизнеотрицания. В теории она пропагандирует принцип жизнеотрицания, в действительности же она протаскивает свою неестественную и хилую идею жизнеутверждения. Ницше разоблачает ее ложный пафос и доказывает, что только та этика может стать действительной этикой, которая в результате собственного размышления постигает смысл жизни и честно полемизирует с действительностью.
Индивидуальная этика должна предшествовать любой социальной этике.
Этика должна содержать в себе высшую мораль жизнеутверждения.
Категорический императив Канта для Ницше — форма китаизма, добродетель муравейника, крайняя степень жизненной дистрофии: «Глубочайшие законы сохранения и роста настоятельно требуют обратного — чтобы каждый сочинял себе добродетель, выдумывал свой категорический императив. Когда народ смешивает свой долг с долгом вообще, он погибает. Ничто не поражает так глубоко, ничто так не разрушает, как «безличный долг», как жертва молоху абстракции. ».
Автоматическое исполнение всеобщего «долга» не воспитывает, а разрушает человека, о чем свидетельствует наш трагический национальный опыт. Без глубокого личного выбора, без экзистенции, без выстраданности нравственность (как и религиозная вера) — только камуфляж, легко сбрасываемый покров. Масса не может «тяготеть к благу» — это персональный удел конкретного человека, который либо сознательно «выбирает себя» (свою добродетель), либо лжет.
Претензии Ницше к ветхозаветной морали наиболее полно изложены в А н т и х р и с т е:
Понятие бога становится орудием в руках жрецов-агитаторов, которые толкуют теперь удачу как вознаграждение, несчастье — как кару за непослушание богу: вот бесконечно лживая манера интерпретировать будто бы «нравственный миропорядок» — раз и навсегда она выворачивает наизнанку естественные понятия «причины» и «следствия». Кары и вознаграждения изгнали из мира естественную причинность, но тогда появляется нужда в причинности противоестественной: всякая прочая ненатуральность следует по пятам. Теперь бог требует, а не помогает, не подает совета и не служит, по сути дела, лишь наименованием любых проявлений вдохновенного мужества и доверия к самим себе. И мораль перестала быть выражением условий, в которых произрастает и живет народ, мораль перестала быть глубочайшим жизненным инстинктом и сделалась абстрактной — противоположностью жизни. Мораль — принципиальное ухудшение фантазии, «дурной взгляд», коснувшийся вещей мира. Что такое иудейская, что такое христианская мораль? Это Случай, у которого отнята невинность, это Несчастье, замаранное понятием «греха», это благополучие, понятое как опасность и «искушение», это физиологическое недомогание, отравленное гложущей совестью.
Характеризуя в E c c e H o m o свою прелюдию к философии будущего — П о т у с т о р о н у д о б р а и з л а, — Ницше писал, что это — критика современности, отказ от общепринятого, вызов науке.
Утонченность в форме, в замысле, в искусстве молчать стоит здесь на первом месте, психология трактуется с намеренной твердостью и жестокостью, — эта книга отклоняет всякое добродушное слово. На всем этом можно отдохнуть, впрочем, кто угадает, какого рода отдых нужен после такой траты доброты, как у Заратустры. Говоря теоретически — пусть послушают, ибо я редко говорю как теолог, — сам Бог лег в конце своего трудового дня под древо познания: так отдыхал он от своего бытия, как бытия Бога. Он сделал все слишком прекрасным. Дьявол есть только праздность Бога в каждый седьмой день.
Традиционная мораль — только камуфляж, в нее одевается средний человек, чтобы стать «ручным», покорным, манипулируемым, бессильным. Она не выстрадана, глубоко не пережита, поверхностна, труслива, лжива своей благоразумностью.
Традиционная мораль закоснела, догматизировалась, а там, «где правит традиция, нет никакой нравственности»: традиция требует подчинения, традиция подавляет молодое, традиция омертвляет жизнь. Это, собственно, и есть ключ к пониманию имморализма.
«Моральность есть стадный инстинкт в отдельном человеке». Ницше признает существование восходящего к стае «инстинкта общественности», но считает опасной подмену естественного объединения людей их дрессировкой.
