для чего нужны были концлагеря
Чудовищные исторические факты о концлагерях
Концлагерь. Это слово у любого нормального человека ассоциируется с фашизмом, массовыми смертями, геноцидом, издевательствами над невинными людьми, чудовищными экспериментами над узниками. Так что же происходило в этих лагерях, построенных гитлеровцами во время Второй мировой войны на оккупированных ими территориях?
Строили концлагеря на захваченных гитлеровцами территориях. Это заведения в годы войны существовали во многих европейских странах: в Польше, Хорватии, Белоруссии, Украине.
Не случайно концлагеря называют конвейерами смерти, в них ежедневно гибли тысячи людей. Интересный исторический факт. Оказывается, каждый из этих лагерей имел своеобразный план по количеству уничтоженных «неарийцев», за невыполнение которого работники концлагеря строго наказывались. Хотя это случалось крайне редко, поскольку в них служили гестаповцы, как ни дико это звучит, с огромным удовольствием уничтожавшие людей. Причем делали они это самыми жестокими и изощренными способами.
Осмотр заключенных концлагеря
Как только новые заключенные прибывали в лагерь, их раздевали, осматривали, отбирали ценные вещи, выдирали золотые зубы и сортировали по баракам.
Кого-то отправляли на каторжные работы.
Причем над воротами, через которые проходили узники концлагеря, красовалась циничная надпись: «Работа делает свободным». И это при том, что тяжелейший труд не выдерживал никто, даже самые сильные. Люди работали на строительстве новых помещений для концлагеря, используя при этом примитивные орудия труда, а также на полях – их запрягали в плуг вместо скотины.
В годы войны фашистская Германия пыталась разработать баллистические ракеты большой дальности. На заводах по их производству также работали узники лагерей. Но эта затея оказалась провальной: заключенных от тяжелого труда на таких заводах погибало больше, чем от ударов этими ракетами.
От чрезмерных нагрузок и недоедания люди умирали ежедневно, также зачастую ослабленных людей надзиратели либо отстреливали, либо передавали в другие «отделения» лагеря: для медицинских опытов, в газовую камеру или в другие подобные части, где живое мясо было очень востребовано.
Конечно же, первыми в категорию смертников или подопытных попадали старики, больные и маленькие дети.
Кого-то загружали в закрытые грузовики (по 50 – 70 человек), плотно закрывали дверь и окна и включали двигатель. В итоге люди умирали от выхлопных газов.
Трупы сжигали в крематориях, поскольку пепел был нужен немцам для удобрения сельскохозяйственных угодий. Но иной раз печи не справлялись с огромным количеством тел, тогда их просто сбрасывали в ямы и закапывали.
В Освенциме, концлагере на территории Польши, придумали способ более массового убийства, который вскоре переняли и другие лагеря. Это газовые камеры, рассчитанные на 2000 человек. Именно в Освенциме было уничтожено самое большое количество людей – до четырех миллионов.
Еще один изуверский способ. Заключенных в огромном количестве приводили на специальное поле, где оркестр из узников играл «Танго смерти». Автор этого произведения неизвестен, возможно, это был кто-то из арийцев. Затем под музыку людей начинали расстреливать. Убиенных было так много, что земля более чем на метр пропитывалась кровью.
Надо сказать, музыка «Танго смерти» была очень популярна во многих концлагерях, под нее убивали, пытали и издевались.
Закапывание трупов в концлагере
Узников заражали разными тяжелыми болезнями, вводили воздух в вену, накачивали желудок или легкие ядом – и все ради того, чтобы изучить действие тех или иных средств на человеческий организм.
Газовая камера в концлагере
Гитлеровцы воевали в странах с разным климатом, поэтому было необходимо изучить влияние перепадов температур и влажности на организм человека. Одни узники становились подопытными, которых либо полностью, либо какие-то части тела подвергали воздействию низких температур, то есть замораживали. Затем им, без анестезии, вскрывали внутренности и смотрели, ка реагируют органы на мороз.
Других же узников помещали в отсеки с низкой влажностью и очень высокой температурой, затем сквозь маленькие оконца наблюдали, как люди становились мумиями. Надо сказать, благодаря этому чудовищному методу и было выяснено, что человеческое тело в большинстве своем состоит из воды.
Многим узникам специально наносили очень тяжелые травмы, вставляли в тело осколки, стекло, ржавое железо, грязь. Для чего? Чтобы выработать наиболее успешные способы лечения тяжелых травм и зараженных ран.
Женщины иной раз беременели, хотя чаще всего перед отправкой в местный бордель их стерилизовали. Забеременевшую женщину либо отправляли в крематорий, либо позволяли родить (если женщина была крепкая и могла после пригодиться для работы). Младенцев же либо отправляли в боксы для проведения опытов, либо топили в бочках.
Немцы в ходе опытов пытались разработать наиболее оптимальный способ уничтожения целых народов. В итоге пришли к выводу, что самое простое – отравление газом с последующим сжиганием.
Еще один способ уничтожения народов – лишение возможности воспроизводства. Для этого в лагерях разрабатывались методы массовой стерилизации. Одних узников кастрировали, а половые органы других облучали. Арийцы считали, что «нечистые» народы нужно стерилизовать и использовать в качестве рабочей силы на благо Третьего Рейха.
Казалось бы, такие зверства не могут творить женщины. Но история показывает, что именно представительницы слабого пола зачастую оказываются более жестокими, чем мужчины. Причем женщины по собственной воле шли работать в концлагеря, зачастую проходя большой отбор. Что их привлекало? Высокие заработки, карьера и желание проявить себя в деле служения великой Германии. Яркой такой представительницей является Ирма Грезе.
