дзенькую что это значит
Парадоксы польского, или как учить язык на улице
Моё любимое место отдыха — Балтика, туда в последние годы я отправляюсь каждое лето. Маршруты включают и польское побережье Балтийского моря, а поскольку путешествую я самостоятельно, языковый вопрос возник сам собою. К первому визиту в Польшу я готовился традиционно — обзавёлся разговорником, скачал из интернета специальное приложение на мобильник, но все эти хлопоты оказались напрасными. Сразу по приезду в Гданьск выяснилось — пользоваться языком Адама Мицкевича я не умею.
Так, во всех словарях и разговорниках «спасибо» по-польски «дзенькую бардзо» (dziękuję bardzo), но поляки в быту обычно так не говорят. Они говорят просто: «добрего!». Кстати, это же слово, по значению близкое к русскому «всего хорошего», часто употребляется и в качестве приветствия. А говорить «дзенькую бардзо», как мне объяснили владеющие русским поляки, можно, но это равносильно с поклоном и со словами «премного благодарен!» реагировать на какую-либо мелкую услугу, вроде придержанной двери.
Гданьск. «Двор Артуса»
Словом, язык мне пришлось изучать на улицах, в гостиницах, магазинах и ресторанах. И здесь я узнал, как много в этом славянском языке смысловых ловушек для русскоговорящих. Если вам советуют пойти в «склеп» — не пугайтесь, вас направляют в магазин (sklep). В ресторане не следует заказывать пироги — вам принесут пельмени (perogi). Выражение «отдохнуть на диване» звучит для поляка диковато, по-польски dywan — ковёр. Стул по-польски — кресло (krzesło), а тыква — дыня (dynia). К слову, дыня у них называется «мелон» (melon), так она в старину называлась и на Руси, когда была ещё редким экзотическим плодом. А если вы скажете поляку по-русски, что «у нас такой закон», он может подумать, что вы монах, ведь zakon по-польски — монашеский орден.
Но как бы там ни было, а изучение польского языка улично-ресторанным методом, с обязательным чтением рекламы, вывесок и меню, принесло свои плоды. Я уже могу спросить, как мне пройти в нужное место, узнать цену на товар (польские числительные похожи на русские), и даже однажды по-польски объяснил группе каких-то неславянских туристов, скорее всего, голландцев, что перед ними не Волга, как они восторженно восклицали, а польская река Висла. А высшее моё достижение — самостоятельно прочитанная довольно длинная инструкция к автоматической камере хранения на вокзале. Камеры хранения там не те, что были у нас в советское время, в польских вам автоматически выдаётся ключик. Исходя из того, что чемодан я сумел без проблем закрыть в камере и через несколько часов извлечь обратно, инструкция была прочитана правильно.
Эльблонг. Памятник папе Иоанну Павлу II
Когда изучаешь язык в ходе непосредственно в ходе общения с его носителями, очень важно, по моему мнению, понять какие-то общие закономерности формирования чужой языковой среды. К примеру, много разных ужасов написано и сказано по поводу сложностей польской фонетики, всех этих «прж», «крст» и других кажущихся нам непроизносимыми польских звукосочетаний. Действительно, польская фонетика довольно сложна, и звучат польские слова для нас порой странно, а выглядят на письме для желающих изучить язык даже страшновато. Например, вот это — przepraszam, очень часто употребляемое и как извинение, и в значении «пожалуйста». Хорошо, что поляки нормально реагируют на коверканье их слов иностранцами, моё произносимое по буквам «пржепржосшэм» вызывало лишь улыбку. А я в таких случаях вспоминал, как когда-то давно в советском ресторане француз при мне заказывал «борстч» — тоже смешно, но ведь понятно, и на том спасибо.
Лучше всего не пытаться произносить польские слова в точности так, как их произносят сами поляки. Да и вряд ли это возможно. Я, к примеру, так и не научился произносить звук, который на письме обозначается странной буквой «ł». А слово wzdłuż (вдоль) произношу как «вждлуж» — доходит и в таком виде.
Фромборк. Крепостная стена с Башней Коперника
В заключение хочу сказать — этот парадоксальный и сложный язык, по мере его изучения, нравится мне всё больше. В нём можно найти старые славянские корни, давно утерянные в нашем языке. Например, в старину на Руси бытовало слово «мурин» — негр, производное от «мавр». По-польски негр и сейчас — Murin. Женские груди поляки и сейчас, как наши поэты позапрошлого века, называют «перси» (piersi), а рот — «уста»(usta). Нынешним летом я опять собираюсь в Польшу, уже нашёл себе через интернет комнату на берегу Гданьского залива. Комната по-польски «покой» (pokój).