В. Б. Кучевский:
Моральные императивы Ницше называет стадными инстинктами еще и потому, что они действуют в жизни индивидов с такой же непреложной необходимостью, что и физиологические инстинкты, и к тому же в сознании людей не могут получить логического оправдания, в связи с чем всегда остаются за порогом сознания, т. е. строятся на бессознательности. И в этом заключается их достоинство, так как именно они обеспечивают целостность стада на основе проявления его воли, а не на основе произвольных волевых действий индивидов. Поэтому моральное воспитание всегда было направлено на то, чтобы нравственные ценности, установленные общиной в виде благих целей и прекрасных средств, приобретали в психике людей прочность инстинкта.
Здесь к месту будет сказать, что стадные инстинкты позже Фрейдом будут названы сферой подсознательного («Сверх-Я»), а физиологические — сферой бессознательного («Оно»).
В морали как стадном инстинкте прежде всего находят выражение потребности общины, а не отдельно взятого человека. Поэтому «моральные ценности только кажущиеся ценности — в сравнении с физиологическими». Мораль служит средством подчинения и интеграции в состав стада изолированных и самостоятельно существующих индивидов. Выполняя нормы морали, каждый человек тем самым вынужден отказываться от своей автономии и становиться подчиненным элементом целого. «Моралью каждый побуждается быть функцией стада». «Быть моральным. значит оказывать повиновение издревле установленному закону или обычаю».
Вместе с тем нравственные правила выражают в себе степень опасности, среди которой отдельная личность живет сама с собой. В этом аспекте можно утверждать, что матерью морали является боязнь. Уничтожение причины боязни, т. е. опасности, привело бы к уничтожению морали.
Мораль как инстинкт стада, находясь за порогом сознания, тем самым как бы выпадает из состава возможных предметов познавательного интереса. При этом оказывается, что заниматься разумным осмыслением морали труднее всего людям, обладающим большим духовным богатством и независимым, самостоятельным интеллектом. Такие люди в процессе рационального анализа морали невольно попадают в положение критиков нравственных устоев общества, поскольку в ходе такого анализа они вырабатывают собственные интерпретации морали, которые имеют внеморальное происхождение. Общество же, признавая существование морали самой по себе, не может не отвергать любые интерпретации последней.
Не соглашаясь с таким положением дел, Ницше заявляет: «Мое основное положение: нет моральных явлений, а есть только моральная интерпретация этих явлений». Этим он отвергает признание наличия в морали каких-либо раз навсегда заданных и объективных абсолютов и открывает себе путь для критической оценки существующей в Европе морали.
В. П. Преображенский:
Всеобщие и необходимые истины — это такие истины, которых многие вовсе не знают и которые большей частью никому не нужны. Во всех спорах о нравственном и безнравственном забывается одно, что нет аксиом воли, иначе говоря, что в основании человеческой деятельности и всяких нравственных идеалов лежат не логические истины, а коренные влечения человека. Их можно развивать, переделывать или истреблять путем личного и исторического воспитания, но нельзя логически доказывать или опровергать. Жизненность и практическое влияние игравших историческую роль нравственных систем основывались, конечно, не на логической состоятельности и строгом проведении их отвлеченных начал, а на притягательности тех живых типов идеального человека, которые безотчетно выражались и описывались в этих системах. А эти типы — создания воли, а не построения разума, и нравственность — такое же творчество, как искусство. Всякое убеждение логическими средствами бывает здесь только призраком, заслоняющим собою незаметно подкрадывающееся внушение; а, следовательно, всякое обоснование нравственности оказывается в конце концов только скрытой проповедью морали.
Пафос Ницше направлен против пошлости, филистерства эврименов и минитменов — пруфроков, иллиджей, людей со спокойной совестью, равно готовых к бездумной молитве и строительству концлагерей. Духовный застой, лицемерие, ханжество («Добродетель значит — тихо сидеть в болоте. ») гораздо опасней, чем представлялось самым передовым умам, безликость — прямой путь к омассовлению, утрате воли, «грядущему хаму» *. Вот почему ключевая идея имморализма Ницше, выраженная в П о т у с т о р о н у д о б р а и з л а: «Уметь с о х р а н и т ь с е б я: это высшая проба независимости».
* Вполне возможно, что «грядущий хам» Д. Мережковского — реминисценция на тему Ницше.
Не сюсюкать о морали, творя подлости, но быть собой, сохранить себя, жить активной жизнью, преодолеть в себе пошлость и подлость — это-то и есть содержание ницшеанской «воли к власти», воли властвовать над собой.