Не только немцы творили подобные злодеяния. История знает еще один лагерь, где проводились зачастую еще более ужасные опыты над живыми людьми – это японский отряд 731.
Многие узники концлагерей проявляли удивительную силу воли, оставаясь в этих нечеловеческих условиях людьми с большой буквы. Они создавали группы сопротивления, боролись за свободу, устраивали саботаж, совершали побеги. Конечно же, нацисты все это очень жестоко подавляли, пытаясь запугать остальных заключенных. Они очень поощряли предателей и доносчиков. К сожалению, такие тоже были. Ради спасения своей шкуры они были готовы продать и мать родную.
Части заключенных все же удавалось бежать. Им зачастую помогали жители близлежащих деревень, которые прятали их и кормили. Гитлеровцы вскоре поняли, что местные жители помогают беглецам. Поэтому вокруг концлагерей в деревнях отстреливали людей и в них селили своих военнослужащих.
Надзирателей концлагерей после войны судили, как и всех фашистов. История знает лишь один случай, когда бывший работник концлагеря был оправдан. Это лагерный врач Освенцима Ханс Мюнх. Он старался не отправлять прибывших узников в крематорий, а проводя опыты, делал так, чтобы люди жили дольше и вреда им причинялось меньше. Доказано, что Мюнх тем самым сохранил немало жизней.
Рождение ужаса Как появились концлагеря и почему это может произойти вновь
Узники Аушвица, 1944 год. Фото: Mary Evans Picture Library / Globallookpress.com
Появление концлагерей изменило европейское мышление ХХ века, но если Освенцим стал предметом напряженного осмысления для поколений философов, то ГУЛАГ — нет. О том, почему это так и чем трагическая история прошлого века актуальна для современного человека, рассказал доцент кафедры политических и общественных коммуникаций РАНХиГС Михаил Немцев в ходе лекции, которую он прочитал в Московской высшей школе социальных и экономических наук. «Лента.ру» записала основные тезисы его выступления.
О таких вещах, как ГУЛАГ и Освенцим, надо говорить потому, что любой опыт требует рефлексии, осмысления и преобразования суждений и знаний. Важно вести этот разговор с позиции солидарности с жертвами, ради их памяти.
Описывая трагические события XX века, следует воздерживаться от того, что некоторые ученые (такие как голландский исследователь исторической памяти Бербер Бевернаж) называют «временным манихейством», то есть ощущения, что все это было в «плохом» прошлом, а мы теперь живем в цивилизованном мире, где существование концлагерей невозможно. Как писал Варлам Шаламов, «любой расстрел 1937-го может быть повторен». Соответственно, разговор о концлагерях XX века — это разговор о нашем обществе, о корнях тех явлений, которые в скрытом виде присутствуют в современности.
Философ Джорджо Агамбен говорил, что мы должны рассматривать лагерь как скрытую метрику пространства, в котором мы живем. Репрессивная история так сильно повлияла на современную интеллектуальную культуру, что, не обращаясь к ней, мы многое не сможем понять.
Машины смерти
Концлагеря появились в XIX веке. Формально первым концлагерем исследователи считают Андерсонвилль — американский лагерь для военнопленных-северян, организованный южанами вблизи одноименного города во время Гражданской войны в США в феврале-марте 1864 года. У северян был свой лагерь для военнопленных-южан — Кэмп-Дуглас.
Затем такие лагеря открылись в Африке в ходе англо-бурской войны, — они назывались «лагерями для беженцев». Словосочетание «концентрационный лагерь» закрепилось во время Первой мировой войны, но своего расцвета это явление достигло в нацистской Германии и в СССР, поэтому и существуют два условных обозначения двух типов концлагерей — Освенцим и ГУЛАГ. Естественно, под Освенцимом имеется в виду не только фабрика смерти Аушвиц-Биркенау. Освенцим — это имя нарицательное для всех лагерей смерти, созданных нацистами. ГУЛАГ — тоже имя нарицательное, представляющее целую индустрию.
Концлагерь Андерсонвилль, август 1864 года
Нужно отметить, что Освенцим — не синоним Холокоста. Хотя исторически эти явления очень связаны и зачастую обсуждаются вместе, их следует разделять. Холокост — это программа геноцида, а Освенцим — индустрия смерти. Холокост работал и без Освенцима: когда зажглись печи Освенцима, половина европейских евреев уже были убиты. Лагерь, в свою очередь, работал и без евреев, на «топливе» из советских военнопленных, цыган, гомосексуалистов и других.
Если сопоставлять Освенцим и ГУЛАГ, становится ясно, что они представляют собой два типа концлагеря: эксклюзивный и интегрированный. Существование лагерей смерти долгое время скрывалось, до конца своего существования нацистский режим старался скрыть назначение лагерей. Программа уничтожения «расово неполноценных» европейцев официально никогда не была объявлена. Лагеря представлялись пенитенциарными учреждениями, резервациями для временного содержания. В Чехии был создан показательный лагерь Терезиенштадт, куда возили иностранных журналистов, чтобы продемонстрировать, что евреи там вполне благополучно существуют. Потом их тоже убили.
ГУЛАГ был полностью интегрирован в советское народное хозяйство, поэтому само его существование невозможно было скрыть, хотя масштабы этой системы и внутренние отношения в ней не могли публично обсуждаться. Одна из важных и очень тревожащих тем книги Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» — отсутствие четкой границы между волей и заключением во времена сталинского режима. Это два модальных состояния советского гражданина, легко перетекающие одно в другое.
