Эсхатологический восторг

На ОРТ была показана интересная передача: интервью, взятое Познером у Сергея Шнурова.
Одной из причин, которая, как мне кажется, заставила заинтересоваться личностью Шнура стало это – цитирую: «Гостей, собравшихся на церемонии вручения премии «Человек года» по версии журнала GQ ждал большой сюрприз. Безоговорочную победу в главной номинации одержал Сергей Шнуров! Прошедший год стал для Сергея действительно очень продуктивным. У его команды вышло сразу несколько невероятно успешных проектов. Среди них особняком стоят песни «Экспонат» и «В Питере пить», ставшие для своего создателя устойчивой статьей дохода. Кстати о заработке: некоторое время назад Forbes подвел итоги прошедшего года и опубликовал список персон шоу-бизнеса, заработавших за прошедший год больше всех. Шнуров с доходом в 11 миллионов долларов занял в этом рейтинге второе место, уступив только Марии Шараповой. Совсем недавно Сергей стал телеведущим на государственном канале».
Таким образом, Шнур раскрутился, но так как это личность, так сказать, неоднозначная, ее вроде бы как решили прощупать, проверить на вшивость под строгим взглядом Владимира Владимировича (не Путина). И первым делом ему стали задавать вопросы относительно острых высказываний в адрес российского телевидения. Познер с неторопливостью следователя извлек из папочки высказывания лидера группы «Ленинград» и состоялся очень интересный диалог:

День, как день. Иду по улице. До меня д….лся какой-то кекс.
Я ему вломил п….лей и настроение улучшилось.
Но подбежали его кореша и вломили мне тоже п….лей.
Настроение ухудшилось: всё е…о в красной крови.
Я решил подлечится синим.
Подхожу к ларьку, беру бутылочку пивка, и настроение улучшилось.
Но пиво кончается, и настроение ухудшилось.
Но я встретил своего старого кореша, он говорит: «У меня есть белый».
И настроение улучшилось.

Вся жизнь полосами, как российский флаг:
От красного к синему, от синего к белому.
От красного к синему, от синего к белому.
Вся жизнь полосами, как российский флаг.
Вся жизнь полосами, как российский флаг:
От красного к синему, от синего к белому…

Свята власть народа? Вот песенка про демократию:

Сижу, не пью уже с утра,
На завтра будут выборА.
Я должен быть предельно трезв,
Чтобы в графу поставить крест.

Э-э-э-хей. растёт правосознание,
Э-э-э-хей.

Дружок принёс в кармане грамм,
А я готовлюсь к выборам,
Не буду нюхать не х#ра,
Чтоб не сорвались выборА.

Э-э-э-хей. пойдёт голосование,
Э-э-э-хей.

Разудало, весело. На за этой внешней пьяной веселостью звучит вот это:

Нет друзей и нет приятелей
Нет врагов и нет предателей
Многим из нас уже жить не хочется
Все мы др@чим или др@чимся

Никого не жалко никого
Ни тебя, ни меня, ни его.

Источник

Эсхатологический восторг

День, как день. Иду по улице. До меня д….лся какой-то кекс.
Я ему вломил п….лей и настроение улучшилось.
Но подбежали его кореша и вломили мне тоже п….лей.
Настроение ухудшилось: всё е…о в красной крови.
Я решил подлечится синим.
Подхожу к ларьку, беру бутылочку пивка, и настроение улучшилось.
Но пиво кончается, и настроение ухудшилось.
Но я встретил своего старого кореша, он говорит: «У меня есть белый».
И настроение улучшилось.

Вся жизнь полосами, как российский флаг:
От красного к синему, от синего к белому.
От красного к синему, от синего к белому.
Вся жизнь полосами, как российский флаг.

Вся жизнь полосами, как российский флаг:
От красного к синему, от синего к белому…

Свята власть народа? Вот песенка про демократию:

Сижу, не пью уже с утра,
На завтра будут выборА.
Я должен быть предельно трезв,
Чтобы в графу поставить крест.