Сила морали — в творчестве человека! Добро — это мощь творческого начала. Творить добро — творить ценности. Кстати, спорный с первого взгляда тезис Ницше, декларирующий «любовь к дальнему», можно интерпретировать как возвышение творческого начала в человеке. «Ближние» — это средние, такие как все. «Дальние» — это высокие, подающие пример, творящие. «Ближние», говорит сам Ницше, подобны часам с ежедневным заводом: они делают свой тик-так и хотят, чтобы тик-так назывался добродетелью. «Дальние» — это грядущие, «страна детей», к которой он устремляет свои помыслы, которую постоянно взыскует.
Главное, что Ницше не приемлет в традиционной морали, — это ее тотальность, универсальность, всеобщность, общеобязательность, навязанность, неукорененность. «Мораль рабов», как и рабский труд, «не заинтересованы», поверхностны, эфемерны. Сегодня соборные неистовые поклоны в пол головой, завтра — колокола с церквей долой.
«Теоретическое» обоснование небезусловности категорического императива связано с внеприродностью этики: «Нет моральных феноменов, но лишь моральное истолкование феноменов»:
. во всем развитии морали не встречается истины: все понятийные элементы. суть фикции, все — психологика. обманки. все эти формы логики, которые формулируются в этом царстве лжи, софизмы.
Требовать от человека «моральности» в традиционном смысле «означает отнимать у бытия его величественный характер, означает кастрировать человека и сводить все к нищей китайщине».
Что справедливо для одного, вовсе не может быть справедливым и для другого; требование однообразной морали для всех — ведет ко вреду для людей высшего порядка; существуют градации между людьми и, следовательно, между видами нравственности.
Фактически Ницше озвучил то, о чем умалчивали другие, назвал своими словами скрываемое пророками и поэтами. Разве вся Европа в лице своих величайших представителей не пела гимны Наполеону? Разве стрелецкие казни и другие непотребства воспрепятствовали Пушкину канонизировать Петра в М е д н о м в с а д н и к е и П о л т а в е? Разве по сей день толпы с красными стягами не носят портреты Сталина и Мао? Что пред всем этим жалкий Борджиа, которого не могут простить Ницше?
А. И. Патрушев:
То, против чего протестовал Ницше, — это идея долга в морали. Она не может быть не чем иным, как принуждением, обязанностью. А так как моральное принуждение исходит из собственного «я», то психологически оно более чувствительно, нежели принуждение внешнее. Потому-то Ницше так восставал против морального принуждения, основанного на страхе наказания, общественного осуждения либо на расчете на награду:
«Вы любите вашу добродетель, как мать любит свое дитя; но когда же слыхано было, чтобы мать хотела платы за свою любовь.
Пусть ваша добродетель будет вашим Само, а не чем-то посторонним, кожей, покровом — вот истина из основы вашей души, вы, добродетельные.
Пусть ваше Само отразится в поступке, как мать отражается в ребенке, — таково должно быть ваше слово о добродетели!»
Разве отсюда не ясно, что Ницше настаивал на воспитании таких моральных качеств, когда должное будет одновременно и желаемым, когда моральные установки превратятся в индивидуальные потребности, когда исчезнет чувство тягостной принудительности моральных норм и законов?
Ницше поставил перед человеком труднейшую дилемму: мораль или свобода, ибо традиционная мораль, окружившая человека колючей проволокой запретов, могла утвердиться лишь на основе принудительности. Выбор Ницше был в пользу свободы, но не столько свободы от морали, сколько свободы для морали, новой и истинно свободной.
Поскольку стержень христианской этики — долг, беспрекословное долженствование и подчинение, для их поддержания необходима столь же абсолютная санкция — высший авторитет и судья, Бог. Без Бога насильственная мораль трещит по всем швам. «Тот свет», ад и рай, непоколебимая вера во все это, страх перед наказанием — вот основные мотивы принудительного морального поведения людей. Опора морали — вера в «иной мир», в богоизбранность и богоотверженность, в воздаяние, искупление, в возможность торговой сделки между грозным Богом и падшим человеком.