ГУЛАГ не был машиной смерти, он представлял собой хозяйственное учреждение, уничтожающее людей вдобавок к своей основной функции. Освенцим же, наоборот, был машиной уничтожения людей, помимо этого выполняющей хозяйственные функции.
И ГУЛАГ, и Освенцим встраивались в карательные институты своих государств. Формально концлагеря должны были действовать в рамках пенитенциарной системы, но по совершенно иной логике, это не тюрьма, хотя некоторые люди отбывали там наказание. В нацистской Германии, кроме Освенцима, существовали лагеря для уголовников, но концлагерь как явление, как проблема для европейской социальной мысли второй половины XX века — это не тот лагерь, где обычные преступники отбывали свой срок.
Что такое лагерь
Лагерь — это выделенное государством место чрезвычайного положения, где правовые процедуры действуют формально и произвольно. Попадание в лагерь предопределяется особыми законами. В Германии был введен особый закон о чрезвычайном положении. В СССР, например, действовали специальные антиконституционные внесудебные органы (особое совещание, «тройки»).
Людей забирали в лагерь согласно внешнему и произвольному принципу — без вины. Граждане попадали туда не за какой-то проступок, а потому, что они были другими по своим расовым признакам или происхождению. Этим лагерь отличается от тюрьмы.
Государство проводило между людьми границу — как нечто само собой разумеющееся. Кто такие евреи? Легко было считать человека евреем, если у него семитская внешность или он говорит на идише. Но в Освенциме оказывались и люди, которые узнавали, что они евреи, только в момент ареста.
В СССР было много разных признаков, по которым людей отправляли в лагерь. Они вводились государством и затем закреплялись в массовом сознании как естественные. В русском языке, например, до сих пор сохранилось слово «раскулаченные». В СССР в эту категорию попадали и священники, и даже малоимущие люди, которых кто-то назвал «кулаками».
Управление людьми в лагере сводится до управления их телами. Как писал Шаламов, в шахте преимущество было у тех заключенных, которые могли работать лучше при отсутствии нормального питания, — то есть их тело было выносливее. Интеллект, образование, воспитание и другие формируемые культурой качества никак не могли на «общих работах» повлиять на продолжительность жизни человека. Он же описывает превращение заключенных из людей, лишенных свободы, в рабочую силу.
Краткая история концлагерей свободного мира
На днях мой приятель, известный московский юрист яростно убеждал меня в том, что первые концлагеря в истории были созданы по приказу Ленина. А ведь умный человек.
В своем кратком обзоре я не буду затрагивать историю советских и германских концентрационных лагерей. Нет нужды. Все СМИ забиты информацией о них. Тоталитаризм вывернул всю подноготную. Демократия же, тщательно укутавшись в покрывало, скромно ковыряет землю туфелькой. Исправим это упущение.
По некоторым свидетельствам, авторство создания первого концлагеря принадлежит колониальным властям Испании в Латинской Америке. В частности, американская исследовательница Энн Эпплбаум утверждает, что первое подобие концлагерей появилось на Кубе ещё в 1895 г., во времена войны испанцев против кубинских партизан. Организация лагерей для военнопленных гораздо старше.
Во время англо-бурской войны демократия потребовала массовых жертв мирного населения.
К весне 1901 года концентрационные лагеря уже покрывали всю территорию бурских республик — их можно было увидеть в Барбертоне, Хейделбурге, Йоганнесбурге, Клнрксдорпе, Мидделбурге, Почефстроме, Стандертоне, Ференигипге, Фолксрюсе, Мафекинге, Айрине и других местах.
В концентрационные лагеря англичане загнали более 200 тысяч человек, в основном женщин и детей, надеясь таким образом лишить партизан поддержки. Условия содержания в концлагерях ни в чем не повинных людей были ужасными — по самым скромным подсчетам, от голода и болезней в них погибло более 26 тысяч человек.
В течение только одного года — с января 1901 по январь 1902 года — в концлагерях от голода и болезней умерли 2484 взрослых и 14284 ребенка. Только в лагере Мафекинг осенью 1901 года погибло около 500 человек, в апреле того же года в Йоганнесбургском лагере умерло почти 70% находившихся там детей в возрасте до восьми лет. Англичане не постеснялись даже опубликовать официальное извещение о смерти сына бурского комманданта Д. Герцога, гласившее: «В Порт-Элизабет умер военнопленный Д. Герцог в возрасте восьми лет».
Английское правительство публично заявляло, что целью создания концентрационных лагерей является обеспечение безопасности мирного населения бурских республик, на что президент Оранжевой Республики М. Т. Штейн заявил:
«Утверждение, что женщины добровольно остаются в концентрационных лагерях — ложно.
Военный министр, говорят, заявил парламенту, что женщины отводятся в концентрационные лагеря потому, что буры не хотят, будто бы, заботиться о поддержании своих семей. Это клевета, позор, которой падает на самого клеветника».
Создание концлагерей вызвало ярость у буров, не смирившихся с британской оккупацией. Генерал Девет с возмущением писал:
«Сколько милых, образованных, достойных другого, лучшего занятия, девушек делалось погонщиками быков, только бы не быть схваченными преследователями, только бы по возможности дольше не быть уведенными в концентрационные лагеря, называвшиеся англичанами «Refugee» (место спасения).
Как это ужасно! Могли бы кто-нибудь и когда-нибудь думать до этой войны, чтобы в XX веке допускаемы были подобные варварства? Конечно, нет! (Наивному бурскому генералу не дано было узнать, что в середине XX века человечеству предстоит ужаснуться от еще более массового и жестокого варварства тоталитарных режимов, родовым признаком которых станут концентрационные лагеря, превратившиеся в настоящие фабрики смерти, а число невинных жертв пойдет уже на миллионы. Британские лагеря были лишь первым опытом массовых репрессий, у которого, к сожалению, нашлось много последователей. — И. Д.)
