19 век — золотой век русской культуры. Его не возможно себе представить без стихотворений А. С. Пушкина, романов Л. Н. Толстого, романсов А. С. Даргомыжского и П. И. Чайковского, живописи К. П. Брюллова. И без прекрасных балов. Во многих произведениях это явление нашло свое отражение. Бал — одно из самых дорогих удовольствий. Помните как они описаны в «Евгении Онегине»?
Батюшка главного героя «давал три бала ежегодно и промотался наконец». Такое мероприятие влетало в копеечку.
«Бал у княгини М.Ф. Барятинской». Г. Г. Гагарин
Итак, о каких суммах идет речь? Сколько должна была потратить молодая особа, чтобы не ударить лицом в грязь? Поможет нам найти ответ Ольга Сергеевна Павлищева — старшая сестра Александра Сергеевича Пушкина. Ее муж Николай Иванович служил в Варшаве и посылал своей жене оттуда деньги в Санкт-Петербург, при этом советовал ей ни в чем себе не отказывать.
В ответном письме она его благодарила, но интересовалась, на какие средства шиковать. Ведь женщине для бала нужен был не фрак, а подобающий туалет, а к нему соответствующий экипаж. Дальше Ольга Сергеевна описывала мужу цены: вот если взять самый недорогой чепец, то он будет стоить от 40 рублей, прическу у парикмахера дешевле чем за 20 рублей не сделаешь, купить ложу в театре можно только за 25 рублей. Ну а если хочется показать новое платье, то стоить оно будет как минимум 75 рублей. Это не считая того, что нужно потратиться на экипаж. На дорогу на бал уйдет 5 рублей, а вернуться обратно гораздо дороже — все 15 рублей. Старшая сестра поэта предоставила нам важнейшие исторические сведения.
Портрет О.С. Павлищевой. Е. А. Плюшар
Для того, чтобы приличной барышне выйти в свет, нужно не менее 155 рублей. А если она решила пойти в театр, то около 180 рублей. Если перевести на наши деньги, то получается астрономическая сумма. Один рубль 1830-х годов равен сегодняшним 740 рублям. Итак, все это удовольствие могло обойтись Ольге Сергеевне нашими деньгами более чем в 100 000 рублей.
Такие выезды могли себе позволить далеко не многие. Для мелкопоместного дворянина это была настоящая проблема. Оброк крепостного крестьянина, а это основное, на чем держалась помещичья экономика, составлял от 8 до 15 рублей в год. Это сколько же надо было годовых оброков, чтобы спустить их за один вечер.
Отец Ольги Сергей Львович Пушкин был скупым человеком и не баловал свою дочь богатым приданым. В письмах своему брату она часто писала: «Нынче меня пригласили на бал к госпоже С. Вот сижу и думаю, идти или нет… Не так давно я ездила «кутнуть», то есть посмотреть на бал с верхней галереи. Это оказалось так интересно. Не нужно покупать новых платьев, сверху увидишь всех и бесплатно получишь чай. Так распорядились устроители».
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
tervby
Разберём одну из строф первой главы «Евгения Онегина» с точки зрения признания авторства Крылова:
III. Служив отлично-благородно, Долгами жил его отец, Давал три бала ежегодно И промотался наконец. Судьба Евгения хранила: Сперва Madame за ним ходила, Потом Monsieur ее сменил. Ребенок был резов, но мил. Monsieur l’Abbй, француз убогой, Чтоб не измучилось дитя, Учил его всему шутя, Не докучал моралью строгой, Слегка за шалости бранил И в Летний сад гулять водил.
«Лягушки, просящие царя»:
И показалось им совсем не благородно, Без службы и на воле жить
В обоих произведениях, в ироническом контексте связывается: «благородно», «служба/служив» и «жить/жил». «Благородно» завершает строчку.
И промотался наконец.
Пустился в мотовство и при большом раденье Спустил все чисто; наконец
В обоих произведениях, связываются слова «мотовство/промотался» и «наконец». «Наконец» завершает строчку.
Умильны ямочки пропали на щеках; Веселость, резвости как будто ускользнули;
В обоих произведениях, юный возраст героя связывается с «умильным/милым» и «резвостями/резвым».
