Эгоизм что за грех
Гордыня и эгоизм самый страшный грех
Гордыня и эгоизм самый страшный грех
В христианской религии это чувство относится к одному из смертных грехов.И надо сказать,не без основания.Именно ГОРДЫНЯ,чувство собственной важности,является причиной страданий и болезней,часто неизлечимых,а также смерти.Именно гордыня является источником
всех пагубных мыслей и эмоций.
Ведь когда человек ставит себя выше кого-либо или ниже,то он начинает осуждать,презирать,ненавидеть,раздражаться,предьявлять претензии.Ощущение собственного превосходства над другими рождает высокомерие и желание унизить(СЛОВОМ,МЫСЛЬЮ,ПОСТУПКОМ).
Чувство собственной важности порождает огромную подсознательную агрессию,которая затем оборачивается против самого человека.Это чувство означает стремление человека поставить себя,свой разум,свою мудрость выше Вселенной,Бога,выше чего-либо в этом мире.Человек гордый никак не может и не хочет принять травмирующие ситуации в своей жизни,то есть те ситуации,которые не соответствуют его ожиданиям.У него есть своё понимание окружающего мира,и он считает,что именно оно является самым верным и самым лучшим.Он стремится подчинить себе окружающий мир,часто с помощью насилия.Поэтому любое несоответствие его
представлениям о том,каким должен быть окружающий мир,вызывает в его душе всплеск агрес-
сивных эмоций:злости,обиды,ненависти,презрения,зависти,жалости и др.А ЭТО В СВОЮ ОЧЕРЕДЬ,ПРИВОДИТ К РАЗЛИЧНЫМ БОЛЕЗНЯМ И СМЕРТИ.
А ТЕПЕРЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ СТРОКИ ИЗ БИБЛИИ:
«ЛУЧШЕ СМИРЯТЬСЯ ДУХОМ С КРОТКИМИ,НЕЖЕЛИ РАЗДЕЛЯТЬ ДОБЫЧУ С ГОРДЫМИ».
«ПЕРЕД ПАДЕНИЕМ ВОЗНОСИТСЯ СЕРДЦЕ ЧЕЛОВЕКА,А СМИРЕНИЕ ПРЕДШЕСТВУЕТ СЛАВЕ».
«ГОРДОСТЬ ОЧЕЙ И НАДМЕННОСТЬ СЕРДЦА,ОТЛИЧАЮЩИЕ НЕЧЕСТИВЫХ,- ГРЕХ».
«ЗА СМИРЕНИЕМ СЛЕДУЕТ СТРАХ ГОСПОДЕНЬ,БОГАТСТВО И СЛАВА И ЖИЗНЬ».
«ГОРДОСТЬ ЧЕЛОВЕКА УНИЖАЕТ ЕГО,А СМИРЁННЫЙ ДУХОМ ПРИОБРЕТАЕТ ЧЕСТЬ».
КАК ЖЕ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ЭТОГО ПАГУБНОГО ЧУВСТВА?
МОЖНО ДЛЯ СЕБЯ СОСТАВИТЬ ПРОГРАММУ ОСВОБОЖДЕНИЯ ОТ ГОРДЫНИ.ДЛЯ ЭТОГО,НАУЧИМСЯ БРАТЬ НА СЕБЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА СВОЮ ЖИЗНЬ,ЗА СВОЮ СУДЬБУ.ТОГДА СРАЗУ ОТПАДЁТ ПОТРЕБНОСТЬ ОБВИНЯТЬ КОГО-ТО И СЕБЯ В ТОМ ЧИСЛЕ.
КАКОЙ ВАЖНЫЙ УРОК МОЖНО ИЗВЛЕЧЬ ИЗ ПРОЧИТАНОГО.
Наше сознание находится в роли наблюдателя и оценщика тех жизненных событий,которые нам преподносит наш подсознательный разум.Поэтому сознательно можно выражать недовольство,
но подсознательно ситуацию необходимо принять.Мы сами создаём все события своей жизни.
Внешнее можно изменить только тогда,когда мы меняем что-то внутри себя.
НАУЧИТЕСЬ ПРОЩАТЬ ЛЮДЕЙ И ПРИНИМАТЬ ИХ ТАКИМИ,КАКИЕ ОНИ ЕСТЬ.ФАКТИЧЕСКИ,ПРОЩАЯ ЧЕЛОВЕКА,
ВЫ ПРОЩАЕТЕ СЕБЯ.ПОМНИТЕ,ЧТО КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК ЖИВЁТ В СВОЁМ МИРЕ И ГОСПОДЬ ВЕДЁТ ЕГО ПО
СВОЕМУ.ВЕДЬ ВСЕ МЫ БОЖИИ ТВОРЕНИЯ,И ВСЕХ ОН СОЗДАЛ ПО СВОЕМУ ПОДОБИЮ.ДЕЛАЯ ЧТО ТО ПЛОХОЕ ДРУГОМУ,ТЫ ДЕЛАЕШЬ ПЛОХО БОГУ.ОСУЖДАЕШЬ КОГО ТО,ЗНАЧИТ ОСУЖДАЕШЬ БОГА.
И НЕ УЖЕЛИ МЫ ВРАГИ САМИ СЕБЕ?
КАЖДЫЙ ЧЕЛОВЕК ЖИВЯ В СВОЁМ МИРЕ,ОН СОЗДАЁТ СВОЙ УНИКАЛЬНЫЙ МИР.ИМЕННО ЭТИМ И ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТЬ И УНИКАЛЬНОСТЬ КАЖДОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СУЩЕСТВА.
