Шахтеры в чернобыле что с ними стало
Я копал шахту после взрыва реактора. Дончанин вспоминает о 14-дневной смене в Чернобыле
Анна КУРЦАНОВСКАЯ, журналист
35 лет назад произошла самая масштабная техногенная катастрофа в истории человечества. 26 апреля 1986 года взорвался реактор четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС. В числе первых на ликвидации последствий аварии работал дончанин Игорь Ходосов.
В середине мая составе сводного отряда Министерства угольной промышленности СССР мужчина добровольно поехал в Чернобыль. Там он занимался выемкой породы из под реактора, чтобы создать бетонную подушку, защищающую подземные воды от попадания в них радиоактивных отходов.
В формате монолога 60-летний Игорь Анатольевич, который с началом войны переехал из Донецка в Днепр, вспоминает о времени, проведенные в Чернобыле и о том, как 14 дней возле реактора отразились на его здоровье.
Специалисты нашего стройуправления ездили по всему Союзу
Окончил техникум, получил специальность горный техник – электромеханик. И я по распределению оказался в городе Сланцы Ленинградской области. Работал на шахте «Ленинградская» подземным электрослесарем. Через время призвали в армию, служил тоже под Ленинградом. После дембеля вернулся в Донецк и трудоустроился на шахту №12 «Наклонная».
С 1982 году стал работать проходчиком в шахтопроходческом стройуправлении. Занимался строительством вертикальных шахтных стволов и выполнял спецзаказы Министерства обороны СССР. На тот момент специалисты нашего стройуправления ездили по всему СССР. В конце 1985-го был командирован в Хмельницкий.
Фотография была сделана на железнодорожном вокзале Хмельницкого буквально перед отъездом в Чернобыль. Игорь Ходосов посередине. Слева – механик участка, справа – проходчик
Мы не знали ничего о радиации и том, что она разрушает организм
Помню, как 12 мая 1986-го на утренней разнарядке наш начальник участка сказал, что получил из Донецка документ. Там значилось, что нужны добровольцы для работы на новом объекте. Особо он ничего не объяснил, что нужно будет в Чернобыле делать. Сказал – обычные проходческие работы. В принципе так оно и было.
С нашей проходки тогда в Чернобыль поехало где-то 27 человек. Нас туда не гнали силком, все по желанию. Мы были так воспитаны, патриотами своей страны. И поэтому когда сказали, что надо ехать – то поехали.
Мы не знали ничего о радиации и том, что она, проходя через человека, разрушает его организм. Не знали, чем потом нам всем аукнется долгое нахождение возле взорвавшегося реактора.
Удостоверение к нагрудному знаку ликвидатора аварии на ЧАЭС, которой выдали Игорю в 1988 году
По территории возили на бронестранспортере, но только первые дни дня
Мне на тот момент исполнилось 25 лет, средний возраст тех, кого направляли на ликвидацию в Чернобыль, был 28-36 лет. Я был в составе сводного отряда Министерства угольной промышленности СССР. Там были не только донецкие парни, а еще шахтеры из объединения «Тулауголь».
Вечером 13 мая прибыли в Чернобыль. Разместили нас в местной школе-интернате. А на следующий день уже приступили к работе.
От того места, где мы жили и до станции, расстояние было 18 км. Привозили на бронированном автобусе.
А уже по территории самой станции возили на бронетранспортере. Но это было первые три дня. Дальше – по разработанному маршруту мы уже на работу и с работы бегали по галерее, соединяющей третий и четвертый реакторы.
Бригада из шахтопроходчиков и работников инженерно-технической службы предприятия «Донецкшахтопроходка» и объединения «Тулауголь». Игоря Ходосова на фотографии нет
Свернул с маршрута – дозиметр сразу зашкаливал
Только тогда нам объяснили, что случилось и каких масштабов эта авария. У водителя бронетраспортера был дозиметр. Он возил нас по извилистому маршруту. Мы спросили, почему он так едет, разве прямо нельзя?
Водитель рассказал, что везде находятся остатки радиоактивного графита и если хоть на немного отклониться от намеченного маршрута, то дозиметр сразу будет зашкаливать. И он ради эксперимента свернул направо, и сразу стрелка прибора переместилась на максимум. Но мы все равно не понимали всей опасности, но предложили вернуться на маршрут и больше от него не отклоняться.
