Элегантность ежика мюриель барбери про что книга
Элегантность ёжика
Перейти к аудиокниге
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Отзывы 216
просто в восторге от этой книги
Данное произведение показалось мне образчиком новомодной псевдофилософской прозы. Много растекания мыслию по древу, меж тем, как большинство высказываний являются избитыми истинами. Перед нами скорее личный дневник автора, отредактированный в форме художественного повествования от лица главных героев. Но сложно впрячь в одну телегу коня и трепетную лань, японские мотивы и русскую литературную классику. Замах был сделан большой, но бросок не оправдал ожидания. Думается мне, что данный роман понравится как-раз таким вот высокоинтеллектуальным (или просто считающим себя таковыми) консьержкам, мечтающим о таком вот мистере Какуро, который придёт, увидит, оценит… Но глупее ничего нет, чем огромный багаж различных знаний из всех областей науки, культуры и искусства, праздно хранящийся в голове и душе человека. Знание должно приносить пользу, не превознося впустую своего обладателя, но одаривая окружающих своими полезными плодами. Но и такого рода литература тоже кому-то нужна, хотя бы в качестве стартапа к настоящей.
Данное произведение показалось мне образчиком новомодной псевдофилософской прозы. Много растекания мыслию по древу, меж тем, как большинство высказываний являются избитыми истинами. Перед нами скорее личный дневник автора, отредактированный в форме художественного повествования от лица главных героев. Но сложно впрячь в одну телегу коня и трепетную лань, японские мотивы и русскую литературную классику. Замах был сделан большой, но бросок не оправдал ожидания. Думается мне, что данный роман понравится как-раз таким вот высокоинтеллектуальным (или просто считающим себя таковыми) консьержкам, мечтающим о таком вот мистере Какуро, который придёт, увидит, оценит… Но глупее ничего нет, чем огромный багаж различных знаний из всех областей науки, культуры и искусства, праздно хранящийся в голове и душе человека. Знание должно приносить пользу, не превознося впустую своего обладателя, но одаривая окружающих своими полезными плодами. Но и такого рода литература тоже кому-то нужна, хотя бы в качестве стартапа к настоящей.
Я даже не помню почему купила эту книгу, возможно из-за понравившегося мне названия. Начала читать в самолете и забросила на несколько месяцев, мне не были понятны рандомные переходы глав между повествованием от разных героев. Однако вчера шел дождь, и заняться было нечем, я вновь открыла эту книгу от скуки и она полностью поглотила мое внимание. Я жадно перелистывала страницу за страницей, поглощая содержимое книги и не могла остановиться. Меня впечатлила нетипичность главных героев и дотошная подробность их внутренних переживаний, я бы сказала что это книга-дневник двух людей, в которых собраны и переплетены события обыденной жизни. Я бы не удивилась, если бы мне сказали что одна из главных героинь, девочка-подросток «Полома» как раз и является Мюриелью Барбери. В целом советую книгу, чтобы скоротать два прохладных дождливых вечера, она оставляет заметный отпечаток на душе и способствует переоценке ценностей.
Я даже не помню почему купила эту книгу, возможно из-за понравившегося мне названия. Начала читать в самолете и забросила на несколько месяцев, мне не были понятны рандомные переходы глав между повествованием от разных героев. Однако вчера шел дождь, и заняться было нечем, я вновь открыла эту книгу от скуки и она полностью поглотила мое внимание. Я жадно перелистывала страницу за страницей, поглощая содержимое книги и не могла остановиться. Меня впечатлила нетипичность главных героев и дотошная подробность их внутренних переживаний, я бы сказала что это книга-дневник двух людей, в которых собраны и переплетены события обыденной жизни. Я бы не удивилась, если бы мне сказали что одна из главных героинь, девочка-подросток «Полома» как раз и является Мюриелью Барбери. В целом советую книгу, чтобы скоротать два прохладных дождливых вечера, она оставляет заметный отпечаток на душе и способствует переоценке ценностей.