ЛЮДИ,БРАТЬЯ,СЁСТРЫ БОЖЬИ,ЗАГЛЯНИТЕ ВЫ СЕБЕ ВО ВНУТРЬ
И УСЛЫШТЕ,КТО ЖЕ ПЛАЧЕТ ВСЁ ЖЕ,А ЭТО СЛЫШИТЕ ВЫ ПЛАЧЬ ДУШИ
ЧТО ЖЕ НУЖНО ЕЙ,НИКТО НЕ РАЗМЫШЛЯЕТ
А ДУША ЛИШЬ ИЩЕТ,ТО ТЕПЛО И СВЕТ
НО ЧЕЛОВЕК ОПЯТЬ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕТ
И ДАЛЬШЕ ВСЁ С СУДЬБОЙ ИГРАЕТ
НЕ ДУМАЕТ ВООБЩЕ,ЧТО ДУШУ УБИВАЕТ
КОТОРАЯ ВСЁ РВЁТСЯ-РВЁТСЯ В ВЫСЬ
И ХОЧЕТ СЛИТЬСЯ ДУША С ОТЦОМ НЕБЕСНЫМ
НО ТОЛЬКО МЫ ЗЕМНЫЕ МЫТАРИ
НЕ ПОНИМАЕМ,ЧТО ВООБЩЕ ТВОРИМ МЫ
И ДОЛГО СОБИРАЕМСЯ ЕЩЁ ТВОРИТЬ
И МОЖЕТ БЫТЬ ОТБРОСИМ ВСЮ НЕНУЖНОСТЬ
И ВСЁ ТАКИ ЗАГЛЯНЕМ В СЕБЯ САМИХ
ПОЙДЁМ МЫ К БОГУ НАШЕМУ В ИИСУСЕ
ЕМУ ПОКАИМСЯ,ОТКРОЕМ ДУШИ ВСЕ
И ОН УСЛЫШЕТ НАС И ПУТЬ НАМ ВСЕМ ОСВЕТИТ
И ДАСТ ПОКОЙ И РАДОСТЬ В ТИШИНЕ.
С глубоким уважением и любовью к вам.
Об эгоизме и христианской любви к самому себе
Пробная лекция по кафедре нравственного богословия
Содержание
Кажется, нет недоумений, более странных, обидных для науки и вредных для общественнаго сознания, как те, которыя возникают из за смешения понятий, по недоразумению. К числу подобных недоразумений в этике относится смешение понятий: эгоизм вообще и христианская любовь к самому себе.
Эгоизм, как принцип современной жизни
1. Говорят, что этика напрасно пытается выставить какие-либо иные мотивы и законы нравственной деятельности, кроме мотивов эгоизма, а следовательно, она лишена права на существование в виде самостоятельнаго начала и должна слиться с социологией.
Правда в настоящее время, кажется, нет слова более гнусного для человеческаго слуха, как эгоизм. Сами эгоисты, настоящие утилитаристы-себялюбцы и те теперь боятся хвастать своим мировоззрением и, когда нужно, накидывают на себя перед обществом тогу альтруизма. А между тем, некоторые проповедают теперь, как самую обыкновенную вещь, что мир и живет и – главное – может жить только одним эгоизмом.
Эгоизм, как верховный этический мотив в философии (Спенсер, Шопенгауэр и даже Кант)
Обвинение христианства в проповеди эгоизма
Обыкновенно привыкли мыслить эгоизм, как полярную противоположность христианству. Самая характеристическая особенность христианства, по которой отличаются христиане от не-христиан – любовь друг к другу. Если эгоизм господствует в плотской жизни мира сего, если он в философии, то его, несомненно, нет в христианстве. – Но оказывается, что обвиняют в эгоизме даже и христианство. И Кант, и Фейербах, и Шопенгауэр, и Толстой обвиняют христианство в том же эгоизме. „Вера, говорит Фейербах, развивает в человеке чувство честолюбия и эгоизма; верующий считает себя отличным от других людей, превознесенным над обыкновенными смертными, владеющим особыми правами; верующие вообще аристократы, а неверующие плебеи“. Обвиняют христианство в эгоизме потому главным образом, что оно предписывает своим последователям любовь к самим себе: Возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе ( Мф. XXII:39 ), заповедует заботу о личном спасении. Христианская жизнь, говорят, есть созидание своего спасения; быть христианином – значит спасаться. А всякая забота о своем собственном благе есть уже эгоизм. И при том, продолжают, христианский эгоизм – необыкновенно последовательный. Он не ограничивается только одною земной жизнью, по ценой здешних страданий покупает блага загробные. Обещание в христианстве будущих вечных наград праведникам и наказаний грешникам, раз оно дастся в Новом Завете, само в себе есть мотив отнюдь не высоконравственный, а прямо эгоистический. Если бы христианская мораль предписывала христианам самоотверженную любовь к ближним и в то же время обещала, что будущее блаженство будет обратно пропорционально этой любви, а мучения – прямо пропорциональны, тогда, говорят, можно бы было признать христианство чуждым всякого эгоизма.
Отсюда возникает недоразумение странное, на первый взгляд очень темное и запутанное, повидимому, даже опасное. Возникает этическая антиномия, которая ставит вопрос о нравственности самой христианской нравственности. С одной стороны всякому хорошо известно, что именем нравственного может быть названо только то, что чуждо каких бы то ни было эгоистических мотивов; где эгоизм – там нет истинно нравственного. А с другой стороны, нет нигде ни в жизни, ни в философии, ни даже в христианстве – чистой не эгоистической морали.