Когда нас привезли к месту, между третьим и четвертым энергоблоками, там уже работал экскаваторщик. Он выгребал песок. Сделал яму глубиной метров шесть. А дальше – уже была наша работа по сооружению выработки под фундаментом аварийного блока для возведения защитной плиты.
Бок о бок сутки напролет трудились шахтопроходчики из Донбасса и Тулы, сотрудники предприятий «Донецкшахтопроходка» и «Мосбассшахтострой». Вслед за нами двигались бетонщики, прибывшие со строительства Рогунской ГРЭС.
Шахтростроители спасли здоровье и жизни миллионам людей
Работы были начаты с углубления котлована. В котловане нами был смонтирован проходческий щит, доставленный из Киева, и началась проходка штрека. Почти все работы велись вручную.
Штрек под аварийный реактор длиной около 130 метров был пройден и закреплен за 13 суток. На этом моя «командировка» в Чернобыль закончилась.
Мы уехали, а на наше место прибыли другие шахтостроители. Они уже вели работы по выемке горной массы объемом 2200 м3 под бетонную подушку, размер которой 30×30 метра.
Все было закончено к 28 июня, что позволило локализовать опасность попадания более 150-ти тонн остатков разогретого ядерного топлива в грунтовые воды, предотвратить загрязнение отходами водного бассейна Днепра и отвести угрозу жизни и здоровью миллионам жителей Украины и Европы.
Мемориал ликвидатором аварии на ЧАЭС в Донецке
За смену мы получали более 100 рублей. Это были очень серьезные деньги.
Я с ребятами из Тулы был в четвертой смене. После работы на станции проводили дезактивацию (принимали душ), переодевались, получали новый комплект костюма. Прыгали в автобус и ехали отдыхать в школу-интернат. Там общались, ели и спали. Нам давали какие-то йодосодержащие таблетки.
Употребляли ли мы алкоголь? Было немного. Ребята лишь однажды ездили за ним в Киев. Тогда же был «сухой закон», сумасшедшие очереди в магазинах. Но когда узнали, что для чернобыльцев, то пропустили и никто даже не противился. Это мне потом рассказывали те парни, которые ездили в столицу.
Понимал ли я всей серьезности той аварии? Конечно же, нет. На то время информация об аварии на ЧАЭС была закрытой. И честно скажу, меня она и не очень-то и интересовала. Я приехал, чтобы выполнять то, что лучше всего умел – копать подземные туннели. Министерство угольной промышленности, видимо, понимая всю важность работы шахтостроителей и возможные риски их здоровью, решило нас поощрить. За смену мы получали более 100 рублей. Кто жил в те времена, понимает, что это были очень серьезные деньги.
Наша смена, длившаяся две недели, закончилась 30 мая. Когда уезжали, нас полностью проверили на наличие радиации. Из всего фонили только мокасины, их там и оставил. Нас привезли в Донецк и сразу направили в больницу профзаболевания. Все было по желанию. Были ребята, которые говорили, что им это не нужно, мол, они себя нормально чувствуют. Я же решил проверить свой организм, свое здоровье. Сдал все анализы. Обнаружилось только небольшое повышение лейкоцитов.
Спустя два года умер первый человек из нашей бригады. Потом были еще смерти. На сегодняшний день где-то 40 процентов из тех, кто был со мной в те две недели, уже нет в живых. Но те, кто остался, все больные. И я в том числе. К концу 89-го у меня открылась язва желудка и стала сильно болеть голова. Дальше – отдышка. И в итоге собрался «целый букет» болячек. В основном у нас у всех сердечнососудистые и желудочно-кишечные заболевания. Очень радиация ударила на опорно-двигательные функции.
Игорь Ходосов в центре в костюме с нагрудными знаками
Ежегодно я обязательно 26 апреля приезжаю в Донецк. И этот год не исключение
Что касается чернобыльских пенсий, то тут есть серьезная несправедливость. Разница в размере пенсий для ликвидаторов, которые ехали в Чернобыль от производства и тех, кто от военкомата. Последним хорошо, им подняли, и сейчас минимальная пенсия составляет 8-9 тысяч гривен. А такие как я, командированным от производства, в среднем получают 5-6 тысяч. Мне лично обидно, работали все более-менее одинаково, все получили облучение. Такая разница — это серьезная недоработка правительства.