Я и каждый из нас знаем, что во время всякой войны происходят ужасные смертоубийства! Но сознательно совершаемое, прямо или косвенно, убийство беззащитных женщин и детей превосходит всякое вероятие! Уверяю, я бы голову дал на отсечение до войны, что цивилизованная английская нация не способна допустить подобное дело даже во время войны.
В лагерях, где не было никого, кроме женщин, детей и престарелых старцев, пушками и ружьями принуждать к молчанию!! Я мог бы привести здесь сотни случаев, засвидетельствованных мною лично. Но я этого не делаю, так как не в этом моя цель. Я только слегка, мимоходом, касаюсь этого. В Южной Африке, да и в самой Англии найдется достаточное количество людей, которые сумеют и без меня вынести подобные дела к позорному столбу и сообщат о них миру для того, чтобы они остались увековеченными на все времена».
В начале Первой мировой войны австро-венгерскими властями были созданы концентрационные лагеря, так как тюрьмы оказались переполненными. Основными были лагеря в Талергофе в Штирии и в Терезине в Северной Чехии. С началом войны в Австро-Венгрии была с новой силой развязана борьба с Русским движением в Прикарпатской Руси среди русинов. Борьба против русинской интеллигенции и крестьян, заподозренных в симпатиях к Российской Империи или просто считающих себя русскими, проводилась и раньше, но с началом войны она обрела массовые масштабы. Русинов стали помещать под стражу, а иногда и расстреливать без суда и следствия.
Несколько тысяч русинов содержались в Терезинской крепости, где их использовали на тяжёлых работах, и затем этапировали в Талергоф. Заключённые в Талергофском лагере находились в ужасных условиях. Так, до зимы 1915 года там не хватало на всех бараков и минимальных санитарных условий, для жилья отводились ангары, сараи и палатки. Узники подвергались издевательствам и побоям. В официальном рапорте фельдмаршала Шлеера (Schleier) от 9 ноября 1914 года сообщалось, что в Талергофе в то время находилось 5700 русинов. Всего через Талергоф с 4 сентября 1914 до 10 мая 1917 прошло не менее 20 тысяч галичан и буковинцев. Только в первые полтора года погибло около 3 тысяч заключенных. Всего же, по некоторым оценкам, во время Первой мировой войны было уничтожено не меньше 60 тысяч русинов.
Кроме всего прочего интернированию в Талергоф были подвергнуты граждане стран Антанты, на момент объявления войны находившиеся на австрийской территории (туристы, студенты, коммерсанты и т. д.)
Заключению в концентрационные лагеря подвергались также сербы. Так, именно в Терезинской крепости содержался Гаврило Принцип. Сербское гражданское население находилось в концлагерях Добож (46 тысяч), Арад, Нежидер, Дьор.
Понятно, что карательный лагерь для украинцев опасно было устраивать на этнической украинской территории. Также посчитали нежелательным «загрязнять» подобным учреждением центральную Польшу.
Позже добавились и заключенные «нетрадиционной ориентации» — криминальной. Узниками становились дельцы черного финансового рынка Польши — нарушители экономического законодательства из представителей преимущественно еврейской буржуазии. Зачем их «прессовали» в политическом концентрационном лагере? Может быть, ради того, чтобы выдавали тайные банковские счета.
Изначальная «идея» этого концлагеря состояла в проведении кратковременного (стандартный срок заключения составлял 3 месяца, хотя очень многим его затем продлевали), но весьма интенсивного «курса дубинкотерапии». Целью ставилось за короткое время так «застрашить» человека, так сломать его морально и физически, чтобы он вышел на волю с квадратными от ужаса глазами и полной неспособностью противодействовать властям Великой Польши.
Практиковались публичные, посредством газет, саморазоблачения и покаяния узников. Таких отпускали довольно быстро.
В отличие от Гулага, который, как известно, был отраслью советской экономики, лагерь в Березе-Картузской не имел производственных заданий. Работы, на которые выгоняли узников, носили преимущественно обслуживающий характер и так же, как и издевательские «физические упражнения», имели целью изнурение.
Приведем фрагменты статьи Сергея Кричильского «Союз нацистской Германии и диктаторской Польши» из львовской газеты «Народний Оглядач» от 2 марта 2003 года:
«Первые дни лета 1934 года были отличительны для диктаторской Польши тем, что в Варшаву зачастили с дружескими визитами видные бонзы нацистской Германии. Частым гостем диктатора Пилсудского, а позже диктаторов Мосьцицкого и Рыдз-Смиглы был Геринг. Эта компания часто любила возить Геринга в Беловежскую Пущу на охоту, выслушивая рекомендации относительно создания концлагерей.
Удовлетворенным от визита Геббельса в Варшаву в июне 1934 года был тогдашний министр внутренних дел Польши, крайний украинофоб, «герой борьбы» за украинский город Львов Бронислав Перацкий. Именно ему принадлежит идея и воплощение в жизнь при непосредственных консультациях немецких нацистов сооружения концентрационных лагерей в польском государстве.
Береза-Картузская была построена как точная копия первого нацистского концлагеря Ориенбург: 5 защитных рядов изгороди из колючей проволоки, широкий ров с водой, проволочная изгородь под высоковольтным напряжением. Углы высокой (около 7 метров) изгороди венчали деревянные сторожевые башни с пулеметными гнездами; масса польской полиции с немецкими овчарками.