Путь, каким Нравственное Богословие может опровергнут это обвинение
Каким же путем может придти Нравственное Богословие к разрешению этой антиномии? Ему нет нужды возражать против того, что современная жизнь человеческая такова, что при ее наблюдении нельзя в ней заметить биения никакого иного пульса, кроме эгоистического. Эту истину проверит будущий историк наших нравов. Ему далее нет нужды бороться с философией и доказывать, что подлежащая ее наблюдению падшая природа невозрожденного человека может победить эгоизм. Нравственное Богословие может разрешить эту антиномию проще, а именно: через выяснение, во первых того: что такое эгоизм, в чем его сущность?; во вторых: что такое, упоминаемая в христ. богословии, любовь к самому себе, и чем она отличается от эгоизма?; в третьих, оно должно уяснить: какое значение в нравственно-христианской жизни имеет мысль о будущих наградах и наказаниях?
Определение эгоизма
Отличительный признак эгоизма надо искать в нравственной психологии самого эгоизма, как настроения. Эгоист тот, кто держит в мыслях свое личное духовное или материальное благосостояние и услаждается им, кто нежно оберегает его и всячески ищет случая увеличить его; эгоиста мысль о себе не покинет никогда: в нем всегда присущ элемент сухости, элемент борьбы. Этот эгоизм может уживаться с самой широкой деятельностью на пользу других; он может быть очень тонким. Эгоист может совершать самое самоотверженное дело, однако мысль о себе, о своей добродетельности его не покинет и тогда он любуется своим благополучием, мечтает об увеличении его. Он совершит много добрых дел, но придя домой, самодовольно подведет итоги и мысленно похвалит себя точь в точь, как купец, возвращающийся после выгодной торговой операции. Это вот тот фарисей, который говорил: „Боже, благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь. Пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю“ ( Лк. XVIII:11–12 ). Эгоист никогда не забудет себя; любезно обходясь с друзьями и даже милуя врагов, он не перестанет напоминать ласковую кошку, которая в одну секунду превращается в маленького, но яростного тигра, лишь почует ущерб своему благополучию.
Любовь, как противоположность эгоизму
Эгоизму противоположна любовь, т. е. любовь к ближнему. Как противоположность эгоизму любовь к ближнему должна существенно отличаться от него самоотверженностью любящего, самозабвением, выражающимся не столько в делах самоотвержения, сколько в потере всякаго самочувствия своего благополучия, в совершенном невнимании и холодности к собственному наслаждению и счастью или наоборот – страданиям. Высшим наслаждением для него должно быть не ощущение мира и сознания исполненного долга, но мир и чистота своих ближних. Сам он не живет, но живет другими, как говорит Апостол любви: „для меня нет большей радости, как слышать, что дети мои ходят в истине“. В жизни естественной к такой любви приближаются матери. Христианство требует питать ее ко всем.
Так называемая любовь к самому себе
Как раб Христов, христианин должен полагать некоторую заботу о поддержании своей жизни и своего тела для служения Богу и ближним. Но делать из этой заботы о своей жизни привязанность, любовь к ней – христианство воспрещает. Человек, любящий в этом смысле свою душу, погубит ее. – Не любите мира, ни яже в мире… яко все, еже в мире, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть ( 1Ин. II:15–16 ). – Аще воскреснут со Христом, вышних ищите, идеже есть Христос, одесную Бога седя. – Горняя мудрствуйте, а не земная. ( Кол. III:1–2 ). Св. Василий Великий в своей известной беседе к юношам прекрасно говорит о том, что на земное благополучие должно смотреть лишь как на средство. „Мы не почитаем и не называем благом того, что доставляет нам совершенство в этой только жизни, но простираем надежды далее, и все делаем для приуготовления себе другой жизни. Поэтому, что к оной споспешествует нам, о том говорим, что должно любить сие и домогаемся сего всеми силами, а что не переходит в оную, то презирать, как ничего нестоющее“ (Том IV, стр. 345. Изд. 1846 г.). Св. Иоанн Златоуст, изъясняя заповедь Спасителя – возненавидеть душу свою и погубить ее для этой жизни, ясно дает видеть, что это возненавидение ее для этой жизни означает не ненависть к ней, а истинную и совершеннейшую любовь к ней. „Почему ты не хочешь возненавидеть души своей, спрашивает он? Потому ли, что любишь ее? Поэтому самому и возненавидь; и тогда всего более принесешь ей пользы, и докажешь, что ты любишь ее“ (Бес. на Мф. 35 ; т. 2, стр. 118). Не менее содержательны суждения Блаж. Августина в „Христианской Науке“ о том „что мы должны любить и чем наслаждаться“.
Итак, христианская любовь к самому себе в Слове Божием и святоотеческих писаниях есть собственно не любовь, а забота о себе, как об одном из средств любви к Богу и ближним. Это явствует из того, что мы должны любить ближних самоотверженно. Самоотверженная любовь к ближнему – это собственно тавтология, так как любить другаго можно не иначе, как с самоотвержением; в противном случае будет не любовь, а себялюбие. Потому-то Евангелие особенно и настаивает на самоотверженности любви, чтоб показать самую ее сущность. Аще кто хощет по Мне идти, да отвержется себе и возмет крест свой и по Мне грядет ( Мф. XVI:24 ), так что, иже не приимет креста своего и в след Мене грядет, несть Мене достоин ( Мф. X:38 ). В этом смысле Господь Иисус Христос говорил, что Он пришел разделить человека с отцем его, и дочь с матерью ея, и невестку с свекровью ея ( Мф. X:35 ). Всем, самым, по-видимому, невинным в мире, христианин должен жертвовать своей любви к ближнему по Богу. Чтоб не уяснять себе всех подробностей этого христианского самоотвержения, достаточно только вспомнить, что последняя степень его, его венец – в положении своего живота за ближнего. Больше сея любве никто же имать, да кто душу свою положит за други своя ( Ин. XV:13 ). Потому то Спаситель и говорил: потерявший душу свою ради Меня, сбережет ее ( Мф. X:39 ).