Брала роман из-за ёжика, «я ёжиков люблю». Оказалось же, что ключевое слово «элегантность». Впервые за много лет мне попалась книга, которую ещё не дочитав, хочется перечитывать.Спасибо автору за смех, за слёзы, за любовь. Отдельная благодарность переводчику за хокку, это так непросто сохранить и смысл и размерность. Эта книга – о родстве душ, которое не смущает ни возраст, ни национальность, ни социальное положение.
Та же, что в Москве.
Брала роман из-за ёжика, «я ёжиков люблю». Оказалось же, что ключевое слово «элегантность». Впервые за много лет мне попалась книга, которую ещё не дочитав, хочется перечитывать.Спасибо автору за смех, за слёзы, за любовь. Отдельная благодарность переводчику за хокку, это так непросто сохранить и смысл и размерность. Эта книга – о родстве душ, которое не смущает ни возраст, ни национальность, ни социальное положение.
Та же, что в Москве.
Легко и понятно о глобальном
Книга совершенно великолепная. Когда мне её посоветовали прочесть, честно говоря, я и не думала, что она меня так зацепит и поставит мой мир с ног на голову – превосходный сюжет, лёгкий и приятный язык, стиль. Рекомендую прочитать всем, кто причисляет себя к думающей аудитории.
Книга совершенно великолепная. Когда мне её посоветовали прочесть, честно говоря, я и не думала, что она меня так зацепит и поставит мой мир с ног на голову – превосходный сюжет, лёгкий и приятный язык, стиль. Рекомендую прочитать всем, кто причисляет себя к думающей аудитории.
‘Если ты можешь открывать рот только для того, чтобы высмеивать гостей, лучше уж молчи’. Это цитата из данной книги, которую хочется обратить против автора.
Книга о пожилой консьержке и подростке из богатой семьи, которые считают себя умнее и интеллектуальней всего мира, мира этого боятся, избегают и при каждом удобном и неудобном случае выражают ему свое откровенное презрение. Это в двух словах и без спойлеров.
Также эти яростные эгоцентристки считают, что и весь остальной мир только и делает, что презирает всех и вся. Это никак не раскрывается, автор предлаегает принять это как данность. Данность этого мира – есть либо омерзительное, либо элегантное. И мало того, что автор не признает оттенков, но и понятия эти трактует довольно своеобразно. В этом мире есть высокоинтеллектуальные героини, которым просто не повезло в жизни родиться богатыми, поэтому они заведомо положительные. Есть очевидно подонки, просто потому что им повезло родиться в богатой семье или добиться чего-то в жизни. ‘Подоночность’ этих людей никак не доказана автором, просто поверьте – деньги любого делают подонком. Кроме, конечно же, самого умного, прозорливого, развитого не по годам двенадцатилетнего ребенка, от лица которого ведется одна из двух сюжетных линий. В существование которого, честно говоря, даже не верится. Рассуждения этого персонажа или вообще не имеют под собой никакой почвы: если я покончу с собой и подожгу дом, возможно, мои родители задумаются о проблеме голодающих людей в Африке (из этой мысли фактически и строится проблематика сюжетной линии девочки, что делает эту сюжетную линию высосанной из пальца и откровенно бредовой), или состоят из глубоких сентенций, которые должны бы быть очевидны любому человеку читающему, а от того, что выносятся на первый план на блюде умозаключения, кажутся пошлыми: вечность невидима, но мы на нее смотрим (да неужели?). Нам также предлагается считать положительной женщину, которая через каждую страницу рассуждает о том, какие же мерзкие эти богатые унтерменьши, им не понять ‘завораживающей красоты языка. Ничего им в этой жизни не понять, зато я – начитанная принцесса в изгнании, которая добровольно себя закрыла, и вместо того, чтобы чего-то добиться в этой жизни, я сижу на попе ровно и думаю, какие все недалекие’. Вот такие у нас положительные герои. Такой вот ежик кажется мне довольно неприятным, элегантность вроде как не подразумевает безосновательное самовозвеличивание.