Сдохни, но живи…
Человек – это то, что с ним происходит. Или не происходит… Записки репортера. Из жизни, работы и встреч в разных странах мира
Оглавление
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Сдохни, но живи… предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Жизнь не такая длинная, как кажется вначале, по недоразумению от рождения. Но и не столь короткая, как оказывается потом.
Я никогда не думал, что именно белорусский язык может стать для меня шансом выживания в Америке. Представить себе не мог. Даже в кошмарных снах первых месяцев свободы. Свободы подохнуть или прорваться.
Один человек мне сказал, что языки надо знать.
— Надо — ответил я и подумал, что сначала учишься говорить, а потом всю жизнь — молчать. Но к заработку это не относится.
В декабре в Нью-Йорке промозгло, как в овощехранилище. Но все равно каждому найдется и место, чтобы спрятаться или высунуться, и морковка, чтобы съесть или приманить. Высокая влажность здесь даже несильный мороз превращает в холод, тягучий, как чувство голода, и переползающий изнутри — вовнутрь. Словно безысходность. Особенно, если у тебя легкая осенняя куртка, полушерстяной свитерок, а также текущие нос, ботинки и счета.
И даже магазин подержанной мебели в «черном» районе Бруклина, где жили в основном афроамериканцы. После работы, пятнадцать минут возвращаясь к метро, я уже не обращал внимания ни на холод, ни на темень, а просто стремился раствориться на полупустых промерзших улицах, сквозя мимо наркоманов и групп черных бездельников-переростков, в третьем поколении сидящих на государственном пособии и не знающих где и как себя занять. Это была их страна и мой выбор.
Я скользил мимо них, не оглядываясь и не поднимая глаз, с одной только мыслью — скорее в вагон подземки. До Брайтона. Который Бич. Что с английского на слух можно перевести и как «пляж», и как «сука», и еще, на уже русском сленге, как «бомж».
Я и был почти бомж.
Комнатка брайтоновского кирпичного курятника с маленьким окном, кроватью, зеркалом и табуреткой напоминала камеру или кладовку. Метров пять в длину и почти три — в ширину. Вдвоем — не разойтись. Но больше за полторы сотни долларов в месяц там ничего и не помещалось, хотя и помещать было нечего. Да и не на что.
В Америке мне сразу крупно повезло — и на жилье, и на людей. Но больше всего с еврейской организацией «Наяна», которая сделала меня по-настоящему свободным на все четыре стороны американской мечты. Без нее, «Наяны», я бы может и не понял, что храмы строят для мазохизма попрошаек, офисы — для обеспечения занятости мудаков, дома — для пожизненного рабства выплат, а свою жизнь — всему этому вопреки.
«Наяна» сосала деньги из богатых американских евреев. Контора эта снимала несколько этажей в высотке центра Манхеттена и декларировала своей задачей первоначальную разнообразную помощь легальным собратьям-эмигрантам. Только в Америке на бедных умеют делать большие деньги. Законы США позволяют такую помощь списывать с налогов, поэтому средств у лавочки было немерено. Главная задача таких организаций — собрать деньги на якобы святое дело, а уж как их распилить, учить никого не надо.
Еще по дороге в их офис, за пару кварталов, в свой первый нью-йоркский день, я увидел забегаловку, на витрине которой было написано заветное «help wanted», «требуется» и нарвался на земляков. Мне явно везло в мелочах.
— Ты русский? — сразу спросила хозяйка — И мы из России. Только сначала по дурости попали в Израиль и еле — еле перебрались сюда. Три доллара в час, убирать столы и помещение устроит?
— Так вы хотите только работу? — уточнил в конце того же дня европейского вида религиозный еврей в кипе, уже в «Наяне».
— Только. Я просто никого в этой стране не знаю и как искать работу — тоже. И готов на любую — где возьмут. Понимаю, что сначала, после пересылки в Италии, меня направили в Филадельфию. И, спустя месяц, из другого города самостоятельно в Нью-Йорк обычно не перебираются. Поэтому пособия от общины и льготы, считай, потеряны. Но жить-то надо. А жить — значит работать…
— Позвоните через несколько дней. Приедет моя начальница. Она сейчас на Багамах. Сам я ничего решить не могу, — сказал чиновник.