Сущность спасения – в любви
Но ведь плодом святости будет наслаждение? Разумеется, от истинно-христианской любви могут получаться и небесные радости в душе любящего ближнего человека; бывают и наслаждения. О них говорится и в Слове Божием; о них много писали и свв. отцы, видящие в них начало будущих райских наград. „Те, которые совлекли с себя человека ветхого, пишет, напр. Пр. Нил Синайский, и земного, прияли венец добродетелей – любовь, и с которых Иисус совлек одежды царства тьмы, те облеклись в нового и небесного человека Иисуса Христа. И Господь облек их в одеяния царства неизреченного света, в одеяния веры, надежды, любви, радости, мира, милосердия, благости, а подобно и во все прочие божественные, животворные одеяния света, жизни, неизглаголанного упокоения, чтобы, как Бог есть любовь, радость, мир, благость, милосердие, так и новый человек соделался сим по благодати“. – Но эти блаженства отнюдь не суть предметы эгоистических желаний истинной христианской любви к ближнему. Дело в том, что самое спасение в христианстве понимается именно, как отрешение от всяких личных привязанностей. Сии блаженства бывают, но только у тех, которые не жаждут их, которые отрешаются от желания их.
Поэтому-то всякая другая любовь, напр., плотская – она непременно эгоистична; а духовная любовь к ближнему есть прямое отрицание всяких личных вожделений. У св. Ап. Павла есть замечательнейшее в этом отношении одно место. Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, говорит св. Павел в Послании к Римлянам ( Рим.IX:3 ). Этими словами Апостол хотел сказать: «я весь живу одною любовью к ближним; какими бы испытаниями меня Господь ни посещал, какого бы самоотвержения ни требовал, я все сие претерплю, ибо моя жизнь в любви. В этом настроении – моя жизнь; о себе же, о своем благополучии духовном – я не забочусь». Говорят, что христианство тогда было бы чуждым и всякой тени эгоизма, когда оно обещало бы своим последователям страдания за добро. В приведенных словах св. Апостола и исповедуется такая именно решимость за добро получить лишение спасения. – Итак, истинный христианин, во первых, должен любить не себя, но ближнего; во 2-х, он и любя ближнего, отнюдь не должен ставить для себя цели и побуждения в наслаждении плодами этой любви. Тот, кто будет искать духовных благ, как наслаждений, тот их не получит. Эти блага приходят к тем, кто их отрицается.
Христианская любовь к самому себе, таким образом, не своих си ищет, не себе живет и не себе угождает. Сколько бы нравственно христианин ни возвышался, смирение будет его всегдашней добродетелью.
Разрешение возникающих вопросов
Теперь нам остается уяснить себе последний вопрос о том: какое значение имеют в христианской нравственной жизни обещания наград за нравственную жизнь и наказаний за нечестивую. Не вносят ли они в нее эгоистического мотива?
В Слове Божием и Господь Спаситель и Апостолы часто указывают на вечные награды и мучения с целью побудить к нравственной жизни. По жестокости твоей и непокаянному сердцу – пишет св. Ап. Павел – собираеши себе гнев в день гнева и откровения праведнаго суда Божия, Иже воздаст коемуждо по делом его ( Рим. II:5 ). Или в другом месте: всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым, да приимем кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла ( 2Кор. V:10 ). – Эти обещания имеют значение лишь в целостной христианской жизни. А взятые отдельно, сами по себе, как мотивы христианской жизнедеятельности, они не имеют важного значения. Тот, кто живет христианской жизнью из-за страха мучений или из желания наград – тот не истинный христианин. „Истинно богомудрые и боголюбивые, пишет св. Григорий Богослов, любят общение с добром ради самого добра, а не ради почестей, уготованных за гробом“. Или св. Василий Великий о таких людях говорит: „истинно возлюбившие Бога решились служить Ему не ради царствия, как бы для купли и корысти и не по причине наказания, уготованнаго грешникам, но как приверженные к единому Богу и вместе Создателю своему“. Потому-то этот мотив во всех учебных курсах относится к рубрике, так называемых, второстепенных побуждений и ставится на ряду с § о побуждениях от временных благ. Следовательно, этот мотив действительным мотивом, единственным двигателем нравственной деятельности и не может быть. Он может доброй и окрепшей уже в добре воле помогать в ее нравственной деятельности. Он может, иногда, в эпоху искушения и затемнения души, сильнее, чем что-либо другое протрезвить и просветить ее. Но все это потому, что эти мысли помогают доброй воле в борьбе с рассеянностью жизни. Страх воздаяния по Отцам (напр. Исаака Сирина 84 слово) является не началом, а первым плодом обращения грешника.