А ведь сюжет не так плох. Плохо все остальное. Например, когда ты раскрываешь персонажа сообщая объем его мочевого пузыря – это прискорбно. Это может быть в принципе – у Джойса, например, расписан в подробностях поход в сортир и он не сказать что бы вызывает отторжение. Может, разве самую малость. Но здесь – в бульварном романе уровня марка леви и бегбедера – это выглядит неуместно. Как и рассуждения о туалетной бумаге, которые не дают никакого знания – это просто пустопорожние рассуждения, которые портят общую картинку. Картинку, которая не безнадежна сама по себе, но по качеству даже до Паоло Коэльо не дотягивает.
Итого. Никакого нового знания роман этот не содержит, о хорошести его персонажей можно поспорить и доказать, что она вредна для восприимчивого ума. Вдруг кто-то действительно поверит, что напыщенных эгоцентричных амеб можно считать примером положительным. Красотой языка, которую ‘не понять убогим нищим духом’, произведение сродни фанфику качества выше среднего. Эстетическое субъективное удовольствие зафиксировано не было. Исходя из этого, совершенно не ясно почему же, говоря словами сверхумного персонажа двенадцати лет, ‘налогоплательщики должны тянуть из себя жилы и оплачивать своим потом такую вот высокопарную галиматью. Право, становится дурно. Рабочий люд, мелкие чиновники и служащие, секретарши, шоферы такси и консьержки встают чуть свет и впрягаются в свою лямку, ради того чтобы цвет французской молодежи, живущий в роскошных квартирах и недурно обеспеченный, расходовал то, что они зарабатывают, недосыпая ночей, на нелепые разглагольствования.’
И при всем при этом, книга имеет право на существование. Где-то там, на полках между леви и бегбедером. Но на этих полках обязательно должно быть предупреждение – классика современной французской прозы, самые яркие ее представители, берегитесь.
Элегантность ежика Мюриель Барбери
Жанр книги определить трудно. Дневниковые записи, размышления…
Замечательная грустная история о том, что люди не всегда хотят показать нам, какие они на самом деле. Не от снобизма, а просто от того, что один боится насмешек, другой – горя, которое ему могут причинить. С годами кокон недоверия становится все прочнее, и внутренний мир людей надежно за ним укрыт.
Герои романа живут в одном доме – в нем всего восемь квартир. Ближе всего мы знакомимся с консьержкой Рене Мишель, двенадцатилетней Паломой и немолодым японцем Кикоро Одзу.
«Какудзо Окакура в своей «Книге чая» пишет о нашествии монгольских племен в XIII веке как о великом несчастье: не потому, что оно было кровавым и принесло людям много горя, а потому, что уничтожило множество культурных достижений династии Сун, и в том числе драгоценнейшее из них — чайное искусство; я, как и он, убеждена, что чай — напиток не простой. Когда чаепитие становится ритуалом, оно развивает умение видеть великое в мелочах. В чем заключено прекрасное? В великих вещах, которые, как и всё на свете, обречены умереть, или же в малых, которые, при всей своей непритязательности, способны запечатлеть в мгновении бесконечность?»
Паломе 12 лет. Она живет в обеспеченной семье, с родителями и сестрой. Девочка рано научилась скрывать мысли от окружающих. Несмотря на благополучие семьи, все живут сами по себе, и Палома одинока. Друзей у нее нет. Подростковый кризис в ее душе приводит к мыслям о самоубийстве.
«Убирается у нас приходящая прислуга — по три часа ежедневно, но за цветами мама ухаживает сама. Надо видеть этот цирк! По утрам она берет две леечки — с жидким удобрением и с декальцинированной водой — и пульверизатор с несколькими режимами орошения: «струя», «дождевание», «распыление». И обходит все двадцать имеющихся в квартире растений, подвергая каждое индивидуальной обработке. При этом она постоянно что-то бормочет и становится совершенно глухой ко всему на свете. Когда мама возится со своими цветами, можете говорить ей что угодно, она не обратит на это ни малейшего внимания. Вы ей, например: «Буду сегодня колоться и устрою передоз», а она вам на это: «Ай-ай-ай, у кентии желтеют кончики листьев, наверное, воды многовато…»
Так бы все и продолжалось, но в одну из квартир вселяется японец. Именно он неожиданным образом обнаруживает тайну Рене!