француз убогой, Чтоб не измучилось дитя, Учил его всему шутя, Не докучал моралью строгой
«Мысли философа по моде, или Способ казаться разумным, не имея ни капли разума»:
один из тех французов, которые готовят вас в свет и учат трудной науке ничего не думать
ничто так не блистательно, как молодой человек, когда он шутит над важными вещами, не понимая их;
французам, которые, кончив на галерах свой курс философии, приехали к нам образовать наши нравы.
Чтобы завершить сюжет с французом, начало следующей строфы:
Когда же юности мятежной: Пришла Евгению пора, Пора надежд и грусти нежной, Monsieur прогнали со двора.
«Мысли философа по моде, или Способ казаться разумным, не имея ни капли разума»:
такие дети бывают обыкновенно неустрашимого духу, и на пятнадцатом году они уже в состоянии колотить своих отцов или выталкивать их со двора.
В обоих случаях «прогнать/выталкивать со двора» связано с наступлением зрелости героя произведения.
Налицо единство авторского идиолекта, а следовательно и автора.
Здравствуйте уважаемые. Предлагаю продолжить читать бессмертное и великолепное произведение Александра Сергеевича Пушкина «Евгений Онегин». Первую часть мы с Вами начали вот тут вот: http://id77.livejournal.com/840040.html
Служив отлично благородно, Долгами жил его отец, Давал три бала ежегодно И промотался наконец. Судьба Евгения хранила: Сперва Madame за ним ходила, Потом Monsieur ее сменил. Ребенок был резов, но мил. Monsieur l’Abbé, француз убогой, Чтоб не измучилось дитя, Учил его всему шутя, Не докучал моралью строгой, Слегка за шалости бранил И в Летний сад гулять водил.
То, что к Евгению ходила сначала Мадам, а затем месье Аббат – это система стандартного «благородного» образования тех лет. Французский язык был основным, иногда и первым языком русской аристократии. Скажем, знаменитый декабрист Михаил Бестужев-Рюмин русского практически не знал, и изучал его уже перед смертью. Такие вот дела 🙂 Понятно, что при таком образовании, важно, чтобы первые нянечки и учителя были носителями французского языка. С Мадам то все понятно, а вот почему второй учитель был Аббатом. Первоначально, в юности, я думал, что это его фамилия.
Решетки Летнего Сада.
Когда же юности мятежной Пришла Евгению пора, Пора надежд и грусти нежной, Monsieur прогнали со двора. Вот мой Онегин на свободе; Острижен по последней моде, Как dandy лондонский одет — И наконец увидел свет. Он по-французски совершенно Мог изъясняться и писал; Легко мазурку танцевал И кланялся непринужденно; Чего ж вам больше? Свет решил, Что он умен и очень мил. Настоящие денди 🙂
Как я уже говорил выше, месье Аббат оказался неплохим учителем и хорошо обучил Евгений. Это видно и в этой строфе и в следующих. Термин денди пошел в народ, как говорится, и с тех пор стал обозначать мужчину, подчёркнуто следящего за эстетикой внешнего вида и поведения, а также за изысканностью речи и куртуазностью поведения. Это отдельная тема для разговора, и мы с удовольствием об этом еще поговорим в следующий раз. Сам термин произошел от шотландского глагола «dander» (гулять) и обозначал щеголей и богачей. Первым настоящим денди, так сказать, «иконой стиля» стал Джордж Брайан Браммел, друг и советник по вопросам одежды будущего короля Георга IV.
Мазурка – это первоначально польский национальный быстрый танец, который получил свое наименование в честь мазуров или мазовшан – жителей Мазовии (Мазурии), части центральной Польши. В годы описываемые в романе, мазурка стала крайне популярным танцем на балах, и уметь ее танцевать – было признаком «продвинутости». Чуть позже мазурку выведет на новый уровень великий Ф. Шопен.
Мы все учились понемногу Чему-нибудь и как-нибудь, Так воспитаньем, слава богу, У нас немудрено блеснуть. Онегин был по мненью многих (Судей решительных и строгих) Ученый малый, но педант: Имел он счастливый талант Без принужденья в разговоре Коснуться до всего слегка, С ученым видом знатока Хранить молчанье в важном споре И возбуждать улыбку дам Огнем нежданных эпиграмм.
Латынь из моды вышла ныне: Так, если правду вам сказать, Он знал довольно по-латыне, Чтоб эпиграфы разбирать, Потолковать об Ювенале, В конце письма поставить vale, Да помнил, хоть не без греха, Из Энеиды два стиха. Он рыться не имел охоты В хронологической пыли Бытописания земли: Но дней минувших анекдоты От Ромула до наших дней Хранил он в памяти своей.
