Шейни шауи твалеби что значит
Здесь всегда так: весна не к месту, зима
Уже не по росту,
Город выжал ее на себя, всю белую,
Словно пасту,
А теперь обдирает с себя, всю черную, как
Коросту,
Добивает пленки, согребает битое после
Пьянки,
Отчищает машины, как жестяные зубы или
Жетоны солдатов янки,
Остается сухим лишь там, где они уехали со
Стоянки;
Россиянки
В курточках передергивают плечами на
Холодке,
И дымы ложатся на стылый воздух и
Растворяются вдалеке,
Как цвет чая со дна расходится в кипятке.
Не дрожи, моя девочка, не торопись,
Докуривай, не дрожи,
Посиди, свесив ноги в пропасть, ловец во
Ржи,
Для того и придуманы верхние этажи;
Чтоб взойти, как на лайнер – стаяла бы,
Пропала бы,
Белые перила вдоль палубы,
Голуби,
Алиби –
Больше никого не люби, моя девочка, не
Люби,
Шейни шауи твалеби,
Let it be.
There is always this: the spring is not the place, winter
It is not for the growth,
City squeezed it over, all white,
Like pasta,
And now scrapes with myself, all black as
a scab,
the film succeeds in sogrebaet broken after
booze,
Cleans the machine as tin or teeth
Tokens soldiers Yankees
It remains dry, only where they left with
parking;
Russians
The shoulders on jackets distort
chills,
And the smoke borne on the air and froze
Soluble in the distance,
As the color of the tea from the bottom of variance in boiling water.
Do not tremble, my girl, do not hurry,
Was finishing, do not tremble,
Sit down, his legs dangling into the abyss, into the catcher
rye,
For that and invented the upper floors;
Шейни шауи твалеби что значит
Roman Ritsa запись закреплена
1078
Трио Мандили – Шени твалеби ра твалебиа
Запись текста и перевод Ritsa_Ir71VK01FB01FBL
Шени Твалеби ра Твалебиа,
Шени Твалеби гулиТ ватаро,
Ме минда, Карго, гулши чагикра,
КвеКнад гатаро шемогатаро.
ГазаПхулдеба аГуГундеба,
Светицховелис Цминда зареби,
Шен схва ЦагиКванс, Дзвирпасо, маграм,
Имазе дзлиер ме меКвареби.
УЦин маТробда шени Твалеби,
Ахла ицоде Гвином дамаТро,
ДГеидан Гвинос давеЦаПеби,
АГар виПиКреб шензе арасдрос.
Гвино, араКи ме вер дамаТробс,
КанЦебиТ ро всва чемо сицоцхле,
Ме мхолод шени Твалеби маТробс,
Да эс Твалеби ГмерТо мицоцхле.
Мзе ро гамова гамоидаребс,
ГареТ гамовлен беври Калеби,
Маграм аравис аГар эКнеба,
Шензе ламази шави Твалеби.
Перевод на русский :
Твои глаза, какие у тебя глаза,
Твои глаза в сердце своём ношу,
Я хочу, моя Хорошая, к сердцу прижать,
Носить по всей стране.
Настанет весна, всё расцветёт,
Святые звоны Светицховели,
Тебя другой уведёт, Дорогая, но,
Но сильнее его я буду любить тебя.
Раньше опьяняли меня твои глаза,
Теперь знай, вино меня опьянило,
Отныне мне придется пить вино,
Я никогда не буду думать о тебе больше.
Вино, водка меня не опьянит,
Если Рогами буду пить, жизнь моя,
Меня только твои глаза опьяняют,
И эти глаза, Боже, пусть живут!
Солнце когда взойдёт, всё расцветёт,
Наружу выйдут многие женщины,
Но ни у кого не будут,
Более красивые черные глаза чем у тебя.
Текст песни на грузинском языке :
შენი თვალები რა თვალებია,
შენი თვალები გულით ვატარო,
მე მინდა კარგო გულში ჩაგიკრა,
ქვეყნად გატარო შემოგატარო.