«— Половик перед дверью Артансов остался невычищенным. Могу я вам об этом поручить?
Трагично не это, а то, что, когда Жасента произнесла «об этом поручить», я вздрогнула, месье Как-то-там тоже, и наши взгляды встретились. С этой самой бесконечно малой доли секунды, когда по общей боли, пронзившей нас одновременно, и по тому, как она выдала себя мгновенным трепетом, мы распознали — я уверена! — друг в друге братьев во языке, — с этой самой доли секунды месье Как-то-там стал смотреть на меня иначе.
С подозрением.
— Вы знали Артансов? — заговорил он со мной. — Я слышал, это была необыкновенная семья.
— Нет, — отвечаю я со всей возможной осмотрительностью. — Я не очень-то с ними водилась. Обычная семья, такая же, как все другие в этом доме.
— Конечно, счастливая семья, — встревает мадам Розен, которой не терпится закруглить разговор.
— Ну да, все счастливые семьи похожи друг на друга, — бормочу я, чтобы отделаться. Что тут еще скажешь!
— Зато каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, — говорит новенький, все так же странно глядя на меня.
И тут я снова вздрогнула. Клянусь, нечаянно! Не сдержалась, дала маху, потеряла контроль над собой!»
А уж когда обнаруживается, что ее кота зовут Лев, а у японца проживают премилые Кити и Левин – понятно, что история должна развиваться по законам жанра. Полина помогает Рене и Кокору понять друг друга, и сама становится их другом.
«В чтении я все же более разборчива, хотя круг моих интересов необычайно широк. Я прочитала кучу книг по истории, философии, политэкономии, социологии, психологии, педагогике, психоанализу, ну а больше всего, конечно, художественной литературы.
Она — вся моя жизнь, все остальное — просто любопытства ради. Кота я назвала Львом в честь Льва Толстого. Предыдущий носил имя Донго — читай Фабрицио дель… А самый первый — Каренин — из «Анны Карениной», хотя звала я его просто Каре из страха, как бы меня не разоблачили. Главное мое пристрастие — русская словесность до 1910 года, я ей неизменно верна (единственная любовь на стороне — Стендаль), однако же успела и от всей мировой литературы отхватить весьма, на мой взгляд, приличный кус, тем более для такой деревенщины, как я, которая сделала головокружительную карьеру, утвердившись в привратницкой дома номер семь по улице Гренель, и которой сам бог велел упиваться Барбарой Картленд. Я, правда, питаю грешную слабость к детективам, но выбираю только те, которые можно причислить к высокой литературе. И до чего же бывает досадно, когда приходится отрываться от романа Коннелли или Манкелля и выходить на звонок Бернара Грелье или Сабины Пальер, бесконечно далеких от умозрений сыщика Гарри Босха, любителя рок-группы LAPD, особенно когда они спрашивают что-нибудь вроде:
— А что это помойкой воняет на весь двор?
То, что они оба: и Бернар Грелье, и наследница старинного рода банкиров — способны обращать внимание на такие вещи и пренебрегать нормой литературного языка, позволяющей заменять вопросительное местоимение «почему», категориально соотносимое с наречием, местоимением «что», соотносимым с именами существительными, лишь в просторечии, заставляет иначе взглянуть на человеческий род.»
Книга заканчивается неожиданно. Но если подумать, то хорошо.
В сказки обычно верят до определенного возраста.
«Элегантность ёжика» – Мюриэль Барбери
Рецензия на книгу «Элегантность ёжика» – Мюриэль Барбери, написанная в рамках конкурса «Книжная полка #1». Автор: Агапкина Марина.
“Tout vient a point a celui qui sait attendre”
«Все приходит в свой час для того, кто умеет ждать»
Кутузов в разговоре с князем Андреем, «Война и мир», Л.Н. Толстой.