Знание исторических анекдотов – это прекрасно. Юрий Владимирович Никулин и Роман Трахтенберг это бы одобрили 🙂 Ставить vale в конце письма – это не только красиво, но также и правильно. Ведь перевелдя на совсем исконно русский это можно было токовать как «Будь здрав, боярин» 🙂 И если Вы, мои уважаемые читатели, будете в конце своего письменного монолога в ходе выяснения важнейшего вопроса бытия «кто не прав в интернете» ставить не только dixi, но и vale – это будет красиво 🙂 Потолковать об Ювенале ныне не очень получится, ибо не всегда с кем, а зря. Децим Юний Ювенал – это римский поэт-сатирик, современник императоров Веспасииана и Траяна. Местами – досталяет 🙂 Хотя одно выражение, связанное с этим римлянином любому из Вас, безусловно, знакомо. Это «В здоровом теле — здоровый дух». Но о нем мы с Вами более подробно говорили вот тут вот: http://id77.livejournal.com/154514.html (если не читали – возьму на себя смелость посоветовать)
Вергилиевскую Энеиду, мы изучали в Университете. Про школу не помню, но по идее, вроде могли и изучать. Этот эпик рассказывает о переселении троянского царевича Энея на Аппенины и основание города Альба Лонга, ставшего центром Латинского союза впоследствии. О чем мы тоже с Вами немного говорили вот тут вот:http://id77.livejournal.com/155169.html
Именно такую гравюру Вергилия мог видеть Евгений 🙂
Я Вам признаюсь честно, в отличии от Евгения, я вообще не знаю наизусть ни одного стиха из Энеиды. Интересно, что Энеида стала образцом для подражания, и произвела на свет кучу переделок и вариаций. В том числе и довольно забавную «Энеиду» Ивана Котляревского, если не ошибаюсь, чуть ли не первого произведения на украинском языке.
«Служив отлично, благородно, Долгами жил его отец, Давал три бала ежегодно И промотался наконец.»
Цитируя Пушкина, Наталиус ехидничала: «Смотри, Лялька, не промотайся!» Долги у мамы были – Наталиусу. Но промотаться – она не промоталась. Хотя ежегодных «балов» было действительно три: 30 сентября (мамины именины и день рожденья), встреча Нового года и Первое мая. Сейчас я понимаю, что, став проректором по науке, мама хотела установить неформальные контакты со своими подопечными. Кто только не перебывал у нас на этих сборищах!
Прежде всего, испытанная когорта физматчиков: верный Наталиус, старые друзья Мария Александровна Большанина и Евстолия Николаевна Аравийская, Александр Моисеевич Вендерович с супругой, Валериан Александрович и Вера Николаевна Ждановы, любимая аспирантка Катя Шмакова. Из не физиков бывали импозантно-изящный географ Григорий Григорьевич Григор, филолог Анна Алексеевна Скворцова (ее мама где-то выкопала и сосватала в ТГУ) с супругом Кесарем, университетский политолог Кугель, загремевший в период антиеврейских репрессий (кажется, ему удалось выжить), тогдашний директор ботсада Агния Диомидовна Бейкина, неотвязная Мария Петровна Кувшинская – учительница истории и методист пединститута, и даже (дабы я не была единственным «ребенком») моя подружка Светлана Ногина.
К сожалению, я не могу точно определить начало эпохи «балов». По датировке стихов, написанных для дивертисмента этих сборищ (я отвечала за развлекательную программу), получается, что первый бал состоялся 30 сентября 1945 года, хотя, казалось бы, эти встречи должны были начаться раньше: мама стала проректором по науке еще в 1944 году.
Из моих записок следует, что на первом балу была использована идея Тургенева: под видом меню зачитывалось нечто совсем иное. Мне жуть как хотелось огласить свою свежую рифмованную бредятину. Дабы не выглядеть белой вороной, пришлось сочинять опусы и для некоторых участников. В том числе «Физика» для Вендеровича, «Математика» для Аравийской, «Дипломатия» для Кугеля. Вроде в эту серию входила и «История» для Марии Петровны. Мои вирши должны были фигурировать последними, и по сценарию предполагалось, что мама меня оборвет где-то в самом начале. Однако она почему-то застряла на кухне, и я, изнывая от неловкости, мусолила свой бред, не сумев оборвать его самостийно. Публика слушала меня вполуха, соседи мирно беседовали друг с другом.