Кому выгодна христианская мораль, кому она служит? — Собачьей породе людей, — отвечает Ницше, — среднему человеку массы, плебеям, неудачникам, изгоям, обездоленным, униженным и оскорбленным, всем тем, кому она что-то обещает, кому она сулит незаработанный входной билет в рай. «Упадочные люди» черпают в такой псевдоморали отсутствующую уверенность в себе. Она дает шанс несостоятельным и ограничивает уникальных. Она необходима посредственности, дабы восторжествовать над даровитым. С ее помощью количество берет верх над качеством.
Чтобы стряхнуть с себя глухое недовольство и ощущение слабости, слабые инстинктивно стремятся друг к другу и к стадной организации своей жизни. Посредством морального суждения слабые и посредственные во все времена стремились сделать более сильных слабее и низвести их к своему уровню. Более могущественные, мудрые и плодотворные в стаде воспринимались «как нечто ему враждебное и вредное». И это не могло не привести в конечном итоге к вырождению и саморазрушению «высших натур». В силу этого христианская мораль выражает в себе не что иное, как инстинкт упадка, деградации и неверия в жизнь и является по своей сути «болезнью европейцев», причинившей и причиняющей им до сих пор огромный вред и делающей из них «возвышенных выродков».
С помощью традиционной морали, поощряющей инстинкт стада, масса угнетает Личность, покушается на ее свободу, заставляет ее жертвовать персональным началом ради расплывчатого будущего. Повиновение оказывается высшей добродетелью, неповиновение — злом.
Выполняя одинаковые для всех нормы нравственности, человек оказывается в своем поведении запрограммированным на определенный стандарт и образ действия, что нивелирует его индивидуальность, ибо не позволяет ему проявить «прекраснейшие случайности своей души». Долг заставляет человека работать, думать, чувствовать без внутренней необходимости, без глубокого личного выбора, без удовольствия, т. е. автоматически. Это ведет к обеднению личности, к ее самоотказу и отрицанию ее уникальности.
Личность имеет значение в морали не сама по себе, но лишь постольку, поскольку она находится в согласии с целым, ему подчиняется и действует в интересах целого. Добродетельный человек, бездумно подчиняясь моральному долгу, получает свою ценность благодаря тому, что он отвечает в той или иной мере известной, общепризнанной и выработанной раз навсегда схеме идеального человека. В силу этого он уже не может представлять собой личность. Мораль унижает и губит человека. По мнению Ницше, «моральный человек представляет собой низший и более слабый вид сравнительно с безнравственным».
«Безнравственный» здесь следует понимать не в смысле «аморальный», но в смысле отказавшийся от личностного начала, утративший «самость». Общая мораль вынуждает человека отказаться от выбора, воли, самостоятельности, собственных жизненных целей.
Говоря на современном языке, то, к чему мы сегодня пришли под влиянием насквозь лицемерного «нравственного кодекса строителей коммунизма», — прямой итог предсказанной Ницше дегенерации, усиленной тоталитарным способом навязывания «морали рабов».
И остерегайся добрых и праведных! Они любят распинать тех, кто изобретает для себя свою собственную добродетель, — они ненавидят одинокого.
Остерегайся также святой простоты! Все для нее нечестиво, что не просто; она любит играть с огнем — костров.
Существующая мораль способствует омассовлению человека и учит его лжи и лицемерию. Мораль ставит человека в жесткую зависимость от общества и объявляет «хорошими» «лучших учеников» (по иронической терминологии Шварца). Существующая мораль «стадных животных» освобождает индивида от личной ответственности и лишает его инициативы, одновременно подавляя инстинктивные движущие силы жизни. Традиционная мораль объявила порочными волю к могуществу, самостоятельность и независимость, индивидуальную инициативу, само становление. Человеческая зависимость, несвобода, подчинение были объявлены моральными, свобода самореализации — опасной.
Дефект традиционной морали Ницше видел в ее рассудочности, аналитичности, диалектичности. Целостная жизнь рассматривается в ней через призму противопоставленности истины и заблуждения, добра и зла, причины и следствия. «Да» и «нет» неприменимы к жизни, жизнь необходима во всех ее формах, анализ, дихотомия угрожают жизни, лишают ее жизненных сил, превращают мифологичность жизни в механистичность.
Добро не начало и конец всего, но лишь одно из множества проявлений жизни, не первое и не последнее.
Ницше отнюдь не противник истины, наоборот, именно исходя из правды жизни, он отвергает ложь и лицемерие «идеализма», «утопии», «социализма». Истина подвижна, но она, прежде всего, жизненна, болезненна, прямолинейна.
