два валета и вот это что значит
Преферанс
| Точность | Выборочно проверено |
Преферанс — карточная игра.
Поговорки и пословицы [ править ]
Некоторые поговорки означают мнемонические правила, выработанные тактические приёмы. Другие же просто являются выражением народного юмора.
Анекдоты [ править ]
Приходит мужик в банк и снимает крупную сумму денег. Кассир: — Прикупили что-то? Квартиру или машину? — Да уж, прикупил… Двух тузов на мизере.
Василий Иванович поехал в Англию и через год вернулся миллионером.
Петька спрашивает, как ему это удалось.
— Понимаешь, говорит Василий Иванович, — решил я как-то в пулю расписать. Играем, тут один лорд говорит «10». Я — «проверяем». Он — «У джентльменов не проверяется!» И тут мне карта пошла…
Милиционер видит, как по улице идёт мужик в одних трусах.
— Мужик, что с тобой?
— Ты вот скажи: 7, 9, валет на мизере ловится?
— Нет, конечно!
— Вот и я так думал…
На второй или третьей руке — действительно не ловится. На первой — нужны 7, 8 для захода.
Похороны. Хоронят преферансиста, умершего от инфаркта после паровоза на мизере. В первых рядах процессии — друзья в чёрном, скорбная музыка, все молчат и смотрят под ноги. Один тихонько трогает другого за рукав: «слушай, что я подумал, если бы мы тогда зашли с червей, то он бы взял не 4, а 6 взяток!» Второй: «Да перестань ты, и так хорошо получилось…»
Хоронят директора банка, бывшего преферансиста, умершего от инфаркта. Один из людей в процессии интересуется: «А как это произошло-то?». Ему и отвечают: «Он же бывший преферансист, а секретарша возьми да ляпни: „Иван Петрович, дела нашего банка пошли резко в гору!“»
Приходит Вовочка в школу с фингалом. Учительница интересуется, где схлопотал?
— Батя приложился…
— Изверг. — возмущена учительница, — Да как он посмел на ребёнка руку! Расскажи, как дело было?
— Ну я вечером домой прихожу, вижу: батя с мужиками в карты играет. Я подхожу, спрашиваю: «Пап, который час?», он говорит: «Девять», и тут один мужик говорит «Пас», а другой «вист»…
Идет суд, судят преферансиста за убийство партнера во время игры.
Судья: Подсудимый, расскажите, как это произошло.
Подсудимый: Играем девять червей втемную. Козырей у вистующих нет. Играющий — в козыря, я несу пику, и покойничек — пику. Второй раз в козыря, я несу трефу, и покойничек — трефу. Третий раз, я — бубну и покойничек — бубну.
Судья: Да по рогам ему шандалом надо было! (вариант: канделябром ему по бакенбардам)
Подсудимый: Ну да, я так и сделал.
Убитый не давал никаких сигналов, в какую масть можно ловить играющего.
Шотландец говорит: «Говорят, что мы очень черствые люди. Но это неправда. Когда мы расписали пулю и начали играть и на середине игры у нашего товарища случился сердечный приступ и он умер. Ну мы и поступили, как надо… доиграли партию стоя»
Мужик рассказывает: «Играю мизер. Ход мой, захожу, захожу ещё раз, снова захожу…».
Напомним правила преферанса: первым ходит тот, кто взял взятку; на мизере брать взятки нельзя.
В Музее Революции была выставлена уменьшенная копия паровоза, который Ильич зацепил на мизере в Шушенском.
Хозяйка дома, где игра в преферанс затянулась до утра с недовольным видом входит к играющим:
— Господа! Нельзя ли потише в моем доме?
— Не шуми, пожалуйста, дорогая, — говорит ей муж. — Видишь, ли этот дом уже не наш.
Садятся играть в преф медведь, заяц и лиса. Медведь говорит:
— Предупреждаю: кто будет жульничать — сразу получит по хитрой рыжей морде!
В доме врача звонит телефон — его друзья приглашают расписать пульку.
— Дорогая, — говорит он жене, — я должен срочно ехать в больницу.
— Тяжелый случай?
— Да, два хирурга уже на месте.
Играет поп с двумя гусарами в преферанс. Поп играет восьмерную и садится без лапы.
— Но как же так, — восклицает поп, — у меня же на руках было восемь козырей!
— Расклад батенька, расклад.
Явное шулерство; восемь козырей возьмут при любых обстоятельствах.