Э-э-э-хей. растёт правосознание,
Э-э-э-хей.

Дружок принёс в кармане грамм,
А я готовлюсь к выборам,
Не буду нюхать не х#ра,
Чтоб не сорвались выборА.

Э-э-э-хей. пойдёт голосование,
Э-э-э-хей.

Разудало, весело. На за этой внешней пьяной веселостью звучит вот это:

Нет друзей и нет приятелей
Нет врагов и нет предателей
Многим из нас уже жить не хочется
Все мы др@чим или др@чимся

Никого не жалко никого
Ни тебя, ни меня, ни его.

Это же все демонстрация ядерного взрыва, который уничтожает, разрушает, испепеляет… Но Шнур не противостоит этой смертоносной силе, а, по его признанию, он восторгается, испытывая «эсхатологический восторг». Он говорит этой смерти «да», и пытается в ней нащупать хоть какую-то опору. А опора в этом направлении, в этом погружении на дно может быть только одна – Танатос, воля к смерти. И Шнур говорит в общем-то ужасные слова: в условиях краха ВСЕХ ценностей, только это может стать единственной (и последней) скрепой общества. Общество в последний раз сольется вместе в пляске смерти…
О чем клип «В Питере пить»? О пьянке? Если бы!
Дело в том, что общество не только сумма определенных социальных механизмов. Человек живое существо, пока он полностью не разрушен – он не может быть простой шестеренкой в огромном механизме, он живет чувствами. Чтобы подчиняться власти, чтобы быть частью общества – все это надо хоть немного любить. Многие путают понятия легальности (законности) и легитимности. Власть может быть формально законной, но не легитимной, т.е. такой, которую просто говоря уже никто не любит. В какой-то момент может случиться этот надрыв, когда любовь и терпение заканчивается. Это не обязательно сразу оборачивается революцией, социальным взрывом, это может быть внешне тихий распад… Как пишет Элиот:

Веткой хлюпающей машет
Прямо в твердь.

Бирюзовою волною
Нежит твердь.

В жутком предчувствии душа надрывается и рыдает.
И Шнур это чувствует (он, кстати, даже учился до третьего курса в духовной семинарии!) Но он пытается ощутить «эсхатологический восторг» и пуститься в пляс. И люди, которые тоже ощущают темную жуть, тоже откликаются:

Я недавно перечитывал «Миф о вечном возвращении» Мирче Элиаде. Он в конце книги описывает угрозы историческому сознанию, которое пришло на смену внеисторическом, архаическому сознанию вечного возвращения. И тут есть о чем задуматься….
Вера в будущее, вера в прогресс или Второе пришествие Христа, Тысячелетнее царство Христово или Коммунизм двигало историю. Но сейчас произошел крах Будущего, как ожидания. Перспектива угасла, а дорога человечества затянулась мрачной тьмой. Происходит кризис исторического сознания. К чему это может привести? Возврат в архаическое состояние вечного возвращения не может произойти, это все равно как попытаться затолкать зубную пасту в тюбик. А что такое историческое сознание с ожиданием страшного Будущего? Это воля к концу, к небытию, воля к смерти. Это и есть «эсхатологический восторг», который ничего не обещает, кроме исчезновения, аннигиляции. Такая реальность разворачивается на наших глазах, это бездна. Шнур ее видит и наслаждается. И если ей ничего не противопоставить – эта бездна проглотит нас. Но этой бездне нельзя предъявить подделку, что-то теплохладное. Ей можно противопоставить волю к жизни такого градуса горения, которая только и может осветить тьму…

Источник

Эсхатологический восторг

Шнур — единственный российский рокер, который может выйти без трусов к многотысячной аудитории и тут же сыграть главного героя в опере на сцене Мариинки. С одной стороны, он поддерживает классический рок-образ, с другой — сам же этот образ развенчивает, выставляя себя обычным циником без всякой гражданской позиции. Этой осенью вышел его клип «Химкинский лес» — сатира на социально-протестный рок нового поколения, вызвавшая бурю общественного возмущения: обсуждался как моральный облик Шнура, обстебавшего борцов за правое дело, так и состояние общества в принципе. Действительно ли ему, обществу, все по барабану или оно сменило ориентацию с политического безразличия, провозглашенного Шнуровым в начале нулевых, на социальную ответственность, которую декларируют музыканты нового поколения?