Первый бал был еще до появления тети Лизы, так что готовка была моя. Немного помогала мама, изготовив «вино» из лабораторного спирта с добавлением клюквенного сока. Застолье было с «военным привкусом». Базарное изобилие еще не восстановилось. Из запомнившихся деталей можно отметить неожиданный успех пирожков из пресного теста с начинкой из овсяной каши (не геркулеса!), пережаренной с луком. Они подавались под красным соусом из той же клюквы. Вендерович, отведав, смущенно поинтересовался возможностью добавки и получил оную. Народ не успел забаловаться, все всё уплетали с полным удовольствием.
На «балах» танцы протоколом не предусматривались. Поэтому помимо застолья планировались интеллектуальные развлечения. Стихи-акростихи, определяющие место за столом. Их зачитывала я или мама, а то и кто-либо из гостей. Была игра в фантики. Задания скрупулезно подбирались заранее, дабы гости могли блеснуть талантами. Соответствие задания фантику, который я держала над платком, наброшенным маме на голову, обеспечивалось тайным кодом: начальные буквы двух первых слов, которыми я сопровождала предлагаемый фантик, совпадали с инициалами владельца фантика. Например: «Мамочка, а этому фантику что сделать?» = М.А., сиречь Мария Александровна Большанина, «Еще надо дать задание этому фантику» = Е.Н., сиречь Евстолия Николаевна Аравийская, и так далее.
К сожалению, из всех заданий я помню только предложенное Аравийской. Ей надлежало единолично разыграть шараду. С заданием она справилась блестяще. Объявила себя грузовиком, нагрузилась книгой и «поехала» (первый слог «везу»). Потом с закрытыми глазами повернулась к присутствующим, подняла веки и изрекла: «Падайте!» (второй слог «Вий»). А целое (Везувий) было представлено так: она набросила на голову платок и пустила через дырочку наверху дым от папиросы.
Не помню, при каких обстоятельствах Григорий Григорьевич Григор (кодовое обозначение Г-куб) рассказал о своем путешествии на Соловки. Дело было до семнадцатого года, монахи охотно принимали туристов, сдавали им келейки. Можно было оплатить и питание в монастырской трапезной, где туристу предоставлялось место за общим столом. Перед каждым сотрапезником стояла тарелка, лежала ложка, а посреди стола на некотором расстоянии друг от друга были расставлены миски с супом. Григорий Григорьевич, по наивности, попытался было самообслужиться и налить супчику себе в тарелку. Но был остановлен отцом настоятелем: «Гордыня тебя обуяла, человече, что ты из общей миски вкушать брезгуешь!» Григорий Григорьевич недоуменно вопросил: «А зачем же тогда тарелки?» – «Чтобы с ложки на скатерть не капало», – ответствовал благочинный и продемонстрировал.
Мне эта назидательная история очень понравилась и накрепко запомнилась. А еще Г-куб научил меня исполнять в мазурке «голубец».
Вершиной моей режиссуры была инсценировка защиты кандидатской диссертации, состоявшаяся на встрече Нового, кажется, 1947-го года. Роли я распределила согласно маминым рекомендациям. Оппонентами были: физик Мария Александровна Большанина и филолог Анна Алексеевна Скворцова. Ученым секретарем – Валериан Александрович Жданов, исполнявший эту обязанность в реальном ученом совете, который Наталиус именовала Большим Хуралом. На роль соискателя выбрали Марию Петровну Кувшинскую – учительницу истории и известного в Томске методиста. Она сначала было заартачилась… Но Валериан Александрович, мгновенно войдя в роль, снял с полки толстенный том «Истории древнего востока» и, глубокомысленно перелистывая оный, стал зачитывать «документы».
В перечисление попали: заявление соискателя с просьбой принять документы и допустить к защите («Вот видите, а Вы отказываетесь!»), справка, что соискатель родился в положенное время и может быть допущен…, справка, что соискатель прошел медицинское обследование и пребывает…, справка, что… и так далее вплоть до какой-то чертовщины типа благоприятного расположения звезд и фазы луны. Заявление соискателя, представившего диссертацию на тему…. Следовало длинное название с историко-археологическим уклоном. Заявление соискателя, что он меняет тему диссертации на… Новая тема касалась уже физико-химических проблем.