Самое понятие истины проникнуто у него аскетизмом, ибо истина для него то, что причиняет страдание, и ко всякой истине, приятной ему, он отнесся бы с недоверием. «Среди сил, взращенных и выпестованных моралью, — говорит он, — была также и правдивость; но правдивость в конце концов обращается против морали, вскрывает ее телеологию, корыстность всех ее оценок. » Таким образом, «имморализм» Ницше — это самоупразднение морали из побуждений правдивости, вызванное своеобразным избытком морали; это своего рода моральное роскошество, моральное расточительство, подтверждением чему служат слова Ницше о наследственных моральных богатствах, которые, сколько их ни трать и ни разбрасывай, никогда не оскудевают.
Вот что кроется за всеми страшными словами и экзальтированными пророчествами о власти, насилии, жестокости, политическом вероломстве, за всем, чем наполнены его последние книги и во что так блистательно выродилось его положение о жизни как эстетически самоценной сущности, и о культуре, основанной на господстве инстинктов, не разъедаемой никакой рефлексией. «Весьма признателен», — с сарказмом ответил он однажды некоему присяжному критику, обвинявшему его в том, что он будто бы ратует за упразднение всех добропорядочных чувств, — непонимание глубоко задело его. Еще бы! Ведь побуждения его были самыми позитивными, самыми доброжелательными, он лелеял мечту об ином, более возвышенном и мудром, более гордом и прекрасном человечестве.
Главные претензии Ницше к христианской морали — фарисейство, лицемерие и стадность. Раз нет всеобщей цели, не может быть и общего пути: догматическая, тотальная мораль приучает личность к стадным чувствам. К тому же история этической мысли — вечное изменение и обновление этических норм.
Фарисейство христианской морали Ницше демонстрирует на примерах понятий сострадания и альтруизма. Акт сострадания неизбежно содержит в себе, во-первых, самоутверждение, во-вторых, удовольствие, в-третьих, лицемерие. В сострадании наличествует преувеличенное, наигранное сочувствие, несоизмеримое с глубиной боли страждущего. Акт помощи является источником удовольствия, льстит тщеславию или разгоняет скуку. Сострадание совлекает с чужого страдания все то, что в нем есть личного, особенного, — в этом оскорбительность благодеяния: благодетель, симулирующий сочувствие, оскорбляет и унижает достоинство страждущего более, чем враг. Сострадание, не ставшее проникновением в чужое страдание, суть простое удвоение страдания.
Человек в принципе неспособен брать все горести мира на себя. Если бы он следовал категорическому императиву «ощущать страдания ближнего так, как он сам их ощущает», то, учитывая бесконечность мирового страдания и вездесущность смерти, человек не смог бы выдержать жизни даже самое короткое время.
Альтруизм, сострадание в глубине своей содержат отрицание движущих сил жизни — борьбы за существование, конкуренции, воли к жизни. Сострадание не уменьшает количество страданий, но множит их, плодит неудачников, понижает жизненную энергию и жизнестойкость, продлевает боль, вообще придает жизни мрачный и сомнительный характер *. Генетическое вырождение человечества — итог «добродеяний». Суровая правда: жизнь не может существовать, не поедая жизнь. «Я называю испорченным всякое животное, род или индивид, когда он избирает то, что для него вредно». Сохранение жизни — это рост ее могущества. Жизни служит то, что это могущество наращивает. Можно сколько угодно разглагольствовать об альтруизме, без эгоизма жизнь идет к своему концу. Эгоизм — не зло, но движущая сила жизни, главная причина общественного здоровья и общественного богатства, принцип сохранения рода. К тому же альтруизм и забота о человеке или народе чаще всего служат сокрытию сверхкорыстных и сверхэгоистических целей «радетелей человечества». Идеалы — покрывало, скрывающее истинные намерения. Некрофилу необходима защита от самого себя — тут-то и возникает «счастье всего человечества» или «спасение моего народа».
* Возможно, это имел в виду Платон, когда тоже требовал искоренения сострадания.