Приходит муж рано утром домой, ну жена на него начала орать, где всю ночь шлялся, а он ей в ответ:
— Понимаешь, я встретил вчера на улице прекрасную девушку, и я не смог сдержаться, уговорил ее и мы пошли с ней в ресторан, а потом всю ночь занимались любовью.
— Да врешь ты, опять до утра в преферанс играл.
Встречаются двое преферансистов и начинают как всегда:
— Я вот вчера так на мизере подсел…
— Это что, вот у меня вчера было: козырного туза отобрали…
— Козырного туза. Как отобрали.
— А вот так: навалились вдвоем и отобрали…
Учитель:
— Прекратите пересылать друг другу записки.
Ученик:
— Это не записки. Это мы в преферанс играем.
Учитель:
— О, тогда извините.
Решили офицеры расписать пульку, послали денщика за поручиком Ржевским. Вскоре денщик возвращается и говорит:
— Господин поручик с дамой! Просил передать, что если сможет, то будет через час, а если не сможет, то будет через пять минут.
Придя домой после ночи картежной игры, муж радостно сообщает жене:
— Знаешь, как мне сегодня повезло в карты? Мой костюм, что ты мне сшила за пять тысяч, я проиграл как за двадцать.
Обедают два инопланетянина. Вдруг один другого спрашивает:
— Слушай, какая-то странная сегодня еда. Что это?
— Простая человечина.
— Ты что! С ума сошел! По межгалактическим законам запрещено есть разумных существ!
— Успокойся. Это не разумное существо, он на мизере пять взяток взял.
Два валета и вот это…
В осмыслении постперестроечных политико-экономических раскладов невольно напрашивается аналогия с картами, со всей сопутствующей им гаммой страстей человеческих, бушующих вокруг иллюзии непременного везения, удачи, которая, наконец-то, вознаградит азартного игрока за все понесенные потери. Действительно, либерально-рыночный жаргон не чужд таких определений как «биржевые игроки», «инвестиционные риски», «венчурные предприятия» и прочих, будто бы заимствованных из сленга картежников, гадающих над вероятностями и возможностями случайных событий, полностью мотивированных личной выгодой и эгоистичным интересом, как в соответствии с либеральной догмой, и положено действовать «субъекту рыночной экономики». Но удача постольку и бывает удачей, поскольку для другого игрока оборачивается неудачей. Конец иллюзиям зачастую кладет открывание прикупа, после чего «субъект» рыночных, простите, картежных отношений, с сокрушенным видом человека, обманутого в своих самых скромных ожиданиях, под фальшивое сочувствие остальной компании и поминает горестно валетов, пришедших вместо спасительных королей и тузов.
Люди здравомыслящие обычно не желают играть в азартные игры и, тем более, наугад открывать какой-то там прикуп. Ответственному человеку в жизненно важных вопросах требуется определенность, а не вера в слепую фортуну. И всё же, «прикуп» «рыночных отношений» был навязан советскому народу свихнувшийся партийной бюрократией обманом, против его воли, против его объективных интересов, в ущерб самой экономической целесообразности. Этому постыдному деянию предшествовала шумная, развязная информационно-пропагандистская кампания самого низкого пошиба, направляемая из высоких партийных кабинетов. Людям предлагалось усомниться в самой возможности рационального устройства экономики на плановых началах. В качестве спасительного рецепта выдвигалась «концепция» «рыночного саморегулирования», т. е. таких отношений, в которых каждый, преследуя свой корыстный, эгоистичный интерес, станет действовать к всеобщему благу намного эффективнее, нежели деятельность его была бы прямо направляема внешним координирующим центром.
Подобные наивности не заслуживали бы и критического междометия, если бы они не были положены в основу т. н. «рыночных реформ», не привели бы к уничтожению великой цивилизации, разрушению промышленности, науки, культуры, обороны, не завели бы излишне доверчивых советских людей в беспросветный исторический тупик.
Предметом данной статьи будет разбор тех фундаментальных исходных посылов, которые были неосмотрительно приняты на веру советскими людьми и которым мы и обязаны сегодняшним катастрофическим положением страны и общества. Так, что, разговор будет про «это».