Данное произведение, как и сам заголовок «Элегантность ёжика», совместило в себе несочетаемые, казалось бы, на первый взгляд, вещи: творчество Льва Николаевича Толстого и культуру Японии, задумчивые размышления о жизни и уверенные рассуждения о смерти, пожилую консьержку и двенадцатилетнюю девочку.
Действие романа разворачивается в доме номер семь по улице Гренель, восьмиквартирном элитном доме для буржуазных семей. Это, своего рода, уменьшенная модель высшего общества, состоящего, по большей части, из снобов и гордецов.
Повествование ведется от лица двух героинь: консьержки Рене Мишель, которую в доме зовут просто «мадам Мишель» (подозреваю, никто не знает и не желает знать, как ее зовут) и девочки-подростка Паломы Жосс. Обе умны и проницательны, и обе так же тщательно скрывают это, прячась за маской надуманного равнодушия к действительности.
Рене пятьдесят четыре года, и двадцать из них она проработала консьержкой. Она довольно беспристрастно оценивает свою внешность («вдова, некрасивая, толстая, на ногах косточки, а изо рта разит по утрам, как из помойки»), но при всем этом Рене настоящий ценитель искусства, философии и хороших фильмов. Совершенно не желающая быть изобличенной в данных пристрастиях, внешне она ведет жизнь именно той консьержки, стереотипы о которой у всех прочно сидят в голове: толстый кот, постоянно включенный бубнящий телевизор и запах плохой еды. Однако кота она назвала Львом – в честь Толстого, своего любимого писателя; телевизор она не слышит, поскольку в другой комнате с большой жадностью изучает идеализм Канта, пытается осилить феноменологию Гуссерля и в итоге приходит к выводу, что та «гроша ломаного не стоит».
На шестом этаже живет Палома Жосс – худенькая девочка в очках с розовой оправой «цвета леденца». Она невероятно серьезна и для своих двенадцати с небольшим лет уже слишком устала от этой жизни. В начале книги Палома сразу ошеломляет читателя уверенным, давно продуманным решением в день своего тринадцатилетия покончить жизнь самоубийством, наглотавшись снотворного, поскольку «жизнь не имеет смысла». Девочка уверена, что совершенно неважно, добьешься ли ты в жизни успеха или нет, если в конце все равно умрешь. Она не хочет питать иллюзий, как взрослые, которые окружили себя роскошью и считают, что уж их-то не коснутся никакие беды.
Поскольку Палома считала, что очень «важно, за каким занятием тебя застанет кончина», она решила вести дневник. Вернее, сразу два дневника: дневник с Главными мыслями, записываемыми в форме хокку или танка и дневник Всемирного движения, в противовес первому, – дневник «телесного или вещественного». Палома считает, что в жизни имеют смысл только три вещи: любовь, дружба и Искусство. До первых двух она не доросла, поэтому остается Искусство – не только шедевры великих мастеров, но «все прекрасное в мире, что может открыть движение жизни». И девочка занимается постоянным поиском этой красоты – бег спортсмена, когда все его движения словно сосредоточены внутри него, хрупкость момента падения на скатерть отломленного бутона, «антижест» в споре, чувство всеобщего единения на прослушивании школьного хора… Балансировка на грани красоты и смерти, движения и замирания – в этом она ощущает что-то поистине важное, цельное.
Девочка презирает свою семью: отца – лицемерного сноба, мать, помешанную на уходе за комнатными цветами, сестру с ее маниакальностью к чистоте и порядку. Паломе отчетливо ясно, что ритуальные поливания цветов или тщательно расставленные книги на столе создают у матери и сестры нечто вроде иллюзии того, что все в порядке. Это тоже, своего рода, уменьшенная модель, только уже модель защитного поведения человека от собственных страхов, осознания собственной глупости и эмоциональной пустоты. Глядя на свою семью, Палома еще больше не хочет жить в мире, полном притворства, придуманных ценностей и лицемерия.
Казалось бы, так и не столкнулись бы два невероятных человека, проживающих в одном доме, с одинаковыми убеждениями в философии и литературе, каждый день видящие друг друга, но не замечающие, однако одна встреча и один человек изменили весь дальнейший, спокойно плывущий, ход событий.