Хотя Ницше не мог знать масштабы того зла, которое принесут человечеству «великие идеи» в XX веке, он категорически отвергал прекраснодушие и связанную с ним филантропию: «Вы хотите по возможности уничтожить страдания, — и как безумно это «по возможности», а мы, напротив, предпочитаем, чтобы они были сильнее и хуже, чем когда бы то ни было. Благополучие. — это конец. Это — то состояние, которое делает человека смешным, достойным презрения. Школа страдания, великого страдания, разве вы не знаете, что только эта школа и создавала доселе всякое величие человека? Изобретательность, выносливость, мужество, всё, что есть в нашей душе таинственного и глубокого, наш ум и хитрость, всё это воспитывается страданием, несчастием и опасностями».
Называя старую этику «моралью стадных животных», Ницше провидел поглощение личности обществом, грядущую эпоху тоталитаризма, чреватую полным истощением жизненных сил сообществ, для которых «великие идеалы» заменят суровую правду жизни, но не спасут их от этой правды, спрятанной в подполье.
«Моральный кодекс строителей коммунизма» и то, что из него последовало, не лучшее ли свидетельство проницательности «антигуманиста»?
Самые высокие идеалы человечества становятся опасными, превращаясь в догмы. Как бы предвидя эволюцию гуманизма в бесчеловечность (я имею в виду коммунистическую практику), Ницше обвинил учителей человечества в экспансионизме — присвоении безусловного права на истину: «Для того, чтобы делать мораль, нужно обладать безусловной волей к противоположному», иными словами: внушать собственные идеи другим — узурпировать их право на собственные.
Кстати, имморализм Ницше отнюдь не означал отказа от традиционных форм морали — лишь отказ от морального принуждения, насилия, властного навязывания общих догм:
Я объявил войну малокровному христианскому идеалу не в намерении его уничтожить. Продолжение христианских идеалов относится к числу наиболее желательных вещей среди тех, которые имеются.
Мы имморалисты и атеисты, но мы поддерживаем религию и мораль стадного инстинкта: дело в том, что с их помощью подготавливается такая порода людей, которая когда-нибудь да попадет в наши руки.
. эта книга для немногих — для тех, кто стал свободным, для кого нет запретов: шаг за шагом мы отвоевали право на все запретности.
Что такое свобода? То, что имеешь волю к собственной ответственности.
Х. Хаймзёт:
Ведущее ницшевское понятие о свободном духе и духовном освобождении есть выражение высочайшего личност¬ного и экзистенциального этоса, одновременно свидетельствующее о пафосе серьезнейшей и весомой философской задачи, которую Ницше хотел решить, — проникнуть в самоуглубление индивида, в непонятную истину смысла жизни, в предназначение человека.
«По ту сторону добра и зла», как проницательно подметил Вяч. Иванов, это иная формулировка принципа свято¬сти, мистической свободы, не оставляющей свободы блаженным и подлинным мудрецам, дышащей силой неземной.
«По ту сторону добра и зла» — это признание божественности самой жизни, самоутверждения жизни, благословение жизни, восхищение ею, освящение ее. Необходимо не менять жизнь, не перестраивать ее, но брать такой, какова она есть, принимать ее от начала и до конца. Нормативности и императивности морали следует противопоставить обилие жизни, становление, движение.
Важнейшим элементом этики Ницше является свобода. Свобода — это мужественность, способность преодолевать величайшие препятствия, бесстрашие перед опасностью. «Мы должны преклоняться перед этой опасностью, так как она научает сознавать наши силы, добродетели и орудия обороны, наш ум, так как она принуждает нас быть сильными». Ибо свобода — это сила, стремление стать сильным, умение побеждать.
Главная добродетель Ницше — искренность, способность говорить правду, искать истину, где бы и какой бы она ни была.
Практичность философов сказывается в том, что они всегда зна¬ют, что должны доказать; и узнаются по сходству взглядов на «истины». — «Ты не должен лгать», — на обыденном языке немцев значит: «Господин философ, остерегайся высказывать истину. ».
«Чистая» и «нечистая совесть» — не случайно постоянные персонажи философской афористики Ницше. Совестливость — главный атрибут нонконформиста. Совесть — вот высшая мораль человека, глубоко исповедующего принятый на себя корпус ценностей. Имморализм и есть совестливость.
Понять Ницше — это правильно оценить иерархию его идеалов, среди которых, пожалуй, на первом месте стоят честь и честность.
Я не считаю, что честность в отношении себя была бы чем-то абсолютно высоким и чистым; но для меня она — как требование чистоты. Любой может быть тем, кем хочет, — гением или игроком — только начистоту!