Капиталистическим «кризисом перепроизводства» советского обывателя, измордованного и униженного рукотворными «дефицитами» и очередями, было не напугать. Замкнутому в своем мирке, обставленному мебельными стенками с чайными сервизами, книжными стеллажами с «дефицитными» собраниями, с мыслями о даче, мечтой об автомобиле, ему всегда чего-то не хватало. Нет, обыватель не голодал, не жил под забором, не лазил по помойкам, имел работу и социальную защищенность, казавшуюся само собой разумеющейся. Всего-то хотел жить лучше своего соседа, своих друзей, наслаждаться своей успешностью, благополучием, имевшим зримое воплощение в добытых всеми правдами и неправдами «дефицитных» вещах, обращающих жилье в «полную чашу». Это вполне согласовывалось с Программой Партии на всестороннее удовлетворение всё возрастающих потребностей советских людей. Эти потребности возрастали по-разному, сообразно «трудовому вкладу», должности, места жительства, приближенности к руководству и прочим капризным обстоятельствам, ранжирующих людей самым непредсказуемым образом.
Отринув научное понимание политэкономических факторов, разрушив плановую экономику, поверив на слово номенклатурным «рыночным» шарлатанам, с чем же мы остались? С надеждой и верой в то, что нам непременно повезет. Отныне будущее не созидается целенаправленно, а образуется стихийно, согласно капризам непостижимой «конъюнктуры», воле провидения или вельможному озарению, посетившего очередного валета на троне.
Едва ли не главным аргументом в пользу «новых методов хозяйствования, как партийные дегенераты стыдливо именовали капитализм, было понятное обывателю обращение к теме «дефицита». Причем вне всякой логики, проблема отсутствия в магазинах трехсот сортов колбасы выдавалась за врожденный порок плановой экономики. Будь у обывателя хоть искорка критичности в голове, он мог бы спросить – как же так? Экономика плановая, а результат непредсказуемый? Ведь нельзя же допустить, что органы планирования сознательно занижают плановые задания с целью создания дефицита? Кажется, чего проще, потребности общества в продуктах питания, предметах ширпотреба известны, возможности промышленности, ресурсные ограничения также не тайна за семью печатями. Почему бы не взять и не запланировать производство необходимых продуктов и товаров народного потребления в требуемом количестве и ассортименте?
Мощный народнохозяйственный комплекс Советского Союза вполне был способен в кратчайшие сроки завалить все прилавки магазинов добротной отечественной продукцией, будь на то политическая воля руководства страны. Но эта воля была скована во-первых, отсутствием желания брать на себя хоть какую-то ответственность;
во-вторых, придуманными номенклатурными «вождями» «законами социализма», в которых реальная жизнь грубо прогибалась насаждаемыми сверху политэкономическими химерами, вроде «оплаты по труду», «социалистических товарно-денежными отношений», «материальной заинтересованности» и прочими дурно пахнущими, чужеродными социализму элементами капиталистического хозяйственного уклада;
в-третьих, крайне низким уровнем компетентности и порядочности партийной знати, никак не желавшей снижать уровень социальной дифференциации, жертвуя тем самым, своим, завоеванным в карьерной борьбе статусом. Самым парадоксальным образом профессиональные революционеры, пламенные борцы за равенство, за справедливость в исторически ничтожный срок выродились в классическое привилегированное сословие, отличавшееся от дворянского лишь запредельным ханжеством и прекрасным владением изощренной псевдокоммунистической риторикой.
В советском обществе пересеклись два разнонаправленных процесса. Объективный процесс технологического усложнения производства, требующий плотной интеграции всего народного хозяйства в единое целое, столкнулся с углубляющейся дегенерацией и разложением управленческой «элиты», которая неспособна была организовать планирование и производство в соответствии с требованиями времени. Перед политбюровскими дегенератами, как и перед всякой «элитой» на первом месте стоял вопрос самосохранения, соединения собственной некомпетентности и власти. Это можно было сделать лишь путем снятия с себя ответственности за экономическую деятельность, разделив функции государства и производства. Под это дело была придуман удобный предлог – отказ от «несвойственных государству функций», позволявший восседать в сановных кабинетах любому невежде и проходимцу, достаточно владеющему техникой аппаратных игр и кадровых интриг.
Первая ошибка была этического рода. Горбачев и его «ученые» холуи посчитали человека скотом, нуждающимся в кнуте и прянике для стимулирования его трудовой деятельности, тем самым отказав тому в разумности.
Вторая фундаментальная ошибка – экономическая. В своей классовой слепоте партийной номенклатурой было отвергнуто очевидное – преимущество солидарности перед конкуренцией. Важнейший видоопределяющий признак человека разумного, благодаря которому он и смог выделится из животной среды, был провозглашен «неэффективным», «устаревшим», не позволяющим всё спланировать и учесть.