Кто же находился в концентрационном лагере Береза-Картузская? Это были в основном сознательные украинцы и некоторые белорусы. Среди известных украинцев были: Тарас Бульба-Боровец, Геннадий Янкевич (Клевань), Александр Кудра (Степань), Андрей Кисель, Ростислав Волошин (Дубенщина), Павел Данилюк, Роман Бжеский, Ярослав Гоцкий, Евген Серветник, Евген Епик, Александр Куц, Иван Дзюмюк, Трофим Лисюк, инженер Токарный, Иван Левчук, Василь Лоханок, Антон Небожук, Иван Митринга, Михаил и Богдан Кравцивы, Владимир Янив, Богдан Старух, Антон и Ярослав Романюки, Роман Шухевич, Григорий Клымив, доктор Горбовый, Владимир Тимчий, Емельян Матла, Василь Колодий, Гарамбура, Михайлишин, Пантелеймон Либак (Ривне), Адам Остапчук (Тучин) и многие другие. Среди белорусов — Виктор Еремейчик (Лунинец) и многие другие».
Прибытие в лагерь и «посвящение» в узники
Самойлович:
— Мы подошли к Березе: с правой стороны был парк, а среди парка виднелось белое здание. Слева — высокий, плотный деревянный забор, наверху обтянут колючей проволокой. На углу этого забора со стороны города и улицы, по которой мы шли, увидели два красных здания. Стало ясно — это лагерь. Кругом с наружной стороны забора ездят конные полицейские и, завидев издалека, кто в этом направлении едет в Березу, встречают и, завернув, бьют резиновыми дубинками. Нам пришлось видеть, когда шли, как была завернута конным полицейским подвода, на которой сидели мужчина и женщина. Полицейский их километра два гнал обратно и, сидя верхом, беспрерывно бил палкой.
Андреюк:
— Со мной везли скованных комсомольцев Панасюка из деревни Радваничи и Куприянюка из деревни Щебрынь. В Березу-Картузскую приехали к вечеру. Издали было видно два больших двухэтажных здания, обнесенных высоким серым кирпичным забором — это и был концлагерь. У ворот лагеря нас ожидала толпа полицейских. Один из них открыл калитку и приказал стать на колени и ползти на территорию концлагеря. «Это священные ворота и пройти их нужно только на коленях», — пояснил он. Мы молча стояли. Тогда нас начали избивать резиновыми дубинками, требуя стать на колени. Куприянюк не выдержал первого испытания и стал на колени, а я с Панасюком продолжал стоять на ногах. Тогда палачи начали бить нас не только резиновыми дубинками, но и прикладами винтовок, кулаками в зубы и, свалив нас с ног, били каблуками и носками сапог. Окровавленные, мы лежали на земле и, как сговорившись, не подымались на ноги. Тогда они схватили нас за волосы и потащили на территорию концлагеря.
Очутились в небольшой комнатушке, где стояли стол, лавка и два табурета. За столом сидел красномордый полицейский. Это был комендант арестантского блока Ковальский. «Раздевайтесь!» — скомандовал он. Мы стали раздеваться. Куприянюк был уже раздетый и стоял возле стола, отвечая на вопросы Ковальского, который заполнял анкетные данные, а полицейские обыскивали его одежду, тщательно ощупывая каждый рубец. После Куприянюка отвечал я. Все было без задержек, пока дело не дошло до вопроса вероисповедания.
— Белорус, — ответил я.
— Нет такой веры! — заорал Ковальский. — Есть только католическая, православная, лютеранская, еврейская и мусульманская вера. Ты, наверное, православный?
— Нет, я неверующий.
— Как, неверующий, курва твоя мать! — заорали одним голосом полицейские и начали бить меня дубинками по голому телу…
Бурак:
— Расстояние от ворот лагеря до казармы около 150–200 метров. Если два узника были скованы одними наручниками, то таким доставалось ударов намного больше, чем тем, кто был скован в одиночку. Прибывшим дали номер, который каждый должен был пришить сзади и на правом рукаве. В камере, куда сажали по 30 человек, сверху поперек нар прикреплялись те же номера.
Новоприбывший помещался в одиночную изолированную комнату, где в течение шести-семи дней подряд подвергался избиению. При этом узник должен был стоять лицом к стенке и не шевелиться, не падать на пол без команды. Делалось это для того, чтобы сразу ошеломить узника, измотать его, деморализовать. И действительно: кто характером был неустойчив, здоровьем слаб, то он мог дрогнуть, подписать декларацию об отказе от своих убеждений. Новичков, когда их оставляли полуживыми на полу, «старики» старались поддержать такими словами: «Товарищи, мужайтесь. Надо выдержать не более семи дней. Потом будет легче, останетесь людьми».
Лагерный режим
Новик:
— Фамилия заключенного упразднялась, он фигурировал только под номером. Специальный полицейский, назначенный для «учения», первым делом заставлял вытвердить слова: «Господин комендант, заключенный такой-то просит покорно пройти туда-то». Если заключенный ошибался, получал палки.
Самойлович:
— За невыполнение приказов комендант (так тут называют надзирателей) имеет право наказать арестованного физически (дубинкой). Если приказ не выполняется при повторении, арестованный подлежит наказанию карцером на семь суток, а если после принятия указанных мер арестованный по-прежнему не выполняет тот же приказ, то комендант имеет право расстрелять «с брони» (из огнестрельного оружия) или «заклуць багнетом» (заколоть штыком).
Бурак:
— Разговора между узниками никакого не допускалось, даже взглядом нельзя было передавать ничего. Всякое передвижение было только по команде «Бегом марш». За малейшее нарушение — битье резиновыми палками до полусмерти.