Игорь Ходосов в музее «Памяти ликвидаторов аварии на Чернобыльской АЭС», который находится в общеобразовательной школе №11 в Донецке. Апрель, 2021 год.
Ежегодно я обязательно 26 апреля приезжаю в Донецк. И этот год не исключение. Прихожу к мемориалу чернобыльской славы участникам ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, что возле «Золотого кольца». Это один из крупнейших в Украине монументов, в память о ликвидаторах аварии. Известно, что около восьми тысяч дончан побывали в Чернобыле, кроме шахтеров, еще пожарные, медработники и военные. Потом все ликвидаторы идут на природу, где мы общаемся, вспоминаем те времена, и, конечно же, поминаем тех, кого с нами уже нет…
Чернобыльские шахтёры
Как на самом деле работали чернобыльские шахтёры
Штаб оперативной группы Министерства угольной промышленности располагался в небольшом доме под номером 26 на улице Советской в городе Чернобыль, где до аварии находился районный отдел народного образования. В руководстве штаба пять человек. Возглавлял его министр угольной промышленности Украины Н. Сургай. Стены небольшой комнатки, где обосновался министр со своими помощниками, были увешаны чертежами, графиками, схемами. Сюда сходятся данные за каждый день, за каждую смену, за каждый час работы шахтеров.
– Наш коллектив насчитывает 388 человек, – Из них 154 горняка из Московского бассейна и 234 из Донбасса. Трудились одной дружной семьей, поэтому и дело спорилось. А задача перед нами, прямо скажу, была сложная. – Требовалось, прежде чем выйти под землей к основанию четвертого блока, проложить 136-метровый тоннель, провести по нему коммуникации и уложить рельсы для вагонеток.
Диаметр тоннеля небольшой, всего метр восемьдесят. Высотой примерно метр пятьдесят — метр шестьдесят. Далее камера примерно тридцать на тридцать. Специалисты Минсредмаша должны были в этой камере смонтировать холодильные установки. Правда за них почти всю работу шахтеры сделали. Главная трудность поначалу заключалась в радиации.
Там, где начинали работу, доходило до 3-4 рентген в час. Вход в тоннель находился со стороны третьего блока. Но когда вошли в забой, она установилась в допустимых нормах. Работу вели силами комплексных бригад, в каждую из них входили проходчики и механизаторы, электрослесари, машинисты кранов и бульдозеров. Эти бригады и осуществляли проходку тоннеля до так называемой плиты под реактором. Последние пять-шесть метров проходили вручную.
Работы шахтеры вели круглосуточно в восемь смен. Каждая трудилась по три часа. Любой член бригады знал, что он должен сделать за это время. Все смены объединены в «вахту». Срок работы на станции каждой «вахты» – пятнадцать дней. Всего было три отряда, которые выполняли задачу. По две недели каждый. Первый отряд практически прошел тоннель, второй доделывал тоннель и начал копать камеру, а третий уже ее доделывал и помогал монтировать холодильники.
Все работы велись в щадящем режиме — по три часа смена. Задание было — сделать всё за три с лишним месяца, а шахтеры сделали за месяц с небольшим. Почти в три раза быстрее! Там ставились такие рекорды, которые никогда не будут повторены. Ребята друг у друга лопаты отбирали. Смена приходит, а им говорят, еще наши две минуты.
Не все шахтеры проходили отбор. Брали самых лучших проходчиков. Тут как было – ночная смена вышла, дневная приехала, людей погрузили в автобусы снова домой: взять бритвы, с родными попрощаться.
Все шахтёрам выдавали респираторы лепестки, но их особо не надевали — в них было невозможно работать из-за того, что в тоннеле жарко и дышать было нечем. Сразу стоит сказать о том, что никто из шахтеров не работал голышом. Все проходчики были одеты в легкую белую робу, как у работников станции. За состоянием здоровья следили строго. Через день брали кровь на анализ. Если анализы плохие, к смене не допускали. Вообще организация была изумительная, кормление — тоже.