Офис Сергея Шнурова — перестроенная квартира в старом доме в центре Петербурга. Кирпичные стены, четыре арочных окна с видом на тихий переулок, диван. Девушка-секретарь наливает чай и уверяет, что «Серега сейчас придет». Серега приходит в клетчатом твидовом пиджаке, заросший бородой а-ля поздний Джим Моррисон, садится напротив за длинный деревянный стол и закуривает.

Мне как-то страшновато начинать разговор сразу с Химкинского леса, из-за которого на Шнура ополчились даже коллеги-рокеры. Поэтому начинаю с другого информационного повода: 26 ноября он снова собирает распавшуюся в 2008 году группу «Ленинград», чтобы выступить в Москве под лозунгом «Снова живы для наживы».

— Я всегда говорил и повторяю еще раз, — строго отвечает Шнуров, — что любое интервью — это не исповедь, а некая игра. Вы как бы журналист, я как бы рок-герой. Поэтому то, что я говорил тогда в интервью, — мне показалось, что это красиво. Достаточно посмотреть на проекты, которые я сделал в этом году, чтобы понять, что в принципе деньги у меня должны быть.

— Работа на ТВ и в кино, открытие бара «Синий Пушкин», — перечисляю я. — Ну да, должны быть.

Шнур смеется, беззвучно и весело. Этот смех не очень вяжется с его строгим тоном и как бы показывает: все не всерьез.
«Химкинский лес»

«А не спеть ли мне песню вам про Химкинский лес?
Из последних известий я устрою замес,
Про ментов-паразитов и про дьявольский мерс —
Много тем нераскрытых. А теперь про Химкинский лес…»

(Из песни «Химкинский лес» группы «Ленинград», 2010)

— Вы ожидали, что песня «Химкинский лес» вызовет такой резонанс?

— Ну, что именно такой — не ожидал. А что резонанс будет, я знал.

— Нелегкое отношение к жизни многих людей.

— Это потому, что темы, которые вы зацепили в этой песне, очень важные.

— Я не зацепил, а просто тронул, — смеется Шнур. — Если бы я хотел зацепить, вы уж поверьте мне, я бы зацепил.

22 августа Юрий Шевчук и несколько других рокеров выступили на митинге в защиту Химкинского леса, поддержав общественную кампанию противников строительства на месте леса трассы Москва — Санкт-Петербург. История стала резонансной и даже вышла за пределы России: защитников леса поддержали анархисты, антифашисты и леваки по всему миру. Наконец, президент распорядился приостановить строительство и провести общественные слушания.

А в конце сентября в интернете появился клип «Химкинский лес» группы «Ленинград», в котором лирический герой размышляет, не спеть ли ему песню про всякие несправедливости, чтобы билеты на его концерты продавались получше. Заодно Шнур прошелся и по рэперу Noize MC, который живо откликается на события, вызывающие общественный протест, выкладывая в интернет свои песни о них.

Клип возмутил многих. Он обстебал не только конкретных людей, пришедших на митинг, но и вообще волну гражданской активности, которая поднималась в этом году по самым разным поводам — от борьбы с мигалками до борьбы с лесными пожарами.

— То, что сейчас происходит, на самом деле выпуск пара, — возражает Шнур. — Если проблема Химкинского леса вдруг появляется в телевизоре и начинает решаться, значит, кому-то сверху нужно эту проблему решить. Пока Химкинский лес не обсуждали в Общественной палате и не показывали по телевизору, как сводки из горячей точки, и песни о нем не было.