Андреюк:
— В уборную запускали на пять минут сразу всю камеру, человек 20–30, а так как очков было всего 4, то люди оправлялись прямо на пол. Полицейские били их по голове дубинками и толкали в кал, а потом голыми руками заставляли убирать кал с пола уборной.
Живлюк:
— В лагере было запрещено получать посылки с продуктами. Если кому приходили посылки, то их надзиратели выбрасывали свиньям. Можно было получить только иголку, нитки и что-нибудь из одежды.
Ганецкий:
— Не разрешали никакого и ни с кем свидания даже при самых тяжелых заболеваниях. Когда узник освобождался из лагеря, он давал подписку о неразглашении секретов лагерного режима и обо всем, что ему тут стало известно.
Ситковец:
— Среди заключенных есть свидетели того, как в предвоенное время из фашистской Германии в Картуз-Березу приезжала специальная делегация для ознакомления с опытом работы здешних палачей.
Кадры администрации
Ситковец:
— Вдохновителем создания лагеря на белорусской земле был палач украинского и белорусского народов воевода Полесского воеводства Костек-Бернацкий.
Волосюк:
— Начальником лагеря был полицейский подполковник Камаля-Курганский, человек внешне напоминающий крука — черного ворона. Именно так его звали заключенные. Особой жестокостью отличались полицейские Пытель, Прухневич, Надольский, Солецкий…
Ситковец:
— В концлагерь были подобраны настоящие палачи-садисты, которые, избивая человека, смеялись, чувствуя в этом дикое наслаждение. Всех этих негодяев называли в концлагере комендантами. Однако ж из них еще выделялся особый негодяй над негодяями, палач над палачами, своего рода какой-то палачиссимус, настоящий чистопородный расовый палач — пан Надольский. Это было настолько озверевшее существо, потерявшее последние признаки всякой человечности, что даже вся остальная концлагерная полиция сама его побаивалась, с затаенным страхом посматривая на своего пана-коллегу.
Работы в лагере
Новик:
— Работа часто заключалась в том, что на носилки накладывали столько камней, чтобы тяжело было поднять, и заставляли переносить с одного места на другое и обратно. Если с гружеными носилками надо было идти быстрым шагом, то с пустыми — обязательно бегом. Мерным шагом здесь ходить вообще запрещалось. Часто заключенных запрягали в телегу, насыпали полную песка и заставляли везти в указанное место или на стройку дороги. Каждый день несколько человек ездили с бочками за водой. Один заключенный впрягался в оглобли двуколки с бочкой, другой подталкивал сзади.
Живлюк:
— Меня и украинца Казачука запрягли в борону. Борона была большая деревянная с железными зубьями, на которую положили два больших камня. Мы боронили рожь, посеянную по картофлянищу. Нас запрягли так, как лошадей в постромки, и перепоясали через грудь. Мы думали, что над нами сделают короткую пробу. Оказалось, что мы бороновали весь первый день. У нас дрожали руки и ноги, а потом мы начали падать. Следовавший за бороной полицейский, вооруженный автоматом и резиновой палкой, начал нас избивать.
Волосюк:
— За лето заключенные раскопали и разобрали фундаменты от зданий сожженного военного городка. Кирпич, камни — все вытаскивалось наверх и носилками относилось в бурты. Тяжелые камни до полутонны весом откатывались, а малые — до центнера — относились носилками. Часто носилки ломались от тяжести, и за это «вредительство» полицаи секли дубинками. С пустыми носилками должны были возвращаться бегом.
Фантазии палачей
Новик:
— По команде надо было быстро падать и вставать по нескольку десятков раз — в грязь или в воду, ползать на животе, ходить «по-утиному», прыгать лягушкой, целыми часами бегать бегом и быстро строиться в колонны, падать «штурмово». Это «штурмовое» падание состояло в том, чтобы, не сгибая колен, падать на землю. Многое зависело от того, какой полицейский дежурит. Некоторые не давали покоя и в выходные дни или после работы, гоняли заключенных под нары бегом и обратно. Ну а кто отставал, избивали палками. Вечером перед отбоем заключенные должны были быстро по команде раздеться и уложить в так называемые «костки» (кубики) одежду, поставить «на смирно» обувь, опять стать на свое место и ждать проверки. После проверки полицейские часто для своего удовольствия гоняли под нары и обратно, и, по обыкновению, никогда не обходилось без палок. Потом поступала команда ложиться спать и «отставить» — так по нескольку раз.
Ситковец:
— Беда была тем, кто не знал польского языка. Горе и смех! Хуже всех доставалось украинцам. Кто не мог докладывать начальству или же не так выражался, того беспощадно дубасили.