В совокупности эти ошибки определили выбор принципиально ложного курса на расчленение государства, на дезинтеграцию единого планового народнохозяйственного комплекса, на углубление социальной стратификации, вызвав самые катастрофические последствия для страны и народа. Т. н. «новые методы хозяйствования», основанные, якобы, на «рыночной конкуренции», по расчетам политбюровских «стратегов», должны были привести к наполнению полок магазинов, ликвидации пресловутого «дефицита» и очередей. Расписываясь в своем управленческом бессилии, в своей профессиональной непригодности, горбачевские «экономисты» подвергли советский народ невиданному в истории эксперименту по возврату с более высокой ступени общественного развития на более низкую. Однако ожидаемого результата «реформы» не принесли. Даже «полные» прилавки и отсутствие очередей – не заслуга «реформаторов». Это заслуга горбачевцев, создавших «дефициты» и очереди в попытках «материального стимулирования» производства. В сравнении с порожденным перестроечным маразмом катастрофой на потребительском рынке, прилавки любой, самой отсталой страны выглядели бы эталоном благополучия. За двадцать пять лет «реформ» производство не только не выросло, но и по многим показателям откатилось назад на десятки лет. Импортное «изобилие» в магазинах – наглядное свидетельство этого провала.
Тем не менее, товарное «наполнение» потребительского рынка в сознании обывателя связывается именно с «экономическими реформами», которые, при всех своих издержках выглядят не как шаг в могилу, а совсем напротив – движением в верном направлении. Ну что взять с обывателя. Многие авторитетные публицисты, «ученые», «экономисты» также принимают такой вывод и видят выход в продолжении рыночного кретинизма, разнясь лишь в вопросах вмешательства государства в экономику, уровне социальной защищенности населения и предлагая в качестве примера для подражания политико-экономические модели от фашистско-либерального пиночетовского капитализма до скандинавской модели «социализма». Сказываются особенности конкретного мышления, ведущего сравнение «рыночной» экономики не с настоящей социалистической плановой экономикой, которой в мире нигде еще не было, а с её практической реализацией в СССР, усугубленном некритичным восприятием доводов в пользу «конкуренции», частной собственности, «демократии», «свободы», «прав человека» и прочих буржуазных пропагандистских уловок. А всего-то следовало задать вопрос, а почему? Почему государственный управленец должен непременно уступать частному предпринимателю? Почему, некомпетентный руководитель занимается делом в котором не разбирается, которое ему неинтересно, но от которого его даже бензопилой не оторвать? Почему его вопросы личного благополучия, семейные и клановые интересы занимают больше, чем намного более важная и масштабная задача служения людям? Почему для него имеет значение квартира, зарплата, внешняя атрибутика «успешности», «важности»? Готов ли он работать министром «за еду» и комнату в общежитии? Неужели из сотни миллионов никто не готов на такое подвижничество? Может быть, в привилегированности руководящих видов деятельности всё дело? Может, социальному неравенству мы обязаны всеми проблемами как советского, так и современного общества?
Определенный колорит мертвым идеям придают попытки расписать неприглядную постперестроечную реальность мазками дореволюционного лубка, возрождением неких «традиционных» русских «ценностей», имперской «державности», малиновозвонной златоглавости, ритуальности, обрядности и ряженности, ничего иного, кроме чувства брезгливости не вызывающих. Вместо почитания своих истинных героев – борцов за советскую власть, за светлое будущее всего человечества, номенклатурные «идеологи» вытаскивают с исторической помойки таких персоналий, которых постыдились бы даже буржуазные демократы, в ходе революций ликвидировавшие аристократию, сословное неравенство, дворянские титулы и звания. Косвенно это свидетельствует об особенностях номенклатурного мировосприятия, о попытках партийной бюрократии дистанцироваться от своего советского прошлого, но по неопытности «перегибающей палку», ставшей в своей политической ориентации правее самых правых европейских консерваторов. Хотя никакой настоящий «консерватор» или «либерал» не потерпел бы расчленения своей собственной страны ни под каким предлогом. Никакой настоящий «рыночник» не отказался бы от всеми узнаваемой и общепризнанной государственной символики и форм государственной власти, как товарного бренда, в пользу придуманных «флагов», «гербов», «дум», «президентов», «спикеров», «сенаторов» и прочих «омбудсменов». Зуд переименования и социального прожектерства обнажает субъективный фактор самоутверждения заурядностей в сломе эпох, желание маленького человека оставить свой след в исторических событиях, синдром Герострата, если угодно.