В итоге под реактором была смонтирована огромная бетонная система, начиненная трубами и специальной аппаратурой. Вся эта массивная конструкция должна была исключить опасность заражения грунтовых вод.
Мотыльки над Припятью: что стало с ликвидаторами аварии на Чернобыльской АЭС?
Сколько жизней на самом деле унесла катастрофа на Чернобыльской АЭС, не известно до сих пор, хотя после нее прошло уже 35 лет. Количество ликвидаторов и очевидцев событий только в первые дни доходило до сотни тысяч. Но в тот момент врачам, работавшим с пострадавшими, была дана команда, кроме совсем уж очевидных случаев, писать в историях болезней все что угодно, кроме лучевой болезни. А также не связывать болезни тех, кто работал в очаге заражения и вокруг него, с последствиями облучения. Поэтому сейчас невозможно точно определить истинное число жертв той аварии. И поэтому считается, что непосредственно в результате аварии в первые сутки скончался всего 31 человек: работники станции и пожарные. Еще 19 смертей с 1987 по 2004 год сейчас относят к прямым последствиям облучения. Однако жертв было значительно больше.
По данным ВОЗ, высокие дозы облучения людей, в основном из числа аварийных работников и ликвидаторов, стали (или могли стать) причиной около 4000 смертей. А ведь многие люди даже не понимали, насколько они рискуют, находясь там. Население Припяти – ближайшего населенного пункта к ЧАЭС – наслаждалось выходным днем: дачники отправились на огороды (шел самый разгар весенних работ), мальчишки бегали смотреть на пожарные машины и «скорые», сновавшие по городу, рыбаки удили рыбу, мамы с колясками гуляли в парке. Слухи были, но их никто всерьез не воспринимал, ведь никто и никогда не рассказывал нашим соотечественникам, чем чреваты аварии на атомных электростанциях. Да это и была первая в истории авария. Лишь через сутки началась эвакуация города.
«Это ведь не Афган»: что думали о службе в зоне солдаты-срочники
Вот что рассказал корреспонденту «МИР 24» работавший в зоне отчуждения бывший военный связист Сергей Сытин, который побывал в Припяти в качестве ликвидатора из числа солдат-срочников: «Нам было хорошо, потому что нам было по 19 лет, была весна, сияло солнце, мы стояли в оцеплении, и никто не понимал серьезности происходящего. Нам светил скорый дембель, а радиация не пахнет».
А вот воспоминания другого бывшего солдата-срочника – Дмитрия Авилова, который служил в этих местах через год после аварии: «На Чернобыле служилось неплохо: нас стали лучше кормить, реже появлялись офицеры. Нет, мы понимали, конечно: радиация, свинцовые трусы и все такое. но ведь не Афган, не стреляли же, – говорит он. – Помню, как я первый раз увидел зону. Нас за три месяца до дембеля по железнодорожным путям перебрасывали через нее на место дислокации – станцию Вильча. Была ранняя весна, где-то еще не успело оттаять, а где-то уже пыталось зазеленеть. Кругом покой и тишина. Я жадно смотрел в окно. Ловил детали, пытаясь разглядеть хоть что-то необычное или даже сверхъестественное. Это же зона! Во мне зудело любопытство экскурсанта. Мы проезжали пустые перроны, улицы, дома, магазины, киоски Союзпечати.
Светило солнце, текли ручьи, и все вроде бы было, и весна была, а людей не было. В приоткрытом окне брошенного дома колыхалась занавеска, а по односкатной крыше дровяного сарая шла разноцветная кошка. В эту поездку я впервые увидел и Припять, и Факел, и станцию Янов, и красные дома, и Рыжий лес, и многие другие достопримечательности зоны».
А через несколько лет после возвращения из армии Дмитрий почувствовал первые симптомы болезни, название которой прозвучало как приговор: рассеянный склероз. Врачи считают, что она была спровоцирована ликвидаторским прошлым Дмитрия. При этом мужчине удалось получить официальный статус ликвидатора только через 20 лет. К этому времени он уже оказался в инвалидной коляске и сейчас безнадежно борется с болезнью, отнимающей у него по капле подвижность тела и саму жизнь.