У христианина, только начинающего нравственную жизнь, при самом начале возрождения будущие награды и наказания и не могут даже быть побуждениями эгоистическими. Если он пожелает видеть в загробном воздаянии награду за те физическия лишения и страдания, которые он терпит на земле ради достижения каких-либо духовных благ, то он своего эгоистического желания мыслью о будущих наградах питать не может. Если даже он просто понадеется получить за гробом упокоение от своих земных трудов, то и тут в силу того, что он, разумеется, неправильно понимает будущую жизнь, как награду, юридически ему присужденную, собственно в одной мысли о будущей жизни не получит никакого утешения: чем он может наполнить сию жизнь? Определенного какого-либо содержания в нее он вложить не может. Она для него будет чем-то отвлеченным, темным; а это „Что-то“ питать эгоизма не может: всякая надежда будет сменяться сомнением, да и надежда-то будет лишена воодушевляющаго характера. Даже если он понадеется только на одно Божеское правосудие, Которое воздаст каждому по делам его; то не успокоит его и это: у него всегда будет оставаться сомнение в том, что он действительно будет достоин наград в будущей жизни, а не мучений. Человек без настоящих христианских чувств, без любви, скорее променяет нирвану на неизвестную загробную жизнь: тогда если за гробом не будет воздания добром, то за то со смертью безвозвратно погибнет такая масса зла. Все материалисты в жизни обычно не верят в бессмертие. Христиане по имени – также отгоняют от себя мысль о воздаянии.
Что касается христиан с истинным христианским мировоззрением, с настоящей Христовой жизнью, то для них собственно будущие награды имеют значение не воздаяния, которые должны бы их побуждать к добродетели, но продолжения той жизни, которой они живут и на земле. Для них переход от земли к небу и незаметен, ибо они достигают начала блаженства на земле. Таким образом – рай уже будет не мотивом, а самой жизнью. Эта мысль очень подробно раскрыта у многих свв. отцев церкви, особенно же у преп. Макария Египетского.
Итак, вера в бессмертие отнюдь не может питать в христианине чувство эгоизма. Отсутствие этой веры было бы, конечно, гибельно для благочестия, и не по эгоистическим соображениям, а потому, что если-б нравственное начало имело бы только временное значение, то оно было бы лишено и логического смысла, и мы были бы, по слову Апостола „несчастнейшие из людей“ ( 1Кор. 15:19 ), повинующиеся мечте, обману, а не истине.
Плеоназм (от греч. pleonasmos – излишество) – оборот речи, содержащий однозначные слова, выражения.
Зеркальные лабиринты эгоизма
«Эгоист — нехороший человек», таков стереотип нашего восприятия этого слова. Но разве любовь к себе не естественна для каждого из нас? Ведь даже в Библии сказано — возлюби ближнего, как самого себя. Выходит, что любить себя не только можно, но и необходимо. Почему же тогда эгоизм оказался порицаемым качеством человеческой души?
Только вот какая странность: вроде бы, огромное количество людей сегодня исповедуют такое, или похожее, мировоззрение, однако счастливыми от этого не становятся. Хотя эгоизм предполагает целью человека как раз счастье, личное благо, удовлетворенность жизнью.
Но сегодня публичные заявления людей о своем эгоизме напоминают то ли браваду отчаявшихся, то ли некую разновидность аутотренинга, где люди пытаются убедить себя в правильности избранного пути. «Не делай людям добра — не получишь зла», «Нужно пожить для себя», «Бери от жизни всё!» — ну никак не похоже все это на рассказ о положительном опыте.
За подобными декларациями «жизни для себя» просматривается горячее желание обрести нечто очень важное, необходимое, без чего жизнь теряет смысл и радость. Говоря проще, эгоизм — это попытка научиться любить себя.
Но разве мы не любим себя и так, без всяких специальных ухищрений? Чтобы в этом разобраться, нужно сперва определить, что же представляет из себя это наше «я», которое эгоизм предполагает как высшую ценность. Антон Павлович Чехов считал, что в человеке всё должно быть прекрасно — и лицо, и мысли, и душа, и одежда. Упростив эту формулу классика, можно сказать, что в человеке как в личности есть две составляющие: внешность и внутреннее содержание его души. А значит, настоящий, полноценный эгоист — лишь тот, кто любит свою внешность и свою душу. Вот и давайте сейчас попробуем рассмотреть, как мы относимся к этим двум главным аспектам нашего личного бытия.
СВЕТ МОЙ, ЗЕРКАЛЬЦЕ, СКАЖИ…
У каждого из нас очень непростые отношения с собственным отражением в зеркале. В этом нетрудно убедиться, вспомнив, как мы ведем себя перед ним в минуты, когда нас никто не видит. Женщины начинают поправлять прическу и макияж, «репетировать» различные выражения лица, поворачиваться то одним боком, то другим, выясняя, с какого ракурса лучше видны достоинства их фигуры. Мужчины делают примерно то же самое, за исключением макияжа, конечно. Но и у них есть здесь свои, специфически-мужские дела. Редкий представитель сильного пола, оказавшись перед зеркалом без свидетелей, удержится от искушения втянуть живот, выпятить грудь, расправить плечи. Ну, а уж понапрягать бицепсы, рассматривая их отражение так и эдак, случалось, наверное, каждому. Ничего постыдного в таких занятиях вроде бы нет. Однако мы почему-то стесняемся проделывать все это перед зеркалом на глазах у других людей.
Дело в том, что мы очень плохо представляем себе, как выглядим на самом деле. Тот образ собственного тела, который сформировался у нас в сознании, как правило, очень слабо соответствует нашей реальной внешности.
И каждый раз, оказавшись перед зеркалом, мы вынуждены констатировать этот безрадостный факт. Втягивая перед зеркалом живот, мы всего лишь пытаемся приблизить себя к воображаемому идеалу, хотя бы немного «подредактировать» безжалостную правду, уныло глядящую на нас со стороны зеркального стекла. И когда кто-либо застанет нас за подобными занятиями, мы смущаемся именно от того, что об этом нашем недовольстве собой и о наших поисках «улучшенной версии» собственной фигуры или физиономии вдруг стало известно постороннему человеку.