Там, где интернет-молодежь склонна видеть стихийный протест снизу и победу гражданского общества, Шнур видит политические игры и телевизионные манипуляции. Его неучастие в стихийных протестных движениях, столь любимых рокерами вроде Юрия Шевчука, или пародийное участие — это индивидуализм успешного самостоятельного человека, считающего, что каждый должен заниматься своим делом, своей жизнью. Индивидуализм нулевых.

— Как начинается песня? «А не спеть ли мне песню», — напоминает Шнуров. — Она поется от первого лица. Почему-то у нас очень любят читать между строк. Но перед тем как искать подводные камни, вникните сначала в буквальный смысл песни-то!

— Буквальный смысл неинтересен, — возражаю я. — Он сразу понятен: лирический герой хочет заработать денег на Химкинском лесе.

— Но на этот буквальный смысл никто не обратил внимания! — горячится Шнуров. — И это опять же проблема нашего общества. Вот возьмем речь президента: там говорится: «ху…к-маяк». Но все говорят: «Нет, это не “ху…к-маяк”, это “ху…к-маяк, потому что еб…к”, а раз “еб…к”, то на самом деле все вот так».

— Но это вообще традиция восприятия любого творческого высказывания: в нем всегда есть скрытые смыслы.

— Это традиция русского народа. Это наследие коммунизма, когда в песне Владимира Высоцкого «Бег на месте» все слышат намек на эпоху застоя. А я за первое прочтение. Нет, понятно, что там есть еще какие-то смыслы, но первое-то прочтение — нельзя про него забывать! Нельзя следовать только за надуманным мифическим смыслом.

— А первый смысл какой?

— Элементарный. Сергей Шнуров сидит на кухне и думает, а не спеть ли ему вот такую песню. Чтобы заработать денег. Все.

— Вы считаете, что сейчас в России можно заработать деньги социально-протестными песнями?

— Я думаю, да. Даже если это исполнено безвкусно, неинтересно, немузыкально. Вот о чем моя песня.

На ютубе есть любительское видео, снятое какими-то ребятами, которые как-то ночью поймали подвыпившего Шнура на улице и спросили, какого он мнения о питерских рэперах. «Знаешь, почему мне не нравится рэп? — говорит Шнур в дрожащую камеру. — Потому что это музыка п…длявых. Они очень много п…дят, и не по делу. Мне не нравится очень много п…дежа. Мужчина — он должен сказать коротко и ясно». И уходит дальше с бутылкой пива.

Критики обвиняли Шнурова в том, что, выступив против социально-протестного рока, он, по сути, встал на сторону тех, против кого этот рок направлен: чиновников, активистов движения «Наши» и просто равнодушных обывателей. Другие писали, что Шнур просто отстал от времени: это в начале и середине нулевых принято было скептически относиться к политической борьбе — теперь же градус социально-политической активности населения вырос, а политика снова делается на площадях и в интернете.

— Вы читали все, что писали газеты про ваш клип? — спрашиваю я.

— Так, по касательной прошел. Мне не очень интересны чужие мнения.

— Среди этих мнений было одно — что вы просто не держите руку на пульсе времени и остались в девяностых…

— Да, я слышал это замечание Дмитрия Быкова, — Шнуров безошибочно называет автора полемической статьи «Ты с какой эпохи?», которая вышла в «Новой газете» в конце сентября. — В рыночной экономике только деньги показывают все. Так что если Быков об этом, то я боюсь, он неправ.

Это про деньги. Но если отвлечься от рыночной экономики, у Сергея Шнурова есть и дополнительное возражение всем, кто обвиняет его в отставании от времени: времена не меняются.
История большая и малая

— Вы хоть знаете, где находится Химкинский лес и почему его хотят вырубить? Вы следите за новостями?