Как произошла авария на Чернобыльской АЭС?
О Чернобыльской аварии написаны тома, но до сих пор не установлена точная картина происходившего там. Есть не менее трех версий, какое именно стечение обстоятельств привело к трагедии, разделившей историю на «до» и «после» Чернобыля.
На пятницу, 25 апреля 1986 года, намечалась остановка четвертого блока ЧАЭС для планового ремонта. Было решено, воспользовавшись этим, испытать один из двух турбогенераторов. Как установили впоследствии специалисты, программа испытаний была составлена непродуманно. Эксперимент сочли чисто электротехническим, не влияющим на безопасность реактора. Это стало одной из причин трагедии.
К чести людей, работавших на станции в ту ночь, они не бросили ситуацию на самотек, а сразу же стали бороться за спасение АЭС. Работники азотно-кислородной станции всю ночь подавали жидкий азот на охлаждение реакторов. Инженеры вычислительного центра уберегли систему от потоков воды, лившихся сверху. Оглушенный взрывом, младший инспектор службы профилактического наблюдения Владимир Палагель передал тревожный сигнал на пункт пожарной части АЭС. Оператора Владимира Шашенка буквально раздавило упавшими конструкциями, но он успел послать сигнал в вычислительный центр.
Начальник смены Александр Акимов, оператор, старший инженер управления реактором Леонид Топтунов, старший инженер Сергей Газин и десятки других работников провели в помещениях станции несколько часов, восстанавливая водоснабжение третьего блока и работу его насосов. Из опасной зоны вывели всех людей, убрали водород из генераторов и заменили его безопасным азотом, откачали тонны масла, чтобы не допустить его возгорания. По сути, именно эти люди не дали аварии разрастись до масштабов вселенской катастрофы. Третий блок был удержан в стабильном состоянии.
При этом множество специалистов получили сильнейшие дозы облучения и были отправлены в больницу вслед за пожарными. Работами руководил Александр Акимов, получивший смертельную дозу облучения и через две недели скончавшийся в московской больнице. Начальник караула 2-й военизированной пожарной части по охране Чернобыльской АЭС лейтенант Владимир Правик, руководивший тушением пожара, скончался в 6-й клинической больнице в Москве 11 мая 1986 года, как и его однокашник, начальник караула 6-ой военизированной пожарной части по охране Чернобыльской АЭС Виктор Кибенок.
По сигналу тревоги на место аварии выехали пожарные части из Припяти и Чернобыля. Затем стали прибывать машины из соседних районов. Машины скорой поморщи увезли обожженных и пораженных радиацией бойцов в припятскую горбольницу. У них уже нарушилось обоняние, начались приступы тошноты. Многие из них умерли в течение месяца. А следом за ними умерли санитарки и медсестры, которые ухаживали за ними и тоже получили запредельную дозу радиации.
Последние очаги возгорания были подавлены к шести утра, и началась работа по сбору разлившейся воды. Те, кто занимался ею, рисковали не меньше, чем первые герои: при откачке жидкости из низов станции фон составлял сотни рентген в час. Эжекторы шлангов часто засорялись радиоактивным мусором, и их чистили вручную. Естественно, никакой защиты от радиации пожарные не имели. Из них экстренно сформировали 731-й батальон, не значившийся ни в каких бумагах. Бойцы жили в палатках у села Копачи, где загрязнение оставалось особенно сильным. Из 700 человек в живых осталось менее трети.
Вину свалили на персонал
Официальное сообщение об аварии от Совета Министров СССР поступило только 29 апреля. Отвечая одному из журналистов, академик Легасов сослался на неожиданность трагедии: «Как специалист и участник событий могу подтвердить – масштабы аварии, ее характер, развитие событий казались невероятными, почти фантастическими. Злого умысла, попытки что-то скрыть не было». Иными словами, не было злого умысла, но была недопустимая растерянность.