გაზაფხულდება აგუგუნდება,
სვეტიცხოველის წმინდა ზარები,
შენ სხვა წაგიყვანს ძვირფასო მაგრამ,
იმაზე ძლიერ მე მეყვარები.
უწინ მათრობდა შენი თვალები,
ახლა იცოდე ღვინომ დამათრო,
დღეიდან ღვინოს დავეწაფები,
აღარ ვიფიქრებ შენზე არასდროს.
ღვინო არაყი მე ვერ დამათრობს,
ყანწებით რო ვსვა ჩემო სიცოცხლე,
მე მხოლოდ შენი თვალები მათრობს,
და ეს თვალები ღმერთო მიცოცხლე.
მზე რო გამოვა გამოიდარებს,
გარეთ გამოვლენ ბევრი ქალები,
მაგრამ არავის აღარ ექნება,
შენზე ლამაზი შავი თვალები.
Светицховели – Кафедральный собор в Мцхета.
КанЦи – Рог, из которого пьют в Грузии вино.
здесь всегда так: весна не к месту, зима уже не по росту,
город выжал ее на себя, всю белую, словно пасту,
а теперь обдирает с себя, всю черную, как коросту,
добивает пленки, сгребает битое после пьянки,
отчищает машины, как жестяные зубы или жетоны солдатов янки,
остается сухим лишь там, где они уехали со стоянки;
россиянки
в курточках передергивают плечами на холодке,
и дымы ложатся на стылый воздух и растворяются вдалеке,
как цвет чая со дна расходится в кипятке.
не дрожи, моя девочка, не торопись, докуривай, не дрожи,
посиди, свесив ноги в пропасть, ловец во ржи,
для того и придуманы верхние этажи;
чтоб взойти, как на лайнер – стаяла бы, пропала бы,
белые перила вдоль палубы,
голуби,
алиби –
больше никого не люби, моя девочка, не люби,
шейни шауи твалеби,
let it be.
here it is always like this: spring is out of place, winter is no longer according to growth,
The city squeezed it on itself, all white, like a paste,
and now rips himself off, all black as a bust,
finishes the film, rakes the beat after drinking,
cleanse machines, like tin teeth or tokens of Yankee soldiers,
remains dry only where they left the parking lot;
Russians
in the jackets, they shrug their shoulders in the cold,
and the smoke falls on the cold air and dissolves in the distance,
as the color of tea from the bottom diverges in boiling water.
do not tremble, my girl, do not rush, smoke, do not tremble,
sit, hanging your legs in the abyss, a catcher in the rye,
for this purpose the upper floors were designed;
the city cleans tables, shaves brown cheekbones,
reveals black fistulae,
systoles, diastoles
beat in the edges of the fences, like waves,
hoarse along the clouds hoarse awakened apostles,
heels barefoot erased,
stars do
or someone really looks at us from afar,
«Here is the bezdari,» grins, »
stupid «.
Шейни шауи твалеби что значит
Завтра наше время закончится,
Разлетится драными клочьями.
Утром, криком вороньим порченным,
Заплету в клинок одиночество.
На дорогах судьбы распутица,
Грязь да холод – куда направиться?
Вправо, влево, вперед – что нравится,
Лишь назад, увы, не получится.
Плакать некогда, не в чем каяться:
Что получено, то оплачено,
Не сыграть эту жизнь иначе нам –
Ведь иначе не жить, а маяться…
Завтра утром. спи, моя милая,
На плече моем до рассвета.
Пусть впитается в память это,
Пусть нас это сделает сильными.
К слову о словах, у всех знакомых помешательство на Гарри Поттере, и по-моему еще пара фраз типа «это мое детство, и оно кончилось вместе с Великой Сагой» и я возьму дубинку и начну бить их всех по головам, потому что сил уже нет х_Х
Ну посмотрели, всплакнули и заткнулись бы, так нет, такой пафос развели, что я прямо чувствую тянущиеся от компа розовые сопли.