Самойлович:
— После обеда к нам подошла группа полицейских из резервной смены. Один из них, Надольский, дал команду: «539-й ко мне». Я думал, что этот кат пришел почесать об меня руки. Привели меня к месту, где лежал большой камень, возле которого стоял новый товарищ. Видно, недавно прибывший в лагерь, он оглядывался со страхом в глазах. На камне сидел карауливший его полицейский. Я подошел, и мне скомандовали «кругом». Таким образом я оказался спиной к новичку. Надольский скомандовал мне: «Спустить кальсоны». Я подумал, что хотят побить дубинкой по голому телу, чтобы навести ужас на новичка, чтобы он растерялся и с испугу подписал декларацию об отречении от компартии. Я решил, что как только дадут команду наклониться, то я наклонюсь так, чтобы между своих ног поймать глазами глаза новичка, и буду всячески подавать знаки ободрения, чтобы он держался. Я так и сделал. Нагнулся, голову опустил между ног и увидел его перепуганный взгляд. Я попробовал улыбнуться и моргать глазами. Он смотрел на меня остолбенело, а я ждал ударов дубинки, по привычке подергивались мышцы, напрягаясь в отпор ударам. Но этому товарищу дали команду: «Цалуй его в дупу» — целуй его в зад. Новичок в недоумении переводил взгляд с одного полицейского на другого и команды не выполнял. Тогда полицейские, девять человек, остервенело замолотили дубинками, и товарищ упал и потерял сознание. Его подтянули и оперли о камень. Мне скомандовали «поднять кальсоны, повернуться кругом». Я оказался против этого товарища, который был без сознания и очень страшный — сине-желтый. Один из полицейских стал лить воду на голову товарища. Когда тот открыл глаза и стал хватать воздух, мне дали команду: «Бей его в морду за то, что он не целовал тебя в дупу»…
Живлюк:
— С коммунистом Лившицем меня запрягли в телегу и заставили вывозить из уборной кал. Полицейский кричал: «Я вам покажу советскую власть!» Лившиц ответил: «Мы бы эту телегу провели из Картуз-Березы через Варшаву и — в Лигу наций, чтобы показать ваше бессилие». После работы вечером Лившиц был избит и брошен в карцер, а на второй день и я тоже попал в карцер.
Здесь прервем повествование узников. Рассказывать о здешних ужасах можно долго, а современного читателя трудно удивить жестоко-натуралистическими подробностями в описаниях разного рода мест лишения свободы. Поразмыслим же вот о чем.
Верно то, что в Березе-Картузской людей не травили газом, не сжигали в печах. Здесь не расстреливали из пулеметов во рвах, не топили в шахтных забоях. Очевидно, поэтому современная польская общественная мысль иногда обращает к миру призыв не ставить на одну доску, не сравнивать Березу-Картузскую с гитлеровскими концлагерями, с лагерями Гулага. Мол, то был лагерь не уничтожения, а подавления.
Ну, а с чем тогда сравнивать?
С чем сравнить изуверское изобретение, которое сделал комендант лагеря, бывший служащий львовской полиции Юзеф Камаля-Курганский? По его приказу была устроена так называемая «Сталинская аллея» — дорога из вмурованных остриями вверх осколков камней, по которой узников заставляли ползать на коленях, чтобы мясо сдиралось до костей…
Отличие Березы-Картузской заключалось в искренне-страстной ненависти к узникам со стороны полицейских надзирателей. Но откуда же она происходила?
Ненависть — весьма сильное чувство, требующее больших затрат душевной энергии. Сравним: могли ли позволить себе подобные «траты» служащие гитлеровских концлагерей или лагерей Гулага? Едва ли. Масштабы не те. Когда узников миллионы, то отношение к ним, как к материалу. Разве забойщик скота на конвейере мясокомбината всякий раз наливается злобой, когда лишает жизни животное.
Имелась одна особенность польского концлагеря, которая отражена в разных источниках. Поляки почему-то делали акцент на человеческих экскрементах в качестве средства «усмирения». Читаем в документе НАРБ:
«Обычным развлечением охранников была команда совершить дефекацию на счет вслух до четырех. Если за эти секунды узник не успевал оправиться и подняться с корточек, то его били по голове и человек падал в кал. Причем хуже всех бывало арестованным евреям-биржевикам — людям как правило немолодым. По причине возраста они обычно страдали хроническими запорами, и лишение оправки приводило у них к серьезным поражениям внутренних органов».
Невозможно представить лощеного эсэсовца или вертухая НКВД в шевиотовой гимнастерке, которые бы самозабвенно пачкались в зековском дерьме. Тогда почему надзиратели в Березе-Картузской столь исступленно глумились над узниками? Здесь требуется одно пояснение.
Значительную часть охраны составляли полицейские, которых за служебные провинности командировали сюда «на исправление» из разных частей Польши. Жили они, что необычно для подобных учреждений, на лагерной территории. Лишь внутренняя улица имени Тадеуша Костюшко (!) разделяла казармы узников и обиталище палачей. Выход рядовых охранников за колючую проволоку без разрешения коменданта был запрещен. Естественно, эти полицейские находились тут без семей и так же естественно проводили время в отупляющем и озлобляющем пьянстве. К тому же наблюдался явный кадровый избыток в полицейском «дисбате». В январе 1939 года на 502 узников приходился 131 рядовой полицейский.
Продолжим цитирование свидетельств:
Смерть в лагере
Бурак:
— Первые год-два старались избегать физической смерти в границах концлагеря. Умирающих выписывали из лагеря для того, чтобы формально соблюсти статистику.
Ситковец:
— Одно время в концлагере загостил тиф. Куда девали заболевших людей, никто не знал. Народ лишь догадывался, и эта жуткая догадка была точной и справедливой: заболевших тифом узников бросали еще живыми в ямы, присыпали известью и зарывали.
Бурак:
— Помню, накануне освобождения 17 сентября 1939 года в камеры приходили полицейские и спрашивали фамилии узников. Были слухи, что тогда расстреливали по особому списку.
Король:
— За три дня перед нашим освобождением начали по отдельному списку вызывать узников на площадь — всего около 150 человек. Что с ними было, мы не установили, после ходили слухи, что их всех расстреляли.
Начало войны
Ситковец:
— С первого сентября 1939 года, когда гитлеровские войска напали на Польшу, власти взялись за массовые аресты неблагонадежных элементов. Кроме коммунистов, поступали в лагерь и украинские националисты, и православные священники. Питание у них в лагере было еще хуже нашего.