— Так и решать ничего не надо. Подскажите просто, где нужны подсобные рабочие или грузчики.
— Без ее согласия не имею права. Я тоже держусь за свою работу.
— Можете не приходить — сказала сразу невидимая начальница из «Наяны» — Вас уже направили в Филадельфию, значит, вы и должны жить в Филадельфии. И мы ничем помочь не можем. Вот если бы вы сразу приехали в Нью — Йорк, тогда другое дело.
— Так я ведь ничего и не прошу. Только направление на любую работу. Я просто действительно не знаю где и как ее, эту работу, искать.
— Возвращайтесь в Филадельфию, — сказала моя еврейская, но сытая, сестра.
— Да мне некуда и не к кому возвращаться. Ни там, ни здесь — никого, вы что, не понимаете? Я месяц — как из Советского Союза. Легализовался со статусом беженца, социальный номер свой получил, третий день в Нью-Йорке. И не прошу у вас ничего. Только направление. Я не привык и не хочу спать на улице или под мостом.
И вот тут меня в одночасье сделали по — настоящему свободным.
— Встречаться лично нам нечего — сказала «Наяна». Не хотите возвращаться в Филадельфию, ваше дело. А, если не нравится, то забирайте свои вещи — и убирайтесь обратно в Россию.
— Ты уже десять минут на телефоне, — засвербила откуда-то сбоку хозяйка — Еще немного и я вычту разговор из зарплаты.
Но это уже было где-то не ко мне. На автопилоте, взяв расчет, не глядя и не оглядываясь, я уже хлебал открытыми ртами своих хваленых чешских туфель стреловидную мостовую Манхеттена — прямо и прямо. Я шел и шел, потому что останавливаться было нельзя. Останавливаться — значит «в никуда». Весь этот огромный мир, говорящий на ста языках, с магазинами, зазывалами, спешащими клерками, «торчками» у перекрестков и бомжами на вентиляционных теплых решетках подземки был не передо мной, как казалось чуть раньше, а, словно навалился сверху. Прямо на голову.
По промерзшим улицам Нью-Йорка уже сквозило мое первое настоящее Рождество и ряженные, в красном, Санта Клаусы кивали из витрин, как на киношном карнавале какого-то отстраненно — потустороннего мира. Но это и была реальность.
И смертельно захотелось жить.
Для начала я нашел комнату на Брайтоне. Денег как раз хватило заплатить за первый месяц авансом, вместо положенных двух. Хозяева и не настаивали. Пластиковая баночка из-под йогурта стала на первые недели — чашкой для чая. Кипятильник, друг командировочного, чайником. Несложный подсчет — жесткой нормой. Два доллара на метро. Два доллара — сигареты и газеты. И еще полтора, на слайс пиццы и стакан кофе в обед. Итого, 6—8 долларов в день. Уже не так голодно. Обращаться за велфером, социальным пособием, мне даже и в голову не пришло. Нужно было срочно заработать на хлеб и угол, а не тратить время на прошения и ожидания подачек.
И пошло-поехало. Мыть, убирать, таскать, укладывать…
Первые статьи в» Новое русское слово» взяли сразу, но рабочие места там были заняты. Вечера за полночь заполнили газеты с выписанными оттуда в тетрадку новыми словами. На выходные — подработка на свадьбах и торжествах. Это была песня без слов.
Случайно встреченный почти земляк, бывший еще до меня в Воркуте оператор тамошнего телевидения, здесь вместе с сыном снимал радости чьей-то торговой жизни. За тридцатку ребята пригласили меня держать им свет.
Самым трудным оказалось делать это в первый раз.
Крупные женщины с лакированными головами в нарядных блестящих платьях украинской глубинки, пузатые мужчинки с золотыми тяжелыми цепями и шестиконечными звездами, тринадцатилетний виновник торжества, справляющий по нужде местных приличий свою бармицву совершеннолетия — все, в одном коктейле понтового хоровода оживших бабелевских лиц.
Ребята дотошно снимали степенно входивших гостей и подсказывали, с какой стороны заходить со светом. Мальчик, в специально пошитом белом костюме, размеренно принимал поздравления и, вдруг, единоутробно прокричав «лехаим», гости решительно и резко, как в последний бой, рванулись к еде. На эстраду вышла певица и запела какую-то популярную песню Пугачевой. Из тех, что тогда повсюду гремели в России.
— Саш, свети на зал, ты чего?