Не сказать, что я там не люблю Поттера или еще что, просто я к нему абсолютно равнодушна, прочла все книги уже года два (или три?) как, фильмы после ужаса четвертой части не смотрю, и как-то великой потери не ощущаю.
А народ, по-моему, сбрендил.
11 числа идем на гакта. Чем ближе день Х, тем все сильнее желание сдать билет и не идти вапще никуда, потому как мне
а) страшно за свою шкуру, особенно если вспомнить Мияви, а тут народу будет почти в 10 раз больше
б) тупо не хочется с 9 утра бдеть у дверей клуба, дабы обеспечить себе место, с которого будет хоть что-то видно
в) вроде как и не слушаю я его уже давно, а с учетом новой группы и второго вокалиста, а так же трек-листа, состоящего почти целиком из новинок смысл посещения теряется, а синяки-то останутся самые натуральные.
Всю ночь снилось, как я читаю кому-то чужие стихи, а потом гуляю по Киеву с толпой незнакомых людей.
Кстати говоря, ремонтники, расширяющие дорогу почти под моими окнами, обогатили мой словарный запас. Сильно обогатили. К счастью, радиоприемник у них сдох *злобно хихикает* и прослушивание дискографии Максим закончилось.
А я вот за неделю, пока болела, прочитала такое количество веб-комиксов, что в глазах начинает двоиться.
Но есть среди них парочка реально классных, дааа
Умерла Эми Уайнхаус.
Честно говоря, немного в шоке, даже сама не знаю почему.
Слышала у нее две-три песни, иногда видела ее фотографии в очень пьяном виде и всегда нещадно завидовала худобе и татуировкам.
А еще я очень хорошо помню одного человека, для которого она была кумиром.
И с человеком-то я давно не общаюсь, а как-то оно все в итогде по-дурацки вышло, определенно.
R.I.P
А еще я кажется таки еду в Питер в августе, и это не может не радовать
Чеееерт, ну разве можно быть такой счастливой?
Я обпилась кваса и сделала себе браслетик :3
Волосы снова красные, улитки растут как на дрожжах, илето такое лето, что самой не верится.
Омг, счастье таки есть ^^
Вернуться домой все-таки нескончаемо здорово 
Вроде и не было всего шесть дней, а у всех произошли какие-то глобальные перемены, даже страшно.
У меня-то все как было, так и осталось, просто новые впечатления как-то сгладили всякую хрень в мыслях.
Меня не покидает ощущение того, что я проебываю лето, но прямо сейчас нет никакого желания куда-то идти за какими-то впечатлениями.
Пожалуй, я бы посидела дома и почитала книжки, но внезапно выясняется, что народ-то по мне соскучился, и что вроде как надо бы и того, и того, и этого тоже увидеть..
Счастье
Мы гуляли под дождем, смеялись с вывесок и реклам, два раза заблудились, отрыли чертову уйму уютных кафешек, съездили на киевское море, до одури ходили туда-сюда по Хрещатику, чуть не свалились в фонтан, за один день прошагали почти 5 км вдоль набережной Днепра.
Столько всего было, и оно в моей голове ну никак не хочет укладываться.
Пойду отмывать своих улиток, они за неделю выросли почти вдвое, омг
Через несколько часов поезд в Киев и больше ничего для щастья мне не надо.
Когда вернусь ( и если не забуду) постараюсь писать сюда.
Хотя бы изредка.
Старая пластинка
здесь всегда так: весна не к месту, зима уже не по росту,
город выжал ее на себя, всю белую, словно пасту,
а теперь обдирает с себя, всю черную, как коросту,
добивает пленки, сгребает битое после пьянки,
отчищает машины, как жестяные зубы или жетоны солдатов янки,
остается сухим лишь там, где они уехали со стоянки;
россиянки
в курточках передергивают плечами на холодке,
и дымы ложатся на стылый воздух и растворяются вдалеке,
как цвет чая со дна расходится в кипятке.