Привилегированность ведет к вырождению власти, губительному для страны и общества. Такая власть уже не способна к выявлению внутренних противоречий господствующего способа производства, не способна мыслить политэкономическими категориями. Она питается представлениями о жизни двухвековой давности, теряет с огромным трудом и лишениями добытые знания, утрачивает элементарные этические ориентиры в пространстве Добра и Зла. Сон разума рождает чудовищ…
Нажмите «Подписаться на канал», чтобы читать «Завтра» в ленте «Яндекса»
Правилa игры в преферанс, она же преф, она же пуля.
По заявкам телезрителей.
Урок первый.
Для начала зовёте троих друзей. Желательно, что бы один из них в давнем студенчестве увлекался игрой и мог расписывать. Лучше всего перед этим позвонить и спросить: «пулю расписывать умеешь?», если да, то смело приглашайте в компанию.
Во вторых смотрите в холодильник. Для хорошей пули нужны:
сытный ужин перед
много выпивки вовремя
кофе вовремя и после (особенно тем, кто за рулём)
Ну и колода карт тоже нужна. Желательно с одинаковыми картинками, а не с собранием сочинений из трёх колод.
Значит так. Самую главную задачу вы выполнили. Идите встречать гостей и кормите их ужином. Предупреждаю сразу. На голодный желудок не играется!
Теперь сажаете за стол человека, который умеет записывать. Перед ним листок бумаги и ручку и требуете: «расписывай пулю!». Пока он чертит разные непонятные линии, вы тихонечко выставляете спиртное, садитесь поудобнее и даже можете расказать остальным, нерасписывающим друзьям пару анекдотов.
Потом вы решаете, кто первый сидит на прикупе. Обычно вытягивается из колоды одна карта, у кого меньше, тот и сидит. Сидит в принципе большое слово. На самом деле он тасует и раздаёт карты. Каждому по десять и два на прикуп. Прикуп не показывается!
Теперь начинается самое интересное. Торги.
Для начала вы смотрите в свои карты. Чего там вам подкинули. Лучше же в это время ворчать, типа: «ой, ну что б тебе так твои дети раздавали!» или говорить с загадочным видом: «да тут даже на мизер не наберётся!» (то, что такое мизер обьясню попозже, это детали)
Значит так. Что надо для своей игры?
Длинная масть. Или парочку тузов. Второй король и третья дама берёт не всегда!
Смысл игры взять столько взяток, сколько заказываешь. То есть ты определяешь игру, а тебя все остальные ловят. И типа не дают сыграть. Особенно в этом хороша моя мама. Она даже шесть первых никому нормально сыграть не даёт. Всё ловить начинает.
Не важно, я отвлеклась. Что такое шесть первых?
Для начала немного терминов.
Первые это пика
Вторые это крести
Третьи это бубы
И четвёртые это черви.
А в перевод на русский: «чего будет у нас козырь?»
Минимум торгов это шесть взяток.
То есть, например, у вас длинная масть крестей. И подсчитав вы получаете семь взяток. Но только, если «козыри» крести. Смело идите торговаться.
Шесть первых, говорит ваш сосед
Шесть вторых, вторите ему вы
В этом месте кто-то в углу пищит «паааас»
тогда ваш сосед говорит, и здесь!
Это значит что через одного можно повторять торг.
Так вы доходите до семь вторых.
И вам отдают прикуп. В лучшем случае. В худшем вам его не отдают, а отдают соседу.
Стоп. Иногда некоторые личности, сидя на прикупе, тоже начинают торговатся. Вы их не слушайте! Им просто торговатся нравится. А на самом деле они из игры выбывают как только протасовали карты.
Отдают вам прикуп и вы смотрите, какие две карты вы можете выкинуть. Только не показывайте эти карты другим игрокам!
Тут же вы можете поднять свои ставки. Например на семь вторых вам приходит туз бубовый и крестовая девятка. Тут явно чуйствуется восьмерная игра. Так и говорите. Восемь вторых или по-русски восемь крестей.
Теперь ваша задача взять этих восемь взяток. Можно больше. Но не меньше!