— Перестаньте, ну зачем мне это! — морщится Шнуров. — Я не слежу, потому что ничего не меняется. Просто, если ты внутри процесса, ты видишь какие-то детали. А если ты отключишься от этой матрицы и в следующий раз подключишься к ней через пять лет, там будут только новые физиономии, а сюжеты останутся те же.

— Вам кажется, что за пять лет в России ничего не изменилось?

— Нет. Парадигмы те же самые.

— А за последние двадцать лет? Девяностые отличаются от нулевых?

— Не знаю. Для меня это время делится на периоды, когда мне нравился Ван Гог и когда он мне разонравился. Вот так я смотрю на свою жизнь. Самое кардинальное изменение — появились книжки, которых раньше не было. Это то, что я заметил. А остальное все как и было. Книжки стали доступны, и все.

На диване сидит и слушает наш разговор жена Сергея Шнурова. Она родилась в 1986-м. Он просит ее сходить в магазин за кофе и сахаром. Когда она выходит, я спрашиваю, говорил ли он с ней о меняющемся или неизменном времени. Шнуров отвечает, что у них много других интересных тем.

Наш разговор напоминает партию в шахматы — как и вообще любой разговор со Шнуром. Он дает собеседнику подумать над своим ходом, а сам думает над своим, делая паузы между короткими репликами. Он не любит пускаться в длинные объяснения — предпочитает отражать атаки. «Я играю в шахматы, а они (социально-протестные артисты: Noize MC, Стас Барецкий и другие. — “РР”) занимаются боксом. Я уважаю боксеров, но в шахматы они не играют», — говорит он мне.

— Вы не верите, что социальный протест может привести к изменениям? Что возможен реальный диалог народа с властью?

— Это миф, — отвечает Шнуров.

— В Европе-то он есть.

— В Европе он есть уже довольно давно. А у нас его не было никогда. Когда мне говорят про «возрождение России», я спрашиваю: «Какую именно Россию вы собираетесь возродить? Какой этап истории России вам нравится, к чему вы хотите вернуться?» Нет такого этапа. Если говно за собой смывать в общественных туалетах, этого будет вполне достаточно каждому либералу и не либералу тоже. Это мой рецепт процветания России. У нас, я думаю, 80% деревянных туалетов: дырка, и сри туда орлом. Вначале сантехникой нужно заняться, а потом уже думать про диалог власти и народа. И то, что происходит с тем же Химкинским лесом, — вы же понимаете, что это симуляция. Симуляция диалога. Чего они добились? Того, что их показали по телевизору?

— Говорят, что в том числе из-за них сняли Юрия Лужкова… — тихо вклиниваюсь я.

— Вы верите этому?! — кричит Шнуров. — Господи, господи, господи, с кем я говорю?!

Уже потом, когда фотограф снимает его после интервью, он внезапно вскидывается и говорит как бы поверх кадра:

Когда я говорю, что в стране надо что-то менять, Шнуров смеется.

— Ну меняйте — одевайтесь лучше! — Он прихлебывает кофе. — Если люди будут одеваться со вкусом, то и страна будет другой. Если улыбаться будут на улицах, а не ходить с такими лицами, как будто им по голове дали только что…

— Вы сейчас произносите монолог представителя общества потребления.

— Так дайте мне это общество потребления! Я про него слышу с рождения, — Шнуров смеется, радуясь собственной шутке, потом берет себя в руки и продолжает уже серьезно: — Дайте мне это общество потребления — хоть посмотреть на него одним глазком! Здесь, на этой территории, потребителей нет. Их по пальцам пересчитать можно. Бабушка-пенсионерка — это, что ли, общество потребления?

— Ну, в вашей-то конкретной жизни оно есть, — я оглядываю огромный дубовый стол, сделанный на заказ, кожаный диван и стеклянный стол с кипой глянцевых журналов внутри.