не дрожи, моя девочка, не торопись, докуривай, не дрожи,
посиди, свесив ноги в пропасть, ловец во ржи,
для того и придуманы верхние этажи;
чтоб взойти, как на лайнер – стаяла бы, пропала бы,
белые перила вдоль палубы,
голуби,
алиби –
больше никого не люби, моя девочка, не люби,
шейни шауи твалеби,
let it be.
Осточерчение (2 стр.)
5 апреля 2009 года
Шестнадцать строк
как твой дар выгоняет тебя на лестничную площадку,
снулую улитку, обдирает с тебя твою костяную шкурку
вспарывает под пяткой твоей брусчатку, паркет и плитку,
под ладонью твоей побелку и штукатурку
хер тебе, а не тряпочку, не перчатку, ни другую попытку,
как ещё объяснять-то тебе, придурку
кто тебя кормил этой басней, что хоть ты тресни,
а там спокойней, в другой из жизней
чем оно серьёзнее, тем опасней, и интересней,
и траектория всё капризней
есть суровая предначертанность и борьба с ней,
вперёд и с песней, и настоящие только вы с ней
всё ты хочешь, сынок, чтоб они на тебя глядели,
узнать умели – и понимали,
а ты не покидал бы логова по неделе, плёл
что вы умеете, пустомели, никак не смалывая эмали
и ничем не жертвовал бы на деле, поставка
письменной карамели, да много требуется ума ли
ну так вот тебе полные руки пепла, полные чаек сопла,
и произвол, и дороговизна,
чтобы вера твоя проклюнулась и окрепла,
гордыня твоя усопла, дорога, виза
чтобы ты почуял такое пекло, в котором
всё на тебе просохло, а после радовался до визга
и злословь сколько влезет, язва,
только мы-то полезные, мы не звери
это только ханже неясно:
при виде лезвия люди делаются трезвее
в результате битья вдребезги, лязга,
скрежета железного, из цепей выпадают звенья
и над этим адом что-то начинает светиться ласково,
протягиваясь из бездны,
и расплёскивается по небу, розовея
25 марта 2012 года
Baby-face Whores
но меняется только взгляд
ни малейших иных примет
даже хочется, чтоб болело
но не болит
им казалось – презреннее всех, кто лжёт
потому что лгать – это методично
тушить о близкого страх; наносить ожог
он ей врёт, потому что якобы бережёт
а она возвращает ему должок
у него блек-джек, у неё какой-то другой мужик
извини, дружок
как же умудрилась при нас остаться вся наша юность
наша развесёлая наглеца
после всех, кого мы не пожалели
ради дурного ли дельца
красного ли словца
после сотой любви, доеденной до конца
где же наши чёрные зубы, детка
грубые швы
наши клейма на пол-лица
Final Cut
осень опять надевается с рукавов,
электризует волосы – ворот узок.
мальчик мой, я надеюсь, что ты здоров
и бережёшься слишком больших нагрузок.
мир кладёт тебе в книги душистых слов,
а в динамики – новых музык.
город после лета стоит худым,
зябким, как в семь утра после вечеринки.
ничего не движется, даже дым;
только птицы под небом плавают, как чаинки,
и прохожий смеётся паром, уже седым.
у тебя были руки с затейливой картой вен,
жаркий смех и короткий шрамик на подбородке.
маяки смотрели на нас просительно, как сиротки,
море брызгалось, будто масло на сковородке,
пахло тёмными винами из таверн;
так осу, убив, держат в пальцах – «ужаль. ужаль».
так зарёванными идут из кинотеатра.
так вступает осень – всегда с оркестра,
как фрэнк синатра.
кто-то помнит нас вместе. ради такого кадра
ничего,
ничего,
ничего не жаль.