Эти гады, те, которые ваши со-игроки после того, как вы обьявите игру, могут говорить непонятные слова. Вроде вист! Это значит, что этот гад имеет тоже неплохие карты. И даже может урвать парочку взяток сам. Практически всегда в углу раздаётся писк: «пас!». Это значит что у кого то карта плоха.
Теперь играйте.
Только запомните одно железное правило:
Под игрока ходят с семака, под вистующего ходят с тузуещего!
В переводе на русский: Если рядом с вами сидит человек, который обьявил игру (т.е. игрок), то под него заходите с маленькой карты. Потому что у него, этакого везучки, что ни карта, то может козырь быть. А у вас два валета и вот это. Так что под них лучше идти с вот этого.
А вот если с вами сидит человек, который сказал «Вист»! Или пропищал «пас!». Под них смело ходите с туза. Это не исключает конечно, что игрок в конце круга кинет на ваш бубновый король его козырную семёрку. Но всё равно, так как то приятней.
Первый урок по пасьянсу закончен.
Завтра вторая часть.
Вопросы есть?
Два валета и вот это
В осмыслении постперестроечных политико-экономических раскладов невольно напрашивается аналогия с картами, со всей сопутствующей им гаммой страстей человеческих, бушующих вокруг иллюзии непременного везения, удачи, которая, наконец-то, вознаградит азартного игрока за все понесенные потери. Действительно, либерально-рыночный жаргон не чужд таких определений как «биржевые игроки», «инвестиционные риски», «венчурные предприятия» и прочих, будто бы заимствованных из сленга картежников, гадающих над вероятностями и возможностями случайных событий, полностью мотивированных личной выгодой и эгоистичным интересом, как в соответствии с либеральной догмой, и положено действовать «субъекту рыночной экономики». Но удача постольку и бывает удачей, поскольку для другого игрока оборачивается неудачей. Конец иллюзиям зачастую кладет открывание прикупа, после чего «субъект» рыночных, простите, картежных отношений, с сокрушенным видом человека, обманутого в своих самых скромных ожиданиях, под фальшивое сочувствие остальной компании и поминает горестно валетов, пришедших вместо спасительных королей и тузов.
Люди здравомыслящие обычно не желают играть в азартные игры и, тем более, наугад открывать какой-то там прикуп. Ответственному человеку в жизненно важных вопросах требуется определенность, а не вера в слепую фортуну. И всё же, «прикуп» «рыночных отношений» был навязан советскому народу свихнувшийся партийной бюрократией обманом, против его воли, против его объективных интересов, в ущерб самой экономической целесообразности. Этому постыдному деянию предшествовала шумная, развязная информационно-пропагандистская кампания самого низкого пошиба, направляемая из высоких партийных кабинетов. Людям предлагалось усомниться в самой возможности рационального устройства экономики на плановых началах. В качестве спасительного рецепта выдвигалась «концепция» «рыночного саморегулирования», т. е. таких отношений, в которых каждый, преследуя свой корыстный, эгоистичный интерес, станет действовать к всеобщему благу намного эффективнее, нежели деятельность его была бы прямо направляема внешним координирующим центром.
Подобные наивности не заслуживали бы и критического междометия, если бы они не были положены в основу т. н. «рыночных реформ», не привели бы к уничтожению великой цивилизации, разрушению промышленности, науки, культуры, обороны, не завели бы излишне доверчивых советских людей в беспросветный исторический тупик.
Предметом данной статьи будет разбор тех фундаментальных исходных посылов, которые были неосмотрительно приняты на веру советскими людьми и которым мы и обязаны сегодняшним катастрофическим положением страны и общества. Так, что, разговор будет про «это».
Капиталистическим «кризисом перепроизводства» советского обывателя, измордованного и униженного рукотворными «дефицитами» и очередями, было не напугать. Замкнутому в своем мирке, обставленному мебельными стенками с чайными сервизами, книжными стеллажами с «дефицитными» собраниями, с мыслями о даче, мечтой об автомобиле, ему всегда чего-то не хватало. Нет, обыватель не голодал, не жил под забором, не лазил по помойкам, имел работу и социальную защищенность, казавшуюся само собой разумеющейся. Всего-то хотел жить лучше своего соседа, своих друзей, наслаждаться своей успешностью, благополучием, имевшим зримое воплощение в добытых всеми правдами и неправдами «дефицитных» вещах, обращающих жилье в «полную чашу». Это вполне согласовывалось с Программой Партии на всестороннее удовлетворение всё возрастающих потребностей советских людей. Эти потребности возрастали по-разному, сообразно «трудовому вкладу», должности, места жительства, приближенности к руководству и прочим капризным обстоятельствам, ранжирующих людей самым непредсказуемым образом.