— А вы знаете, какими усилиями я создаю это общество потребления в рамках одной семьи? — Шнуров беззвучно хохочет и смотрит на жену.

— Да я въе…ваю как зверь, — он переводит на меня удивленный взгляд. Взгляд у него всегда удивленный. — И если вы хотите иметь здесь парламентское государство, гражданское общество или диалог народа с властью, то именно так и нужно. Другой модели не придумали. Вот вы были в лучшем городе на Земле — Нижневартовске? Там при строительстве бетонная плита криво легла — все, до свидания! И лежит она в лесу, убрать ее недосуг. Потому что мы все думаем, как бы нам переустроить что-нибудь, на кухне посидеть-поп…деть, а бетонную плиту убрать — нет, потом как-нибудь.

— Но ведь в том, чтобы убрать плиту и выйти с плакатом на площадь, нет противоречия.

— Противоречия нет. Только ведь и времени нет. Положим, у меня есть дело — я бизнесмен. Меня начинают напрягать менты: требуют взятку. Что я сделаю? Я что, на митинг пойду? Смотрите, к чему это реально приводит: я поднимаю шум, меня показывают по телевизору, я полгода занимаюсь фигней, то бишь даю интервью, при этом бизнес мой начинает страдать, потому что делом я перестаю заниматься — я становлюсь некой медийной фигурой. Реальное дело при этом прогорает.

— А можно, например, дать взятку и сочинить об этом песню. Вот Noize MC — его посадили на 15 суток, он посидел, выпил там водки с капитаном и сочинил об этом песню, критикующую милицейские порядки, — документальное свидетельство, можно сказать.

— По мне, так это подло, — бросает Шнуров. — Если ты пьешь водку с капитаном, а потом пи…шь об этом в интернете, это как-то не очень красиво. Вы об этом не думали? В представлении русского народа стучать — это нехорошо.

— А вы русский народ?

Вообще-то отношения с русским народом у Шнурова сложные. В последней переписи он не участвовал: не захотел. Как-то определять или называть свою национальность избегает. Подозревает, что среди его предков есть немцы, потому что «шнур» — слово немецкое.

— Я русский народ, да. И стучать стыдно.

— А как же сообщить о нарушении правил? О том, что арестованные на 15 суток пьют с милиционерами водку?

— Стучать стыдно, стучать стыдно! — твердит Шнуров, не слушая меня.

— В общем, у вас куча противоречий, — сдаюсь я.

— А что делать? — сразу расслабляется Шнуров. — Человек вообще противоречивая структура. Он не может существовать без противоречий. Тем более в этом театре абсурда. Наша страна переживает даже не атеистическое, а постатеистическое время. Когда отрицание бога уже вроде как пройденный этап, вроде как его и нет. И в голове у людей такой кавардак на самом деле! Не на бытовом, не на политическом, не на общественном уровне, а именно на мировоззренческом. Вот это действительно проблема.

— То есть в головах у людей нет четкой границы между добром и злом?

— Она все время меняется в зависимости от ситуации.

Шнуров, который демонстративно отказывается думать и говорить о гражданском обществе, социальном протесте и обустройстве России, на самом деле производит впечатление человека, который много об этом думает. Во всяком случае, пока его фотографируют, он успевает, ни к кому не обращаясь, произносить короткие и емкие матерные монологи на эту тему.

— Диалог власти и общества, б…дь! Это буквально слова Ленина, который с перепоя или грибов обожравшись решил, что пролетариат — это передовой класс. Он лица эти видел? С каким обществом диалог? Которое «Ягуар» хлещет (Jaguar — дешевый слабоалкогольный сладкий энергетический коктейль с кофеином. — «РР»)? Вначале образование и только потом демократия. А не наоборот.