И действительно, а чего я здесь делаю? И как я вообще сюда попал.
Человек — не скотина. Он ко всему привыкает. Особенно, когда на приставных стульях, в углу, дают десять минут поесть мяса.
Первую приличную работу, найденную по объявлению в толстой «Нью-Йорк Таймс», я провалил по незнанию. В головной офис высотного здания Всемирной сионисткой организации нужен был специальный человек для работы на копировальной машине.
— Главное зацепиться хотя бы уборщиком, но в приличной фирме, а там разберемся.
В отделе кадров меня с интересом встретили и, расспросив, даже угостили кофе.
— Думаю, вы подходите, — сказали мне, но главное слово — у непосредственного начальника отдела.
— Так вы говорите, что были рабочим в России? — шустрый дядька, явно ашкеназ с недавними европейскими корнями, выразительно посмотрел на мои, уже огрубевшие, но генетически далеко не крупные руки.
Я уже знал из личного опыта, что понятия» журналист» или университет — это гарантия немедленного отказа. «Богу — Богово, а слесарю — слесарево».
— У нас небольшая зарплата — надавил он — А работы много. Надо делать копии и разносить их по отделам.
Попался я на нескольких дополнительных вопросах. Он спросил, как называется столица Китая, что такое» Варшава» и сколько будет что-то там из таблицы умножения, типа пятью пять.
— Вы слишком квалифицированы для такой работы, — вздохнул дядька. — Ну поймите сами, мне нужен работник на долгое время. Я возьму чернокожего парня и он будет работать здесь годами. А вы, согласитесь, через пять-шесть месяцев, оглядевшись, перейдете в какой-нибудь отдел или еще куда…
— Но мне нужна работа и деньги на жизнь сегодня.
— Ничего, это вопрос времени. Америка для таких как вы, я же вижу.
Вторую из приличных работ я завалил в большом книжном магазине Манхеттена. Там нужен был грузчик и я пришел уже по рекомендации знакомого американца, с которым мы как-то разговорились на улице. Американец видимо слишком хорошо обо мне отозвался, потому что менеджер даже не стал прикидываться и тратить свое время. Он просто поднял со стола кипу заполненных анкет и тряхнул ими в воздухе.
— Вот здесь более пятидесяти заявлений на эту работу…
Шесть дней в неделю по утрам я долбил лед на тротуаре против магазина подержанной мебели, чтобы прохожие, поскользнувшись, не подали в суд. А затем сушил сопли у обогревателя в промерзшем насквозь помещении, отбиваясь не столько от редких в этом афроамериканском районе Бруклина покупателей, сколько от вьетнамского вида рекетиров, которые время от времени заходили и грозно требовали хозяина.
В ответ я предлагал им матрацы «кинг-сайз», видимо, украденные с фабрики, поскольку они были в упаковке. И вьетнамцы, ругаясь и грозя, уходили в темень улицы, обещая вернуться.
Как-то вдруг неожиданно, как все хорошее, реально засветилось настоящее дело. В Нью-Йоркском офисе радио «Свобода» на русском языке не было даже внештатных вакансий. Но в небольшой белоруской редакции, которая располагалась здесь же, заказали несколько материалов, без политики — о жизни эмигрантов, сумевших поднять свой первый бизнес. Вновь прибывшие в то время сплошь говорили по-русски, а уже небольшие вводные тексты, взяв словари, я составлял на белорусском. Проблема была даже не в отсутствии языковой практики. Знакомую на слух с детства «мову» можно было восстановить. А вот произношение… К тому же основная работа в магазине, английский и усталость выдавливали все на свете.
И тут произошел случай, после которого любой язык, который жизнь сама дает людям, живущим в той же Беларуси, Украине, Эстонии или Израиле, стал для меня столь же значимым, как и языки мировые. Никогда не знаешь, если ты в движении, что может поставить непростые шаткие обстоятельства на нормальные устойчивые рельсы.
Очень скоро, даже слишком, мне сказали, что в белорусскую редакцию «Свободы» в Мюнхене, при очень хороших условиях нужен молодой человек. И я вроде подхожу. Это уже был прорыв. С Америкой, за три месяца тамошней жизни, меня еще ничего не связывало, кроме как «не дай Бог такого дерьма моим детям».
Накануне интервью не спалось и, отпросившись, разумеется, за свой счет, с работы я до утра листал белорусско-русский словарь. Но произошло то, что и должно было случиться.