Новик:
— Если в 1937 году количество заключенных, по моим наблюдениям, не превышало 700–800 человек, то после гитлеровского нападения на Польшу в концлагерь было согнано около 15 тысяч человек. Была группа из Закарпатской Украины, а также немцы, проживавшие в Польше. Но основная часть, свыше 10 тысяч, были коммунисты. Применить полностью все старые приемы и издевательства полицейские уже не могли ввиду огромной массы народа. Разделили заключенных на группы и к каждой определили специального «инструктора» из среды профессионалов-воров, которые неистовствовали, били, издевались над политическими заключенными, но это уже была не основная проблема. Основной проблемой был голод. В день заключенному давали кусочек хлеба весом около 200 граммов, утром — так называемого кофе и один раз — мутной баланды около пол-литра. Люди пухли с голода, умирали. Если бы такое положение продлилось еще 2–3 месяца, то страшная трагедия голодной смерти сотен и тысяч заключенных была бы неминуема.
Король:
— Хотя мы вестей с фронта не получали, но по поведению администрации видели, что близится конец Польши, и очень опасались какой-либо провокации, чтобы всех нас не перестреляли или не погубили удушливыми газами. Поэтому было решено до последних возможностей избегать каких-либо провокаций.
Адамчик:
— В первых сентябрьских числах появились два пленных гитлеровских летчика, сбитые с самолетами. Эти летчики себя в концлагере чувствовали как в гостях. Они ходили, гуляя по дорожкам свободно, в полном своем отличии. Пролетают немецкие самолеты — они им махают платочками и улыбаются. И никто из надзирателей им ничего не говорит.
Ситковец:
— Люди кормили нас и перевозили от деревни до деревни. Встречались по дороге партизанские отряды, обезоруживавшие полицию. Командовать польскими войсками уже было некому, солдаты шли без всякой команды, направляясь каждый к себе домой. Через некоторое время я узнал, что бывшие узники Картуз-Березы поймали в Бресте несколько своих палачей и там же их повесили…
Обратим внимание на точные детали в рассказе Иосифа Адамчика про события 18 сентября 1939 года: «На улице снаружи стояли четыре польских немца с ломами в руках и один с дробовиком… заключенные поговаривали, что из-под Бреста идут немцы».
И в чем абсолютно не приходится сомневаться, так это свидетельство Григория Ситковца про самосуды над польскими полицейскими: «Бывшие узники Картуз-Березы поймали в Бресте несколько своих палачей и там же их повесили».
…Советские исследователи утверждали, что за пять лет существования лагеря (до 18 сентября 1939 г.) через него прошло свыше 10 тысяч узников. Польский историк Войцех Слешиньски писал, что до 1 сентября 1939 года, то есть до момента массового интернирования, связанного с началом Второй мировой войны, в Березе-Картузской всего побывало немногим более трех тысяч заключенных: «Арестованный Тадеуш Бешчиньски, который прибыл 29 августа 1939 г., имел лагерный номер 3091, и это наибольший номер во всех сохранившихся папках личных дел».
Конечно, это немного, если сравнивать, например, с Карагандалагом, Воркуталагом, Магаданлагом, Севураллагом…
Но если заниматься не количественным, а качественным анализом, то параллель от Березы-Картузской можно провести в современность.
На наш взгляд, концлагерь в Березе-Картузской явил собой предшествующий аналог тюрьмы в Гуантанамо (Guantanamo Bay detention camp) — лагеря для лиц, обвиняемых властями США в различных преступлениях, в частности, в ведении войны на стороне противника, на бессрочно арендуемой США военно-морской базе в кубинском заливе Гуантанамо. В американском примере использована близкая по сути уловка: Гуантанамо находится не на территории США и поэтому тут «можно» позабыть о конституционных правах заключенных, отменить habeas corpus.
Польский концлагерь на Кресах Всходних был следствием известного в истории эффекта: «страна не по размеру». В 1919–1922 годах амбициозные правители Польши сумели, образно говоря, откусить и проглотить смежные территоррии Западной Украины, Западной Белоруссии, Средней Литвы. Однако «переварить» их не смогли.
В результате наступило «государственное несварение», которое выразилось в брутальном терроре на землях с оккупационным режимом. И страшно даже говорить о том, чем «отрыгнулась» Береза-Картузская людям в польской военной форме…
Британцы, сколотившие в свое время крупнейшую колониальную империю, а потом утратившие почти все свои заморские владения, оставили о себе недобрую память, в частности на Черном континенте.
Бывшие участники народного восстания в Кении, жестоко подавленного британцами в 1950-х гг., которым сейчас уже по 70 и 80 лет, требуют от Лондона компенсации за перенесенные ими мучения в концлагерях, а также справедливого суда над своими истязателями.
Четверо престарелых кенийцев, являющихся жертвами британского ГУЛАГа, прибыли в Лондон и устроили демонстрацию протеста перед зданием верховного суда. В концлагере их подвергли зверским пыткам и кастрировали. Однако, несмотря на все издевательства и невыносимые условия содержания, эти люди хотя бы остались в живых. Между тем 90 тыс. участников восстания были казнены в отместку за убийство 32 белых переселенцев, 160 тыс. кенийцев отправили в лагеря.
Требования компенсации готовы выдвинуть к Великобритании тысячи репрессированных кенийцев. К суду могут быть привлечены и те британцы, которые участвовали в кенийской кампании, длившейся вплоть до 1960 г., когда мятеж удалось подавить. Юристы считают, что у иска узников кенийского ГУЛАГа против их мучителей-британцев хорошая судебная перспектива.