В итоге всю вину свалили на персонал станции, ведь нельзя же было признать неудовлетворительной всю работу в атомной промышленности. Виновниками аварии были назначены пять человек, тогдашнее руководство ЧАЭС. Бывший генеральный директор станции Виктор Брюханов и заместитель главного инженера Анатолий Дятлов получили по 10 лет колонии (Дятлов умер в 1995 году от лучевой болезни). Главный инженер Николай Фомин был арестован 19 августа 1986 года, сошел с ума во время следствия, был признан невменяемым и отправлен в психиатрическую больницу. Начальник смены Акимов и оператор Топтунов не попали под суд только потому, что получили огромные дозы облучения и скончались в больнице. Пять лет получил начальник смены Борис Рогожкин; три и два года – начальник реакторного цеха Алексей Коваленко и государственный инспектор Госатомэнергонадзора СССР Юрий Лаушкин.
А ведь среди этих людей были и те, кто принял на себя весь ужас первых часов аварии. Вот лишь несколько свидетельств участников тех событий, записанные впоследствии.
Анатолий Дятлов: «Первое, что я сделал – вызвал пожарных, а сам поспешил на улицу и обошел здание. Увидел, что оно разрушено, на крышах огонь. Но когда приблизился к 3-му блоку, то около него уже стояли пожарные машины. Поинтересовался: «Кто старший?». Мне показали на лейтенанта Правика.
Я вернулся на 4-й блок. Вызвал заместителя начальника цеха и приказал отключить от электропитания все механизмы, срочно разобрать электросхемы, которые искрили и могли загореться. Потом к нам, на 4-й, пришел дозиметрист. Он замерил уровень радиации. Были места, где, по моему мнению, работать было еще можно. Однако оказались и довольно опасные точки. Правда, насколько опасные, мы не выяснили. Дозиметры оказались слабые, их «зашкаливало». Но мы решили все-таки часть людей вывести за пределы блока».
Фото:Зуфаров Валерий/ТАСС
Юрий Трегуб: «Освещение на какое-то время погасло, потом восстановилось. Я видел, как Акимов включал насосы аварийного охлаждения. Мне он дал команду вручную включить систему аварийного охлаждения реактора. Но в одиночку этого не сделать. Лишь одну задвижку – вдвоем – и то надо открывать минут 30. Тут я увидел Газина, и мы побежали выполнять команду. Рванули дверь, и нас окатило горячим паром. Похоже, сварит минуты за две. Кинулись назад к блочному щиту. Откуда лилась вода, не понял. Нам требовалось попасть в гидробаллонное помещение системы аварийного охлаждения реактора. Только тут дверь завалило. Выскочили на улицу. Там лежали баллоны, разбросанные взрывом, как спички. Тут я увидел свечение от реактора, напоминающее свет от раскаленной спирали».
Телефонистка Попова: «Той ночью я была дежурной телефонисткой по станции. Позвонил Рогожкин и сообщил: «Авария!». Я спросила: «Какая?». Он ответил: «Большая авария». Потом позвонил Брюханов и сказал, чтобы я ставила на магнитофон ленту «Общая авария». Но магнитофон сломался. И система автоматического оповещения всех должностных лиц Чернобыльской станции не работала. Пришлось обзванивать каждого в отдельности».
Судебный процесс уложился в 16 судебных совещаний. Приговор подписали с такой же легкостью, с какой был подписан акт Правительственной комиссии о причинах катастрофы. Его выводы были положены в основу доклада по аварии на конференции 1986 года в МАГАТЭ.
Почему эвакуация не была проведена сразу?
Жителям зараженного радиацией города Припять, просыпавшегося субботним утром 26 апреля 1996 года, в этот день никто ничего не сказал.
К четырем часам утра на работу были вызваны начальники подразделений ЧАЭС, оперативники местного КГБ и руководство Припяти. На оперативном совещании в 10:00 директор станции В. Брюханов скрыл правду о радиационной обстановке, а городской глава В. Маломуж заявил лишь, что на станции случился пожар и необходимо предотвратить панику в городе. Правда, было принято решение о дезактивации городских улиц, радиационный фон на которых составил до 60 миллирентген в час – в сотни раз выше нормы. К рассвету в Припяти под охрану милиции были взяты все важные объекты.
Впервые о необходимости эвакуации заговорили к вечеру 26 апреля. В здании горисполкома прошло заседание Правительственной комиссии, принявшей такое решение. Утром 27 апреля по радио сообщили, что Городской совет народных депутатов в связи с радиационной обстановкой принял решение о временной эвакуации населения города в населенные пункты киевской области.