Язык, как женщина, прощает все или почти все. Кроме высокомерного игнорирования.
Руководитель службы, интеллигентный профессор-филолог, разговаривал со мной, понятно, на чистом белорусском. Когда на нем говорят правильно, это слышится красиво и даже, как мне казалось здесь, в Нью-Йорке, тепло. Проблема, однако, была в том, что мне тоже надо было свободно отвечать.
Я старался отбиваться однозначными и отдельными фразами. Но они складывались, а не пелись. И грянул незабвенный финал.
— Ну что ж, мы подумаем и поставим вас в известность, — сказал профессор по — белорусски — Я не один решаю этот вопрос. Конечно, вам надо серьезно работать над произношением, а в Мюнхене нужны, с точки зрения языка, уже готовые люди. Но желаю вам удачи.
Он протянул руку. Я подскочил и, глядя ему прямо в глаза, вдруг выпалил
В смысле, «большое спасибо». И на… польском.
Мало мне не показалось. Ни тогда, ни потом. Кажется — это когда много.
Но еще через полгода, будучи заместителем декана летней школы одного из престижных американских колледжей, мне пришлось постоянно отвечать на одни и те же вопросы студентов — А как вы получили эту работу? И как вы к этому шли?
— Почему вы постоянно спрашиваете? — однажды не выдержал я.
— Что значит «почему»? — удивились студенты — Мы учимся, как правильно относиться к жизни и добиваться своего.
Не агрись, думер! 22 слова, которые помогут понять поколение Z
Выражает одобрение и восхищение, синоним «вау». Часто употребляется в музыке, в том числе в треках рэпера Нурминского и рэпера Sqwoz Bab. «Ауф» вошло в топ новых русских слов по версии «Яндекса» за 2020 год.
Агрошкольник
Дословно — «агрессивный школьник», от слова «агриться» — сердиться. Используется по отношению к хамам, встревающим в чужую беседу без знания контекста.
Ботать
Нет, не по фене. У зумеров это — учиться, зубрить.
Бинджвотчинг
От английского binge watching, дословно — запойный просмотр. Чаще всего используется в контексте сериалов: когда происходящее на экране настолько увлекает, что вы буквально проглатываете серию за серией и сезон за сезоном.
Безумно можно быть первым
Расхожий мем — строчка из трека рэпера Homie. Из-за абсурдности используется в качестве «добивки» или ответа на бессмысленную, псевдо-мудрую или пацанскую цитату.
Войснуть
Отправить голосовое сообщение (оно же — «голосовуха» и «гс»).
Дноклы
Сокращенно от одноклассников.
Думер
Апатичный, депрессивный, склонный к саморазрушению, антисоциальный человек. Так же существуют глумер (просто грустный человек) и блумер (излишне жизнерадостный).
Забайтить
То есть спровоцировать. Происходит от английского bait — «наживка».
Ливнуть
От английского leave, что значит «уйти».
Личинус
Негативно окрашенное слово по отношению к ребенку, пришедшее из сленга групп про «яжематерей». Образовано от слова «личинка».
Слово просочилось из среды геймеров: лут — это ценная вещь, которую может получить игрок за уничтожение врага. У зумеров обычно используется в значении покупки, а залутиться соответственно — закупиться.
Падра
Слово из песни дуэта MiyaGi & Andy Panda «Кассандра» означает подругу.
Пекарня
Производное от ПК — персональный компьютер.
Раффл
RYTP (Russian YouTube Poop, РИТП)
Смешные ролики в русском YouTube, созданные путем монтажа нескольких вирусных мемогенных видео.
Скипнуть
Прогулять. От английского skip — «пропустить».
Стэнить
Означает фанатеть. Слово позаимствовано у Эминема: Стэном зовут персонажа клипа совместного клипа рэпера с Дайдо «Stan». Он безумный фанат Эминема, закидывающий кумира письмами и мечтающий с ним встретиться. Кумир оставляет письма без ответа — Стэн окончательно сходит с ума и убивает свою девушку и себя.
Тащер
Игрок, который в онлайн-игре тянет всю команду на себе. Также — удачливый человек.
Флейм
Неконструктивный спор в сети, переходящий в откровенную ругань. Спор ради спора.
Флексить
Качаться под музыку или хвастаться.
Шипперить, пить чай с шиповником
Сводить людей в романтическом смысле слова без их ведома. Чаще всего применятся поклонниками и авторами фанфиков в отношении любимых артистов, персонажей.