В совокупности все это указывает на несколько важных фактов, которые наше сознание обычно не воспринимает: оказывается, мы не любим собственную внешность, и старательно скрываем это от окружающих. Единственным свидетелем такого разрыва между идеалом и реальностью в нашей внешности мы выбрали зеркало. И ждем от него если не волшебного превращения в супергероя или сказочную красавицу, то хотя бы некоторого утешения. Нам хочется зафиксировать в сознании тот вариант отражения, который более-менее будет соответствовать нашим идеальным представлениям о себе. Причем, это ожидание не зависит от того, как человек выглядит на самом деле. Даже признанные красавицы вынуждены регулярно обращаться к зеркалу за подтверждением собственной красоты.
Такая «терапевтическая» функция зеркала много раз описана в различных произведениях и знакома нам с детских лет по знаменитой сказке Пушкина, где прекрасная царица ежедневно терзает говорящее зеркальце одним и тем же вопросом:
«Свет мой, зеркальце! скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
Но детство кончилось. И теперь уже не сказочная царица, а мы сами каждый день пристаем к вполне обычному зеркалу примерно с той же просьбой: «Скажи нам, что мы лучше, чем есть».
НАШ «ВНУТРЕННИЙ ДВОЙНИК»
Итак, свою внешность большинство из нас не любит, предпочитая отождествлять себя с неким фантомом, созданным нашим же собственным воображением. Поэтому назвать себя эгоистом в этом отношении было бы существенной натяжкой. Но, быть может, хотя бы с душой, с мыслями, с чувствами нашими дело обстоит иначе? Нам опять же с детства внушали, что внутренний мир человека важнее, чем его внешний вид, что по одежке встречают, а по уму провожают; что с лица воду не пить. Обо всем этом нам регулярно напоминали родители, учителя, добрые кинофильмы и умные книжки. Поэтому нелюбовь к своей внешности человек к зрелому возрасту худо-бедно научился компенсировать верой в исключительную ценность своего душевного содержания.
Но насколько же оправдана эта вера? Разобраться в этом куда сложнее, поскольку зеркало для души человечество так и не сумело изобрести. Однако мысль о том, что наша подлинная душевная жизнь, мягко говоря, не совсем соответствует нашим представлениям о ней, неоднократно звучала в самых разных областях человеческой культуры. Так, например, в психологии принято считать, что все достаточно сильные негативные впечатления (в том числе — и от собственных нехороших поступков, мыслей, желаний), у человека потихоньку вытесняются в подсознание, так что после он может и вовсе о них не помнить.
Христианские подвижники, всю жизнь исследовавшие глубины своей души, утверждают примерно то же самое: если бы мы вдруг увидели всю бездну нашей греховности, то от ужаса тут же сошли бы с ума. Поэтому милосердный Бог не попускает человеку видеть свою греховную пораженность во всей полноте. Он раскрывает ее постепенно лишь перед теми, кто старается исполнять в своей жизни заповеди Евангелия, шаг за шагом исправляя в человеке эти страшные искажения его душевной природы.
К сожалению, большинство людей в этом вопросе склонно не доверять как психологам, так и священникам. И это понятно: очень трудно поверить в то, что ты — плохой и что где-то там в твоей душевной глубине таятся свидетельства этой твоей плохости.
Причем настолько страшные и неоспоримые, что твоя собственная психика отказывается впускать их в твое же сознание. Но опыт как религиозной, так и психологической практики показывает, что это действительно так, что человек не знает свою душу куда в большей степени, чем свое тело. И точно так же, как в случае с телом, не осознавая даже, а чувствуя в себе эту скрытую ненормальность, наш ум создает еще один ложный образ — теперь уже собственной души. В этом фантоме всё в общем-то прекрасно: он добр, честен, рассудителен, смел, великодушен, целеустремлен — перечислять его достоинства можно очень долго. И лишь один недостаток портит эту замечательную картину: на самом деле все эти душевные качества принадлежат не нам, а двойнику, созданному нашим воображением. Чтобы «прорваться» сквозь этот призрачный образ к себе-настоящему, человеку необходимо очень серьезное усилие, на которое отваживается далеко не каждый.
НЕНАПИСАННАЯ КНИЖКА
Эдгар Аллан По однажды дал рецепт создания гениального литературного произведения. Смысл его сводился к следующему: нужно написать маленькую книгу; заглавие ее должно быть простым — три ясных слова: «Мое обнаженное сердце». Но эта маленькая книга должна быть верна своему заглавию.
Казалось бы — чего уж проще? Бери и делай так, как сказал мастер. И будет тебе в твоей литературной жизни счастье, почет и мировое признание.
Но почему-то со времен открытия этой простой тайны литературного успеха ни один из писателей (включая самого открывателя метода) так ею и не воспользовался. Не появилось в мировой культуре книги «Мое обнаженное сердце», никто не взялся за ее написание. Должно быть, Эдгар По прекрасно понимал, что «миссия невыполнима». Как и любой серьезный писатель, он заглядывал в глубины своего сердца. И то, что он там увидал, возможно, и вызвало к жизни этот исполненный горькой иронии рецепт.
Впрочем, гораздо яснее обо всем этом сказал другой великий писатель — Федор Михайлович Достоевский:
«Если б только могло быть (чего, впрочем, по человеческой натуре никогда быть не может), если б могло быть, чтобы каждый из нас описал всю свою подноготную, но так, чтобы не побоялся изложить не только то, что он боится сказать и ни за что не скажет людям, не только то, что он боится сказать своим лучшим друзьям, но даже и то, в чем боится подчас признаться самому себе, — то ведь на свете поднялся бы тогда такой смрад, что нам бы всем надо было задохнуться».