Собственных кумиров Ницше, сверхчувствительный к фальши, выбирал отнюдь не среди «святош» или «отцов философии» — исключительно среди выстрадавших идеалы, аутсайдеров и изгоев. Видимо, пережив в детстве ужас, рожденный лицемерием кого-то из близких людей, одержимый комплексом правдивости, он предостерегал от опасности двойных стандартов, ханжества и моральной спеси:
Наша честность, мы — свободные души, и мы заботимся о том, чтобы она не стала нашим тщеславием, нашей спесью и нашей роскошью, нашей ограниченностью, нашей глупостью! Любая добродетель склоняется к глупости, любая глупость — к добродетели — позаботимся же о том, чтобы мы — из честности — не стали святошами и скучными!
Моральный поступок не возникает от морали, в основе морального действия лежит природное благородство. Нравственность требует аристократизма. «Никакая мораль невозможна без хорошего происхождения». У рабов возможна только рабская мораль. Морали нельзя научиться — ее необходимо иметь в крови.
Справедливость также входит в «корпус» идеалов Ницше, но не справедливость уравнивания, а следование иерархии жизни, признание имманентного неравенства как движущей силы, как разности потенциалов, рождающей ток жизненного порыва.
И злой, и несчастный, и выдающийся человек должны иметь свою философию, свое доброе право, свое солнечное сияние. И моральная земля кругла! И на моральной земле есть антиподы. И антиподы имеют право на существование.
Что справедливо для одного, вовсе не может быть справедливым и для другого, требование однообразной морали для всех ведет ко вреду для людей высшего порядка.
Справедливость как функция власти, широко обозревающей все окрест, — она поднимается над мелочными перспективами добра и зла, стало быть, обладает куда более широким горизонтом преимущества, — намерение сохранить нечто такое, что больше, чем вот та или эта личность.
Справедливость как образ мысли созидающий, отбрасывающий излишки, уничтожающий, исходящий из оценок; высший репрезентат самой жизни.
Справедливость не тождественна добродетели, как жизнь не тождественна утопии доброхотов. Опасна «уравнительная» справедливость, лишающая творческий инстинкт силы и мужества. Справедливость должна противостоять нивелляторству, оскопляющему и унижающему жизнь. Справедливость должна быть поставлена на службу творчеству как инструменту «воли к власти», созиданию, разнообразию, конкуренции, меритократии, «безумным идеям». Справедливость — это свобода, дух которой делает историю. Справедливость — это право стать великим, возможность «обновить мир», жить вопреки «правде всех».
М. Хайдеггер:
Ницше отнюдь не разумеет справедливость как в первую очередь определение этической и юридической области. Напротив, он мыслит ее, исходя из бытия сущего в целом, то есть из воли к власти. Справедливо то, что сообразно правому. А что правое, определяется на основе того, что есть как сущее. Поэтому Ницше и говорит: «Право — воля к тому, чтобы увековечить данное соотношение сил. Предпосылка — удовлетворенность им. Все почтенное привлекается с тем, чтобы право выглядело как нечто вечное».
Ницше высоко ценил правдолюбие, «добросовестность мысли», интеллектуальное искание и связанный с ним пафос.
Ницше, считает Т. Карсон, никогда не был этическим релятивистом. Он страстно искал более высокие «внеморальные нормы для оценки норм моральных». Отвергая иудео-христианские нравственные ценности, он возрождал в их трактовке древнегреческие традиции.
Он верил в спартанскую дисциплину и учил терпеть боль ради высокой цели. «Я оцениваю силу воли, — говорит он, — по количеству сопротивления, которое она может оказать, по количеству боли и пыток, которые она может вынести, и знаю, как обратить ее к ее собственной выгоде. Я не указываю на зло и боль существования пальцем укора, но, напротив, я питаю надежду, что жизнь может однажды стать еще более злой и еще более полной страданий, чем когда-либо».
Состраданию, этому эквиваленту деградации «воли к могуществу», Ницше противопоставляет страдание, самопреодоление, рост власти над самой собой, способность преодолевать болезнь и боль.
Ах, где в мире совершались большие безумства, чем у сострадательных? И что в мире причиняло большие страдания, чем безумства сострадательных? Горе всем любящим, еще не достигшим такой высоты, которая выше сострадания их! Так говорил мне однажды дьявол: «даже у бога есть ад свой: это любовь его к людям». А недавно слышал я, как говорил он: «Бог умер, из-за сострадания к людям умер бог».