— Понятно, откуда эти 70% за Путина: потому что е…т мозг из телевизора. А кто включает телевизор? Кому ты, включая телевизор, открываешь свой мозг? Открой томик Чехова и читай. Или накопи на спутниковую тарелку и смотри не три федеральных канала, а много разных. Вы думаете, телевизор — это такая дьявольская машина без обратной связи? Телевизор показывает то, что зрители хотят.

— Жизнь — она много интереснее и серьезнее. Она дана тебе не для того, чтобы ты проголосовал. И не для того, чтобы ты е…л себе мозг этой политикой. Все равно вопросы добра и зла лежат за пределами политических партий.

Фотосессия заканчивается. Я говорю Шнурову, что Чехов все-таки показывал язвы общества, а не мирился с ними.

— Язвы-то уже все показаны, — возражает он. — Есть фотографии, есть диагноз — все есть. Давно уже не язвы надо показывать, а что-то другое делать.

— Жить! — яростно выдыхает Шнуров.
Певец «Рубля» и «Ленинграда»

К стене в его офисе прислонена работа фотохудожника Ивана Ушкова: снятые крупным планом колоритные мужские физиономии со светлыми бровями, принадлежащие людям, которые будто только-только начали спиваться.

— Вот он чувствует родину! — говорит Шнуров об Ушкове.

Шнуров не смеется над этими лицами и не ужасается им — он их принял. Он сам, по сути, стал одним из этих лиц — правда, только на сцене. В жизни Сергей Шнуров работает на благо своей семьи так, что на длительные запои, в которых пребывает его лирический герой, у него просто нет времени.

— В год выходит три-четыре фильма с моей музякой, — замечает Шнуров.

Его «музяка» есть даже в «Смешариках».

Сейчас Шнуров одновременно снимается в фильме «Generation П» по роману Пелевина, гастролирует с группой «Рубль» и готовит новую программу «Ленинграда». При этом он один из немногих российских артистов, который умеет и любит не только сочинять песни и давать концерты, но и считать деньги: он чуть ли не единственный подал в суд за незаконное использование собственных рингтонов и отсудил по этому иску 100 тысяч рублей. Денег Шнуров вообще не стыдится: «Ленинград» был одной из самых востребованных серьезных групп на корпоративах.

Группа «Ленинград», став популярной, поместила три главных матерных ругательства русского языка в контекст массовой культуры и фактически легализовала их на публике. При этом Шнуров не считает, что научил людей материться.

— Публика неоднородная, все люди разные, — говорит он. — Неизвестно, что происходит у человека в душе, когда он на концерте. «Ленинград» легализовал мат, а как его можно было не легализовать? Но к тому, что у кого-то в голове только «х…», «п…» и «б…», я не имею никакого отношения.

В каком-то смысле своей популярностью «Ленинград» обязан тому, что его язык не был экзотическим жаргоном какой-то определенной социальной группы (в отличие, скажем, от языка уральских гопников, сымитированного рэпером Сявой): так говорили все. В начале нулевых Шнуров с его песней «А я день рождения не буду справлять, все зае…ло, п…ц, на х…й, б…дь» объединил вокруг себя успешных молодых профессионалов, которые словом «п…ц» обозначают добрую половину бытовых ситуаций, а в пятницу вечером меняют костюм на тельняшку и отправляются на концерт Шнура.

— Это сейчас, в 2010 году, можно говорить об этой аудитории, а в 1998 году ее не было, — возражает Шнуров. — Какая вам аудитория? Один клуб на весь город, и этот клуб вмещает 150 человек — все. А, нет! Был еще второй клуб — «Манхэттен».

— Хотя количество народа — это фигня, — продолжает он. — Дело в том, что есть вообще очень мало песен, которые можно спеть. Вот у «Ленинграда» таких песен много — просто взял и спел под гитару. Это элементарно и просто. Не к вечеру помянутый Noize MC — его под гитару дома не споешь или по пьяни за столом. Вот и все. Песни — это довольно бытовая и понятная вещь.
Петербург

Мы идем на репетицию «Ленинграда» пешком — от офиса до базы двадцать минут ходьбы. В переулке к Сергею Шнурову подбегает школьница и просит написать автограф в дневнике. Шнуров ставит ей пятерку. На переходах водители сигналят, прохожие узнают, но деликатно отводят взгляд.