31 августа 2009 года
Рэп для миши
никого в списке, мама
одни пропуски
никакой речи, мама
кроме горечи
из-под ботинок зияют пропасти
из-под ладоней уходят поручни
вот как шелестит моя тишина, как гюрза, вползая
вырастает, инеем намерзая
нервная и чуткая, как борзая
многоглазая
вся от дыма сизая, будто газовая
это только казалось, что всё звучит из тебя,
ни к чему тебя не обязывая
а теперь твоя музыка – это язва,
что грызёт твоё горло розовое,
ты стоишь, только рот беспомощно разевая
тишина сгущается грозовая
никакой речи, мама, кроме горечи
чья это ночь навстречу,
город чей
что ж тебе нигде не поётся,
только ропщется
только тишина над тобой смеётся,
как дрессировщица
музыка свивалась над головой у тебя как смерч, она
была вечная
и звучала с утра до вечера
к людям льнула, доверчивая
вся просвечивала
радуги над городом поднимала
круги вычерчивала
никакого толка в ней
кроме силы тока в ней
только в ней
ты глядел счастливей,
дышал ровней
не оставила ни намёка, ни звука, ни знака
сдёрнули с языка
погасили свет в тебе
кончилась
музыка
ни одной ноты, мама
ну, чего ещё
никакой речи, мама
кроме горечи
тишина подъезжает, сигналит воюще
вяжет ручки да и пускает с горочки
знаю, знаю, дружище, куда ты катишься
повседневность резко теряет в качестве
жизнь была подруга, стала заказчица
все истории всемогущества так заканчиваются
по стаканчику
и сквозь столики пробираться к роялю, идти-раскачиваться
делать нечего,
обесточенный
варишь хрючево
ищешь торчево
ставишь подписи неразборчиво
деньги скомканы, кровь испорчена
даже барменша морду скорчила
«как же ты меня бросила, музыка дорогая
шарю по карманам, как идиот, и ящики выдвигаю
всё пытаюсь напеть тебя, мышцу каждую напрягая,
но выходит другая
жуткая и другая
знала бы ты, музыка, как в ночи тишина сидит по углам
и глядит, проклятая,
не мигая»
Ночь 20–21 августа 2009 года, Киев
Снова не мы
ладно, ладно, давай не о смысле жизни,
больше вообще ни о чём таком
лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом
под потолком пахнет липкой самбукой и табаком
в пятницу народу всегда битком
и красивые, пьяные и не мы выбегают курить,
он в ботинках, она на цыпочках, босиком
у неё в руке босоножка со сломанным каблуком
он хохочет так, что едва не давится кадыком
чёрт с ним, с мироустройством, всё это бессилие и гнильё
расскажи мне о том, как красивые
и не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,
как старухи передают ему миски с фруктами для неё
и какое таксисты бессовестное жульё
и как тетка снимает у них во дворе с верёвки
своё негнущееся бельё,
деревянное от крахмала
как немного им нужно, счастье моё
как мало
расскажи мне о том, как постигший важное – одинок
как у загорелых улыбки белые, как чеснок,
и про то, как первая сигарета сбивает с ног,
если её выкурить натощак
говори со мной о простых вещах
как пропитывают влюблённых
густым мерцающим веществом
и как старики хотят продышать себе
пятачок в одиночестве,
как в заиндевевшем стекле автобуса,
протереть его рукавом,
говоря о мёртвом как о живом
как красивые и не мы в первый раз
целуют друг друга в мочки, несмелы, робки
как они подпевают радио, стоя в пробке
как несут хоронить кота в обувной коробке
как холодную куклу, в тряпке
как на юге у них звонит, а они не снимают трубки,
чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, всё в порядке»;
как они называют будущих сыновей
всякими идиотскими именами
слишком чудесные и простые,
чтоб оказаться нами
расскажи мне, мой свет, как она забирается
прямо в туфлях к нему в кровать
и читает «терезу батисту, уставшую воевать»
и закатывает глаза, чтоб не зареветь
и как люди любят себя по-всякому убивать,
чтобы не мертветь
расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий,
чтобы казаться старше,
чтобы нравиться билетёрше,
вахтёрше,
папиной секретарше,
но когда садится обедать с друзьями
и предаётся сплетням,
он снимает их, становясь почти семнадцатилетним