Фото:Зуфаров Валерий/ТАСС
Людям рекомендовали собрать только самое необходимое, включая документы, деньги и небольшой запас продуктов на первое время. Планировалось, что в 14:00 прямо к домам подадут автобусы, но при проверке все они оказались зараженными радиацией настолько, что пришлось ждать транспорт из других областей. Люди даже не предполагали, что оставляют дома навсегда: некоторые взяли с собой гитары, шашки и карты, радуясь неожиданному мини-отпуску и возможности вырваться из дома. Город был эвакуирован, а жители окрестных деревень еще несколько дней продолжали копаться в огородах, обрекая себя на гибель. Им ничего не сказали.
Позже эвакуировали жителей всех населенных пунктов в 30-километровой зоне, включая Чернобыль, в котором тогда проживало 12,5 тысяч человек. И сотни деревень в соседней Беларуси, ведь ближайшие из них находились в 12-14 км от ЧАЭС и подлежали безусловному отселению. В спешно оставленных деревнях бродили брошенные коровы, свиньи, лошади. Одичавшие кошки и собаки нападали на домашнюю птицу. Солдаты прочесывали район за районом, отстреливая скотину и отправляя трупы в могильники.
Как описано в книге «Чернобыль, Припять, далее нигде…», жители с изумлением рассматривали неестественно блестящие серебром лужи на дорогах, какую-то пыль на едва распустившихся листьях, а в их дома уже настойчиво стучались солдаты и работники милиции. Старики держали оборону в своих хатах, те, кто помоложе, пытались тайком вывезти нажитое имущество, вызывавшее истошный треск дозиметров.
Йод, водка и прочие средства от паники
Что такое радиация и как с ней бороться, никто не знал. Поэтому в народе ходили разнообразные слухи. Кто говорил, что помогает йод, и все стали пить разбавленный йод. Другие слышали, что спастись можно водкой. В городах и поселках толпа выносила содержимое водочных магазинов, а стоимость самогона взлетела выше облаков. И шоферы, и сотрудники ГАИ от водочной профилактики еле держались на ногах, вывозить детей из зоны поражения в какой-то момент стало некому.
Вокзалы напоминали кадры художественных фильмов о гражданской войне: толпа, штурмующая вагоны, детские крики, плач. Эти люди никогда уже не вернулись в свои дома. После 3 июня, когда окончательно было принято решение отказаться от дезактивации зараженной местности, им разрешили небольшими группами в сопровождении сотрудников милиции на час-два поехать домой, чтобы забрать ценности, фотографии и документы. Но все были вынуждены пройти через пункты дозиметрического контроля. Все имущество так «фонило», что увезти не удалось почти ничего. Все пошло в радиоактивный могильник.
Многие считают, что после 1986 года жизнь в зоне остановилась. Это не так. В Чернобыле живут и работают вахтовым методом более двух тысяч человек, здесь располагается администрация Зоны отчуждения, работает магазин. Сама станция работала вплоть до 15 декабря 2000 года. Через пять лет после аварии из-за пожара, возникшего в машинном зале, был выведен из эксплуатации второй блок. Еще через пять лет перевели на стояночный режим первый блок. 15 декабря 2000 года был остановлен третий энергоблок, и ЧАЭС из энергопроизводящей стала энергопотребляющей.
До этого времени в Припяти располагалось несколько крупных предприятий, на них вахтовым методом трудились люди, было электричество, вода, работала канализация. После этого город словно вымер. Сейчас его посещают только официальные делегации и организованные туристические группы. На территории зоны отчуждения обитает много диких зверей. Самые многочисленные – кабаны, распространены лоси, лошади Пржевальского, лисицы и волки.
На самой станции был построен саркофаг, закрывший четвертый энергоблок. Он прослужил три десятка лет. А в ноябре 2016 года его закрыли новым защитным куполом. Этот саркофаг должен прослужить сто лет: именно таковы запланированные временные рамки для демонтажа реактора и полной утилизации радиоактивного мусора, в том числе примерно 150 тонн ядерного топлива.