Ницше не отказывается от любви к ближнему, но вкладывает в нее иное содержание: «Возлюби ближнего своего — это значит прежде всего: «Оставь ближнего своего в покое!». Не отвергая традиционных ценностей, он считал их привилегией благородных: «Человек ведет себя непроизвольно благородно, когда он научился ничего не желать от людей и всегда давать им». Такая вот иммораль.
Ницше понимал «добро» как жизненность, силу жизни, разнообразие жизни, способность преодолевать препятствия, приспособленность, победу в конкурентной борьбе. Добро — всё, что служит жизни, зло — всё, что препятствует ей. Воля к могуществу — добро, потому что помогает человеку в «войне» с самим собой, в превосхождении себя самого. Враг не вне, а внутри нас, его-то и необходимо победить. Мир — довольство собой, успокоенность, прекраснодушие, фарисейство. Добро — правда жизни, реальные человеческие качества, торжество жизненного. Зло — упадок последнего.
Ницше отказывается не от морали вообще, а от той ее разновидности, которая учит человека лгать, лицемерить, поддерживать в человеке чувство виновности и греха, доводит человеческие страдания «до ужасающей жестокости и остроты». Современный человек — результат «вивисекции совести и тысячелетнего самоистязания животного», плод «стадной совести». Быть моральным, по Ницше, означает: не лгать себе, оставаться собой, защищать свое «я», преодолеть «стадную совесть» и выработать «новую совесть» — персональный моральный выбор, личную моральную чуткость, умение слышать свою совесть и свой долг.
«Новая моральная добродетель» должна запретить «жизнеоблегчающую ложь», сделать человека свободным, отказаться от лицемерия и авторитетов, найти свой путь.
«Что говорит твоя совесть?» — «Ты должен стать тем, кто ты есть».
. мы х о т и м с т а т ь т е м, ч т о м ы в д е й с т в и т е л ь н о с т и и з с е б я п р е д с т а в л я е м, — новыми, обособленными, несравнимыми, законодателями для самих себя, творцами самих себя!
Что это означает? Это означает, что человек должен стать уникальным, неповторимым, самобытным, свободным, «утвердить над собой волю свою как закон»: «И быть самому себе — мстителем и судьей закона своего».
В. Б. Кучевский:
Эгоизм выступает главным пунктом в искусстве самосохранения личности и ее становления самой собою. Только в морали эгоизма личность приобретает сознание своей бесконечной ценности. Если альтруизм ведет к растворению личности в «другом Я», то эгоизм — к сосредоточению личности в собственном «Я». Самое существенное в человеке — это чувство «кто Я?» и понимание того, кто этот другой в отношении ко мне. У людей, у которых «Я» делается слабым и жидким, ослабляется сила великой любви. По мнению Ницше, «любовь есть выражение эгоизма».
Негативная оценка эгоизма выгодна и полезна не личности, а стаду. Эгоизм не есть зло. «Я, — пишет Ницше, — старался доказать прежде всего, что ничего иного кроме эгоизма, быть не может».
Всё, что направлено против эгоизма, направлено против жизни. Поэтому общество, подавляющее эгоизм, обречено на деградацию, вырождение, самоубийство.
Как и другие страсти человеческие, эгоизм инстинктивен, жизненно необходим, жизненно спасителен. «Боязливое самозашнуровывание» человека, обуздание инстинктивных порывов заповедями, о котором так пеклась христианская мораль, подавляло «великие источники силы», инстинкт жизни, интересы конкретного индивида и, в конечном итоге, общественное благосостояние, ибо сохранение и процветание рода возможно при условии свободной самореализации Личности: общественный альтруизм складывается из суммы персональных эгоизмов.
Когда примитивно-утопическая рассудочность, именуемая «сознательностью», объявляется высшим состоянием человека (рационализм), когда человеческое «Я» становится жалким прислужником неопределенного «мы», тогда торжествует не благо, но деградация, упадок. Иммораль направлена именно на то, чтобы создать новые этические ценности, такие как свобода человеческих порывов, укрепление жизненных сил, приоритет «Я» — все то, что предохраняет человечество от вырождения и дает мощный импульс развитию рода человеческого.

Источник