Отринув научное понимание политэкономических факторов, разрушив плановую экономику, поверив на слово номенклатурным «рыночным» шарлатанам, с чем же мы остались? С надеждой и верой в то, что нам непременно повезет. Отныне будущее не созидается целенаправленно, а образуется стихийно, согласно капризам непостижимой «конъюнктуры», воле провидения или вельможному озарению, посетившего очередного валета на троне.
Едва ли не главным аргументом в пользу «новых методов хозяйствования, как партийные дегенераты стыдливо именовали капитализм, было понятное обывателю обращение к теме «дефицита». Причем вне всякой логики, проблема отсутствия в магазинах трехсот сортов колбасы выдавалась за врожденный порок плановой экономики. Будь у обывателя хоть искорка критичности в голове, он мог бы спросить – как же так? Экономика плановая, а результат непредсказуемый? Ведь нельзя же допустить, что органы планирования сознательно занижают плановые задания с целью создания дефицита? Кажется, чего проще, потребности общества в продуктах питания, предметах ширпотреба известны, возможности промышленности, ресурсные ограничения также не тайна за семью печатями. Почему бы не взять и не запланировать производство необходимых продуктов и товаров народного потребления в требуемом количестве и ассортименте?
Мощный народнохозяйственный комплекс Советского Союза вполне был способен в кратчайшие сроки завалить все прилавки магазинов добротной отечественной продукцией, будь на то политическая воля руководства страны. Но эта воля была скована во-первых, отсутствием желания брать на себя хоть какую-то ответственность;
во-вторых, придуманными номенклатурными «вождями» «законами социализма», в которых реальная жизнь грубо прогибалась насаждаемыми сверху политэкономическими химерами, вроде «оплаты по труду», «социалистических товарно-денежными отношений», «материальной заинтересованности» и прочими дурно пахнущими, чужеродными социализму элементами капиталистического хозяйственного уклада;
в-третьих, крайне низким уровнем компетентности и порядочности партийной знати, никак не желавшей снижать уровень социальной дифференциации, жертвуя тем самым, своим, завоеванным в карьерной борьбе статусом. Самым парадоксальным образом профессиональные революционеры, пламенные борцы за равенство, за справедливость в исторически ничтожный срок выродились в классическое привилегированное сословие, отличавшееся от дворянского лишь запредельным ханжеством и прекрасным владением изощренной псевдокоммунистической риторикой.
В советском обществе пересеклись два разнонаправленных процесса. Объективный процесс технологического усложнения производства, требующий плотной интеграции всего народного хозяйства в единое целое, столкнулся с углубляющейся дегенерацией и разложением управленческой «элиты», которая неспособна была организовать планирование и производство в соответствии с требованиями времени. Перед политбюровскими дегенератами, как и перед всякой «элитой» на первом месте стоял вопрос самосохранения, соединения собственной некомпетентности и власти. Это можно было сделать лишь путем снятия с себя ответственности за экономическую деятельность, разделив функции государства и производства. Под это дело была придуман удобный предлог – отказ от «несвойственных государству функций», позволявший восседать в сановных кабинетах любому невежде и проходимцу, достаточно владеющему техникой аппаратных игр и кадровых интриг.
Первая ошибка была этического рода. Горбачев и его «ученые» холуи посчитали человека скотом, нуждающимся в кнуте и прянике для стимулирования его трудовой деятельности, тем самым отказав тому в разумности.
Вторая фундаментальная ошибка – экономическая. В своей классовой слепоте партийной номенклатурой было отвергнуто очевидное – преимущество солидарности перед конкуренцией. Важнейший видоопределяющий признак человека разумного, благодаря которому он и смог выделится из животной среды, был провозглашен «неэффективным», «устаревшим», не позволяющим всё спланировать и учесть.