Гости, они же «ученый совет», дружно ржали, до Марии Петровны «дошло», и она заявила, что снова меняет тему, ее интересуют проблемы психологии, в частности творческая дружба мамы и Наталиуса. Последовал панегирик в адрес упомянутых личностей.
Под умелым руководством Валериана Александровича развернулась дискуссия. Анна Алексеевна сразу одобрила новую тему, в силу полной филологической грамотности и значимости оной. Мария Александровна со свойственной ей принципиальностью заартачилась, не желая оценивать положительно работу, с которой она не могла ознакомиться заранее. Однако, после заверения Валериана Александровича, что при отрицательном отзыве ей не оплатят оппонирование, решительно изменила свою точку зрения, признав, что и диссертация, и доклад вполне удовлетворяют ее, как физика. Состоявшееся голосование выявило полное единодушие «ученого совета», который дружно проследовал к накрытому столу «обмывать» защиту и встречать Новый год.
Балы продолжались 45-46 и 46-47 учебные годы. Они отвяли с появлением отчима.
Кроме сотворения развлекательной программы на проректорских балах мне, как маминой дочке, надлежало сидеть над корректурой планов научно-исследовательской работы в авральной лихорадке перед маминым отъездом в служебные командировки в Москву. Квалифицированные машинистки университетского машбюро редко допускали опечатки, обусловленные попаданием пальца на соседнюю клавишу. Но прочтение научных терминов, нацарапанных профессурой, не блещущей искусством каллиграфии, нередко приводило к курьезным «опечаткам». Конечно, такие перлы, как преображение «бесконечно малого члена» в бесконечно милый или «излучения каменной соли при нагрузке» в измельчение оной при погрузке – яркие раритеты. Но ляпы, не взывающие к чувству юмора, встречались нередко. Как правило, мне удавалось восстанавливать истину, не обращаясь к первоисточникам. Однако случались и проколы. Помню, как, не сумев расшифровать бредятину, якобы запланированную маминой лабораторией, я была вынуждена обратиться к автору. Мама долго таращилась. Отчаявшись расшифровать абракадабру, полезла в свои черновики. Только тогда удалось восстановить оригинал. Как правило, толстенную пачку машинописных листов приходилось осиливать за несколько вечерних часов накануне отъезда, освобождая текст от встречающихся вольных фантазий машинисток на научные темы. Так что моя помощь в предотъездной суете сует была очень кстати.
Кроме своих непосредственных забот проректора по научно-исследовательской работе, маме приходилось исполнять обязанности ректора, замещая Горлачева во время его командировок в Москву. Они отлично сработались, и, доверяя друг другу, вскоре перестали дублировать командировки. В Москву ехал кто-то один, и проворачивал там все дела. Кто именно ехал, определялось в зависимости от превалирующих задач. При утверждении планов научно-исследовательской работы ехала мама, попутно прокручивая накопившиеся мелочи. Министерская бюрократия была тяжела на ходу, и ее приходилось систематически подталкивать. Если же довлели глобальные проблемы, требовавшие присутствия именно ректора, то ехал Горлачев. Случались и оказии, когда приходилось ехать вдвоем.
Жрицы министерской бюрократии грешили и безответственным равнодушием. В те времена папки с делами лиц, зачисленных в аспирантуру, посылались для утверждения в столицу. Министерская тягомотина ставила молодые таланты в положение хуже перепелиного: «и взлететь боязно, и сидеть опасно». Стипендия не начисляется, а устроиться даже на временную работу не положено. Да еще дрожь в хвосте: вдруг да в верхах не понравится биография или богоданные предки. Отдел аспирантуры находился под покровительством проректора по науке. Как-то два или три дела намертво застряли в бюрократическом лабиринте. Все сроки вышли, а ответа нет, как нет. Ехала в Москву Наталиус. Мама взмолилась: «Наташа, зайди, разберись!» Наталиус зашла, обстоятельно взялась за допрос. После долгих отнекиваний: «ничего не знаем, ничего не получали», одна из сотрудниц вспомнила, что во время побелки папки с делами складывали на шкаф. Наталиус умела мыслить не стандартно: «А ну-ка, заглянем за шкаф!» и самолично отодвинула оный. К ее ногам так и посыпались исчезнувшие папки, с томскими делами в том числе. Пристыженные бюрократки прокрутили утверждение в рекордный срок.
tervby