Весь дом номер семь по улице Гренель всколыхнула новость, что жители пятого этажа продают свою квартиру. Еще больше дом удивился, когда узнал, что апартаменты займет некий богатый японец.
Какуро Одзу был «весьма японского вида» — лет шестидесяти, невысокий, с морщинистым, но открытым лицом. Он сразу обратил на себя все внимание и любопытство жильцов, поскольку был человеком, совершенно на них не похожим. Какуро совершенно не склонен к предрассудкам, он не скрывает своих интересов к литературе, фильмам и Искусству в целом, в то время как Рене и Палома тщательно стараются скрыть малейшее проявление интеллекта. Он постепенно знакомится и с Рене, и с Паломой. Его очень увлекает дружба с умной и серьезной девочкой, а, разговаривая с ней за чашечкой чая о Рене, он произносит: «Она совсем не то, чем кажется».
С появлением Какуро-сана, как его называет Палома, само повествование переходит от философских размышлений к более художественному и живому течению событий. История начинает набирать обороты, постепенно закручиваясь вокруг главных героев, убыстряя темп происходящего. Какуро галантно и очень мягко добивается расположения Рене. Они заводят настоящую дружбу, ужиная по вечерам японской кухней или пересматривая вместе «Сестер Мунаката».
В японском языке есть слово «ваби», означающее «скромную красоту, неприхотливую изысканность». Рене отмечает этим словом книгу, которую ей подарил Какуро. Я бы назвала этим словом их дружбу, их отношения, медленно, но верно переходящие в нечто большее, чем дружба. Эта тихая любовь, показанная именно с японской изысканностью, как раз как тот самый цветок камелии, – неспешно, почти незаметно раскрывается, заставляя читателя с трепетом следить за героями.
Конечно же, любовь преображает человека. Рене с большой опаской делает себе прическу, надевает красивое платье – девочка, живущая внутри пятидесятилетней консьержки, робко выглядывает наружу и осознает, как прекрасен этот мир. На Дне рождения Какуро, за изысканным ужином в небольшом ресторане, Рене чувствует себя весьма неловко. Она вдруг осознает, что недостойна всего этого, что сама себе все придумала и все неправильно. Однако Какуро, будто читая ее мысли, наклоняется к ней и произносит фразу, от которой Рене потом не заснет всю ночь: «Мы можем быть друзьями. И всем, чем только захотим». Эта, воистину по-японски, лаконичная фраза заставляет Рене осознать нечто важное: она готова любить. Она готова впустить в свою жизнь человека и делиться с ним своими мыслями и интересами – ах, какая это роскошь в наше время.
Я не знаю, что чувствовали другие при прочтении этого эпизода, во мне лишь билась надежда, глупая, но отчаянная надежда, что Рене все же будет жить. Быть сбитой машиной из химчистки в попытке спасти знакомого бомжа Жежена, с которым приключился припадок и который выскочил на улицу — что может быть абсурднее. Однако это так, Рене умирает на мостовой, с нежностью вспоминая перед смертью о своем коте, единственной подруге Мануэле, Паломе и, конечно же, Какуро Одзу. Она жалеет о том, что не узнает, получилось бы у них что-нибудь, но жалеет не с отчаянием, а с тихой грустью. Жалеет, что не может выпить на прощание последнюю чашечку чая с ним и Паломой.
«Я умираю в мире и покое».
Мюриэль Барбери настолько смогла сделать Рене родной для читателя, что на прочтении последних страниц трясутся руки, и плохо видно буквы от беспрестанно наворачивающихся на глаза слез.
«Отныне, в память о Вас, я буду искать частицы «всегда» в «никогда». Искать красоту в этом мире».
«Элегантность ёжика» — так Палома отзывается о Рене, имея я виду, что та столь же колюча снаружи, сколь изысканна и элегантна внутри, совсем как ёжик. Я бы хотела согласиться, но добавить, что лично для меня Рене больше была камелией на храмовом мху — частица прекрасного и особенного в большом потоке Вселенной.