Петербург радует архитектурой. Ощущение — будто приехал за границу.

— У меня друг, когда весь этот дым в Москве был, посадил детей в машину и поехал в Питер, — рассказывает Шнуров. — Дети уснули, а проснулись уже в Питере. Смотрят в окно и говорят: «Папа, как же мы здесь будем жить, мы же не знаем английского языка!»

До меня вдруг доходит, что в Питере этим летом даже дыма не было. Не говоря уже о Химкинском лесе и обо всем остальном.

В небольшой репетиционной народу битком: одиннадцать мужчин и вокалистка Юлия Коган — она поет в обновленном составе «Ленинграда».

— Юля, я дописал песню про дочь — тебе придется учить слова, — Шнур протягивает ей исчерканные черным маркером листки.

Все встают на исходные позиции. Звучит оркестр, Юля поет пронзительно, как сирена, перекрикивая даже духовую секцию, под забойный ритм:

Сколько в моей судьбе
Было ненужных встреч.
Но я скажу себе:
Эта игра стоит свеч!
Я зажигаю ночь,
И я сгораю в ней,
Дома меня ждет дочь,
Но это меня сильней!

— Юля, я не верю, что тебя ждет дочь! Не верю! — подбегает к ней Шнуров на последних аккордах. — Давайте транспонируем это в фа-диез: тут должно быть высоко, истерично. Вот это очень важно, вот тут: «Я счастья уже не ищу!» Ты счастья не ищешь, а ездишь по клубам и е…шься. Давайте еще раз.

В перерыве в курилке шутят, что от новой песни «Ленинграда» будут в восторге все бухгалтерши. Шнуров на ходу сочиняет Юле концертный костюм и рисует его, сидя на корточках: черное обтягивающее платье, «а вот тут, из п…ды, пламя, как на американских машинах рисуют, поднимается и разделяется на две сиськи».

Я высказываю опасение, что народ не примет новую лирическую героиню «Ленинграда». Все-таки у нас женщина — носительница традиционной морали.

— Да, это правда, — говорит Шнуров. — Но только не на сцене. Это будет продолжение линии Аллы Пугачевой, доведенной до абсурда.

— Линия Аллы Пугачевой была романтическая.

Следующая песня почти без слов, только два рефрена: «Вые…т и нае…т и забудут, как зовут». И вывод: «Я в ваши клубы не хожу!»

— Ну как? — спрашивает довольный Шнуров. — А вы: «Химкинский лес, Химкинский лес…»

— А Юля — она и в жизни такая же оторва? — спрашиваю я вместо ответа.

— Нет, что вы! Совсем нет.

— Она из консерватории?

— Из детского театра.

Между Шнуровым, который требует, чтобы в его песнях видели только первый буквальный смысл, и Шнуровым, который заставляет академическую певицу Юлю петь песню пьяной бухгалтерши с пламенем между ног, огромная дистанция. Такая же, как между содержанием творчества Шнурова и его потребителями: большинство поклонников не считывают иронии и не хотят копаться в масках и вторых смыслах. Поэтому публика делится на тех, кто принимает «первое прочтение» Шнура, и тех, кого это «первое прочтение» оскорбляет; на тех, кто считает, что Шнуров выступает против гражданского общества, и тех, кто уверен, что туда ему, гражданскому обществу, и дорога. И не думает о том, что на самом деле Сергей Шнуров — продукт постатеистического времени, человек, исследующий границы между добром и злом.

— Все мое творчество — это эсхатологический восторг, — говорит мне Шнуров, прощаясь.

— Ну, это когда вокруг п…ц, а тебе очень нравится.

Источник