Оттого-то и не написана до сих пор маленькая книжка «Мое обнаженное сердце», что описывать этот смрад на бумаге было бы верхом нелепости и цинизма. Тому, кто увидел свою душу такой, как она есть, не до книжек уже, не до славы и успеха. Но это удел лишь тех немногих, кто, как Гамлет, «…повернул глаза зрачками в душу, а там — повсюду пятна черноты». Большинство же из нас боятся увидеть свою душу настолько, что предпочитают вообще туда не заглядывать. Для нас это непозволительная роскошь. Мы довольствуемся лишь утешительным для ума и сердца созерцанием своего великолепного фиктивного «я», которое сами же себе и придумали.
В итоге вырисовывается довольно странная картина:
на эгоизм сегодня претендуют люди, которые не любят свою внешность и боятся своего внутреннего мира. И когда такой человек утверждает, что будет жить только для себя, не стоит особо удивляться тому, что эта философия не приносит ему счастья.
Как может жить для себя тот, кто себя не знает, не любит и даже боится? За внешней дерзостью подобных утверждений спрятана отчаянная попытка пробиться к самому себе, увидеть себя, научиться себя любить. К сожалению, вся энергия таких попыток оказывается в итоге направлена мимо цели, и вместо удовлетворения и радости приносит лишь разочарование и пустоту, которую человек снова и снова будет пытаться заполнить. Но в дырявом кувшине вода не держится, увы.
НАРЦИСС И КАРЛСОН
В психологии есть свое определение для эгоизма — нарциссическое расстройство личности. Название это происходит от имени героя древнегреческого мифа Нарцисса, который однажды наклонился над лесным ручьем напиться — и попал в весьма неприятную ситуацию: он влюбился в прекрасного юношу, смотревшего на него из водяной глади. «Наклоняется Нарцисс, чтобы поцеловать свое отражение, но целует только студеную, прозрачную воду ручья. Все забыл Нарцисс; он не уходит от ручья; не отрываясь, любуется самим собой. Он не ест, не пьет, не спит». Кончается там все очень печально — Нарцисс умирает от голода, а на месте его бесславной кончины вырастает всем известный цветок, впоследствии названный его именем.
Люди с нарциссическим расстройством попадают в похожую ловушку. Конечно, они не «залипают» намертво перед зеркалом в прихожей или ванной комнате. Вместо зеркал они используют людей, с которыми вступают в общение. Любой человек по большому счету интересен им лишь в одном качестве — сможет ли он увидеть всю глубину и сложность их выдающейся личности, оценить многогранность их таланта и восхититься его блистательностью. Это могут быть действительно очень талантливые люди, или — лишь считающие себя таковыми. Суть проблемы от этого не меняется: и тем, и другим всегда необходимо «зеркало» — восхищенные почитатели, которые бы хвалили их реальные или мнимые достоинства. Некоторые варианты такого поведения знакомы каждому из нас еще с детства по любимым мультфильмам. Таков, например, летающий шалун Карлсон, который, пригласив Малыша в свой домик на крыше, обращается к самому себе с пафосной тирадой: «Добро пожаловать, дорогой друг Карлсон!» И уже в дверях мимоходом бросает через плечо растерянному Малышу: «Ну… и ты тоже заходи». Смешной человечек, всё время заявляющий, что он — мужчина хоть куда, и постоянно доказывающий, что он «самый лучший в мире», — это, конечно же, карикатурное изображение нарцисса. Но и
В реальной жизни таких «Карлсонов» можно увидеть великое множество. Главная их черта — амбициозность и уверенность в собственной исключительности. К близким отношениям они не способны, поскольку изначально считают себя выше окружающих. В то же время они очень нуждаются в общении, но человек рядом нужен им только для «подсветки» собственных достоинств.
Успехи же и достоинства других людей нарциссы воспринимают очень ревниво, и тут же стараются их принизить. Впрочем, вместо пространных описаний, достаточно просто ознакомиться со списком признаков нарциссического расстройства личности. Человек с подобным расстройством:
1) реагирует на критику чувством ярости, стыда или унижения (даже если не показывает этого);
2) в межличностных отношениях пытается различными способами использовать других людей в своих интересах, манипулирует ими;
3) считает себя чрезвычайно значимым, ожидает, что станет известным и «особенным», ничего для этого не предпринимая;
4) полагает, что его проблемы являются уникальными и могут быть поняты только такими же особыми людьми;
5) мечтает об огромных успехах в избранной деятельности, о силе, красоте или идеальной любви;
6) ощущает за собой какие-то особые права, без причины ожидает, что к нему будут относиться не так, как ко всем прочим людям;
7) нуждается в постоянной восторженной оценке со стороны;
8) неспособен сочувствовать другим;
9) часто завидует и уверен, что ему тоже завидуют.
Вот, собственно, описание законченного эгоиста, к которому трудно что-либо прибавить. Если у человека наблюдаются хотя бы пять признаков из этого списка, можно предположить, что с нарциссизмом у него не всё в порядке. А возникает это расстройство, как и все остальные, еще в детстве, когда родители добиваются от ребенка, чтобы он был именно таким, каким они хотят его видеть, отвергая присущие ему личностные черты, не обращая внимания на его мнения и желания. Ребенка хвалят и любят только за его успехи и ругают за промахи и неудачи (в том числе — и за пресловутый эгоизм). Постепенно он начинает считать, что любви достоин лишь тот, кто добился, достиг, стал, превозмог. По мере взросления в его личности формируется так называемый «нарциссический пузырь» — свой образ, переполненный всевозможными достоинствами, без которых, как ему кажется, люди никогда его не примут. И так трудно бывает увидеть за этим блестящим, надутым, самовлюбленным пузырем спрятавшегося в нем маленького и несчастного ребенка, ищущего любви.