В совокупности эти ошибки определили выбор принципиально ложного курса на расчленение государства, на дезинтеграцию единого планового народнохозяйственного комплекса, на углубление социальной стратификации, вызвав самые катастрофические последствия для страны и народа. Т. н. «новые методы хозяйствования», основанные, якобы, на «рыночной конкуренции», по расчетам политбюровских «стратегов», должны были привести к наполнению полок магазинов, ликвидации пресловутого «дефицита» и очередей. Расписываясь в своем управленческом бессилии, в своей профессиональной непригодности, горбачевские «экономисты» подвергли советский народ невиданному в истории эксперименту по возврату с более высокой ступени общественного развития на более низкую. Однако ожидаемого результата «реформы» не принесли. Даже «полные» прилавки и отсутствие очередей – не заслуга «реформаторов». Это заслуга горбачевцев, создавших «дефициты» и очереди в попытках «материального стимулирования» производства. В сравнении с порожденным перестроечным маразмом катастрофой на потребительском рынке, прилавки любой, самой отсталой страны выглядели бы эталоном благополучия. За двадцать пять лет «реформ» производство не только не выросло, но и по многим показателям откатилось назад на десятки лет. Импортное «изобилие» в магазинах – наглядное свидетельство этого провала.
Тем не менее, товарное «наполнение» потребительского рынка в сознании обывателя связывается именно с «экономическими реформами», которые, при всех своих издержках выглядят не как шаг в могилу, а совсем напротив – движением в верном направлении. Ну что взять с обывателя. Многие авторитетные публицисты, «ученые», «экономисты» также принимают такой вывод и видят выход в продолжении рыночного кретинизма, разнясь лишь в вопросах вмешательства государства в экономику, уровне социальной защищенности населения и предлагая в качестве примера для подражания политико-экономические модели от фашистско-либерального пиночетовского капитализма до скандинавской модели «социализма». Сказываются особенности конкретного мышления, ведущего сравнение «рыночной» экономики не с настоящей социалистической плановой экономикой, которой в мире нигде еще не было, а с её практической реализацией в СССР, усугубленном некритичным восприятием доводов в пользу «конкуренции», частной собственности, «демократии», «свободы», «прав человека» и прочих буржуазных пропагандистских уловок. А всего-то следовало задать вопрос, а почему? Почему государственный управленец должен непременно уступать частному предпринимателю? Почему, некомпетентный руководитель занимается делом в котором не разбирается, которое ему неинтересно, но от которого его даже бензопилой не оторвать? Почему его вопросы личного благополучия, семейные и клановые интересы занимают больше, чем намного более важная и масштабная задача служения людям? Почему для него имеет значение квартира, зарплата, внешняя атрибутика «успешности», «важности»? Готов ли он работать министром «за еду» и комнату в общежитии? Неужели из сотни миллионов никто не готов на такое подвижничество? Может быть, в привилегированности руководящих видов деятельности всё дело? Может, социальному неравенству мы обязаны всеми проблемами как советского, так и современного общества?
Определенный колорит мертвым идеям придают попытки расписать неприглядную постперестроечную реальность мазками дореволюционного лубка, возрождением неких «традиционных» русских «ценностей», имперской «державности», малиновозвонной златоглавости, ритуальности, обрядности и ряженности, ничего иного, кроме чувства брезгливости не вызывающих. Вместо почитания своих истинных героев – борцов за советскую власть, за светлое будущее всего человечества, номенклатурные «идеологи» вытаскивают с исторической помойки таких персоналий, которых постыдились бы даже буржуазные демократы, в ходе революций ликвидировавшие аристократию, сословное неравенство, дворянские титулы и звания. Косвенно это свидетельствует об особенностях номенклатурного мировосприятия, о попытках партийной бюрократии дистанцироваться от своего советского прошлого, но по неопытности «перегибающей палку», ставшей в своей политической ориентации правее самых правых европейских консерваторов. Хотя никакой настоящий «консерватор» или «либерал» не потерпел бы расчленения своей собственной страны ни под каким предлогом. Никакой настоящий «рыночник» не отказался бы от всеми узнаваемой и общепризнанной государственной символики и форм государственной власти, как товарного бренда, в пользу придуманных «флагов», «гербов», «дум», «президентов», «спикеров», «сенаторов» и прочих «омбудсменов». Зуд переименования и социального прожектерства обнажает субъективный фактор самоутверждения заурядностей в сломе эпох, желание маленького человека оставить свой след в исторических событиях, синдром Герострата, если угодно.
Привилегированность ведет к вырождению власти, губительному для страны и общества. Такая власть уже не способна к выявлению внутренних противоречий господствующего способа производства, не способна мыслить политэкономическими категориями. Она питается представлениями о жизни двухвековой давности, теряет с огромным трудом и лишениями добытые знания, утрачивает элементарные этические ориентиры в пространстве Добра и Зла. Сон разума рождает чудовищ…