КАК ПОЛЮБИТЬ СЕБЯ
В христианстве вопрос об эгоизме со всей очевидностью поставлен в словах заповеди «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Тут предполагается некая последовательность: сначала человек учится любить себя, и лишь потом по этому образцу — ближнего. Но что же это значит — любить себя по-христиански? И как это сделать современному человеку, который заблудился в зеркальных лабиринтах собственных двойников, пузырей и фантомов и не понимает уже, когда он действительно любит себя, а когда — надувает очередной «пузырь»?
У Церкви есть на это вполне конкретный ответ. Смысл его в том, что заповеди Евангелия — это не что иное, как описание нормы нашей человечности. А евангельский образ Христа — эталон этой нормы, мерило всех наших мыслей, слов, поступков. И когда мы отклоняемся в своем поведении от этого образа, мы поступаем вопреки собственной природе, мучаем ее, причиняем самим себе страдания. Поэтому любовь к себе — это прежде всего соблюдение заповедей, уподобляющих нас Христу. Вот как пишет об этом святитель Игнатий (Брянчанинов):
«…Если ты не гневаешься и не памятозлобствуешь — любишь себя. Если не клянешься и не лжешь — любишь себя. Если не обижаешь, не похищаешь, не мстишь; если долготерпелив к ближнему твоему, кроток и незлобив — ты любишь себя. Если благословляешь клянущих тебя, творишь добро ненавидящим тебя, молишься за причиняющих тебе напасти и воздвигающих на тебя гонение, то любишь себя; ты — сын Небесного Отца, который Своим солнцем сияет на злых и благих, Который посылает дожди Свои и праведным и неправедным. Если приносишь Богу тщательные и теплые молитвы из сердца сокрушенного и смиренного, то любишь себя. …Если ты до того милостив, что соболезнуешь всем немощам и недостаткам ближнего твоего и отрицаешься от осуждения и уничижения твоего ближнего, то ты любишь себя».
Это краткое описание правильной христианской любви к себе можно приводить на память всякий раз, когда в разговоре об эгоизме вдруг прозвучит аргумент к евангельской фразе «возлюби ближнего, как самого себя». Чтобы каждый апологет разумного эгоизма мог сравнить свои представления о ее смысле с тем, о чем на самом деле говорит Библия.
НЕЭГОИСТИЧНАЯ РАДОСТЬ ДОБРА
Главная проблема эгоизма вовсе не в том, что он пропагандирует себялюбие. Человеку свойственно любить себя, это нормальное наше отношение к полученному Божьему дару — к своей душе, телу, к своим способностям и талантам. Но, постулируя любовь к себе как высшую ценность, эгоизм не дает правильного понимания человеческой природы, а следовательно — и ответа на важнейший вопрос: что же на самом деле для нас благо. Зато в христианстве эта проблема разъяснена достаточно подробно. Дело в том, что правильно любить себя, не любя при этом также и других людей, у человека просто не получится. Как Адам и Ева, все мы объединены общей для всех нас человеческой природой, все мы друг другу кровные братья и сестры в самом что ни на есть прямом смысле. И любой из людей естественным образом должен вызывать в нас радостное восклицание первого сотворенного человека, которым тот когда-то приветствовал на Земле человека второго: …Вот — кость от костей моих и плоть от плоти моей (Быт 2:23).
Но еще более важным для христианского понимания любви к себе является факт Боговоплощения, в котором Творец мира соединил Себя во Христе с этой общей нашей человеческой природой. И теперь, вот уже две тысячи лет, любой христианин, по слову святителя Николая Сербского, призван видеть «…в каждом создании двоичность: Бога и самого себя. Из-за Первого — он почитает каждое создание до обожания, а из-за второго — симпатизирует каждому созданию до самопожертвования». Вот какая полнота бытия стоит за всеми известными словами о любви к ближнему, как к самому себе. Проявляя любовь к кому-либо, мы вписываем себя в эту полноту, а значит — делаем благо себе же. То есть любим себя именно так, как этого ждет от нас Бог. Правда, такое понимание христианской любви к себе нередко вызывает стандартную претензию: «Выходит, христиане творят добро ради себя? Да ведь это же и есть самый настоящий эгоизм!» Но возмущающиеся подобным образом показывают лишь, что не понимают как следует ни эгоизма, ни христианской любви, ни различия между ними. Эгоизм — проявление человеческой самости, отсекающей людей друг от друга. В христианстве же человек в каждом встречном видит одновременно и своего кровного брата, и Творца Вселенной. Одно дело — ради собственного удовольствия «тащить одеяло на себя», и совсем другое — радоваться, самоотверженно помогая другим, не делая различия между собой и ними. Один из самых уважаемых духовников нашей Церкви архимандрит Иоанн (Крестьянкин) так говорил об этом: «Человек, добрый умом, укрепляет и утешает прежде всего самого себя. И это совсем не эгоизм, как некоторые несправедливо утверждают, нет, это истинное выражение бескорыстного добра, когда оно несет высшую духовную радость тому, кто его делает. Добро истинное всегда глубоко и чисто утешает того, кто соединяет с ним свою душу. Нельзя не радоваться, выйдя из мрачного подземелья на солнце, к чистой зелени и благоуханию цветов. Нельзя кричать такому человеку: “Ты эгоист, ты наслаждаешься своим добром!” Это единственная неэгоистическая радость — радость добра, радость Царствия Божия».