Что чувствует человек при расстреле
Нашпигованные свинцом, или Что чувствуют люди, когда их подстрелили?
Прохожие оказывают первую помощь раненному в Новом Орлеане, США
Чтобы не интриговать читателя сразу же скажем, что в большинстве случаев пулевое ранение, в момент нанесения, оказывается не слишком болезненным. Дебора Коттон, раненная в 2013 году во время парада в День матери в Новом Орлеане, описывает свои ощущения так:
Между тем ранение женщины было очень тяжелым – пуля попала ей в бок, прошла снизу вверх и засела слева в грудной клетке. Дебора перенесла 36 операций, во время которых ей удалили почку, часть поджелудочной железы, большую часть желудка, толстую и двенадцатиперстную кишку.
Можно сказать, что ранение было фатальным и лишь экстренно оказанная высококвалифицированная медицинская помощь спасла женщине жизнь. Общаясь с журналистами в больнице, Коттон сообщила:
Если вы считаете, что мисс Коттон хорохорится или представляет собой особый случай человека с аномально высоким болевым порогом, то вот вам история Райана Джарси. Парень без единой царапины пережил вооруженное ограбление у себя дома, но получил инвалидность из-за собственной неосторожности.
Делая лирическое отступление, можно добавить, что физические страдания молодого американца были органично дополнены осознанием того, что всего за 12 часов до несчастного случая он был выписан из медицинской страховки своих родителей, но не успел еще оформить свою. Ампутация того, что осталось от его ноги и последующее лечение и реабилитация обошлись его семье в 60 тысяч долларов.
Случаи Деборы и Райана вполне типичны – сотни людей, испытавших на себе неприятную процедуру проникновения пули, картечи или дроби в тело, описывают свои первоначальные ощущения как незначительные или неприятные, но неожиданно менее болезненные.
О жжении, которое появилось спустя некоторое время после попадания пули, рассказывает и уже знакомая нам Дебора Коттон:
Можно отметить, что ощущения людей в момент попадания пули в тело весьма схожи, а вот последующие отношения варьируются очень существенно, в зависимости от места ранения. Американский адвокат, получивший пулю в коленную чашечку (этим часто грозят оппонентам в фильмах), был очень впечатлен гаммой ощущений, пришедшей вскоре после попадания:
Чаще всего пострадавшие рассказывают о накатывающих волнах боли, которая может быть как вполне терпимой, так и зашкаливающей до экстремального уровня. Есть и редкие исключения – один экстремал, разрешивший друзьям подстрелить себя в икру из мелкокалиберного пистолета 22 раза, рассказал, что боль была вполне терпимая. Также он упомянул и то, что надеется, что если ему придется получить более серьезное ранение, то будет иметь некоторый иммунитет.
Теория о том, что человек может выработать таким образом нечувствительность к ранениям очень и очень спорна, но нельзя не оценить вклад этого безумца в исследования столь неприятного и актуального вопроса.
Особо стоит рассказать о выстрелах в голову. Мы все уверены, что такое ранение является наиболее опасным и шанс выжить после него мизерный. Но это вовсе не так – многие выживают после таких ранений, хотя и страдают потом от многочисленных осложнений.
50 cent мог бы рассказать об ощущениях при ранении многое – в рэпера попали 9 раз, причем сразу
Общим критерием для всех ранений в голову является сильная головная боль. Американец Майкл Мойлан, которому, пока он спал, в голову случайно (!) выстрелила любимая супруга, проснулся от попадания пули в верхнюю часть черепной коробки. Сразу же после этого пришла сильнейшая головная боль и виновница ранения отвезла его на своей машине в ближайшую больницу.
Майкл, несмотря на раскалывающую головную боль, не верил в свое ранение до тех пор, пока этот факт в приемном покое клиники не подтвердила медсестра. После того, как был поставлен диагноз, жена пострадавшего, Эйприл, скрылась, что наводит на сомнения о случайности ранения.
Но головная боль – это не самый интересный симптом, которым сопровождается попадание пули в голову. Гэри Мелиус, в которого выстрелили из пистолета, сообщил врачам о том, что в момент попадания он услышал крайне необычный звук, который никогда не слышал раньше и уверен, что не услышит после. Пациент сравнил его со звоном монеты в пустой пивной банке, но максимально пронзительным и оттого нереальным.
Джоаб Ходж, получивший пулю в голову в ходе вооруженного ограбления, так описал гамму своих ощущений от неприятного события:
Важно также сказать о том, что почти все раненные говорят о том, что лечение, реабилитация и последующие симптомы от осложнений, гораздо более болезненны чем само ранение. Упомянутый нами адвокат с простреленным коленом рассказал о том, что был неприятно удивлен длительностью и болезненностью процесса выздоровления.
Он был искренне возмущен тем, как показывают восстановление после ран в боевиках, ведь его ждали не пара перевязок и несколько прогулок с палочкой в кругу друзей, а месяцы неподвижного лежания и нестерпимой боли, которую он еле вынес, несмотря на постоянный прием обезболивающих препаратов.
Хочется рассказать и о еще одном немаловажном факторе, сопровождающем огнестрельные ранения – психологическом. Дебора Коттон, выжившая после тяжелого ранения, описывала свое состояние после выздоровления как очень неприятное и нестабильное и оно было связано не со страданиями от послеоперационных болей.
Женщина несколько месяцев страдала от посттравматического стрессового расстройства, которое оказывало влияние на многие аспекты ее жизни. Например, Коттон с удивлением обнаружила, что начала бояться ездить в автомобиле. Поездка со скоростью свыше 35 миль в час вгоняла ее в панику, бороться с которой было бесполезно. Казалось бы – что общего между стрельбой и ездой?
А вы знали, что у нас есть Instagram и Telegram?
Подписывайтесь, если вы ценитель красивых фото и интересных историй!
Что чувствует человек при расстреле
(Продолжение, начало в №№ 4(25), 6(27))
С точки зрения психолога, в смертной казни можно выделить несколько аспектов:
В случае когда приведение приговора в исполнение становится делом решенным, начинается подготовка к преданию осужденного смерти. Чтоб не допустить самоубийства, которое не дало бы возможности государству «покарать преступника», за ним может быть установлено особое наблюдение; осужденный может быть переведен в одиночную камеру, что еще больше усиливает чувство изолированности в последние дни его жизни.
Казнь и подготовка к ней осуществляются в соответствии с установленными процедурами, которые детально расписаны в инструкциях для администраций тюрем. Эти детали (например, снятие мерки для костюма, в который осужденный будет одет во время казни, подготовка свидетельства о смерти и т.д. придают казни характер ритуала. В связи с тем, что в любой момент может последовать распоряжение об отсрочке приведения приговора в исполнение, некоторым осужденным приходиться проходить через начальные этапы этой процедуры несколько раз.
Жестокость смертной казни распространяется на семью и друзей казненного, нередко затрагивая и чувства родственников жертвы преступления, за которое человек был казнен: долгий апелляционный процесс, внимание к делу прессы лишь мешают им обрести спокойствие и продлевают страдания. Некоторые семьи заявляют, что казнь преступника не принесет им облегчения, ведь такое же горе, как то, что переживают они, будет переживать и его семья, у государства нет права причинять такие страдания. Круг людей, причастных так или иначе к смертной казни, расширяется за счет проведения публичных казней (это практикуется в Ираке, Иране, Китае, других странах). Вид казни, как правило, действует ожесточающе, и полиции нередко приходится принимать меры, чтобы навести порядок в возбужденной, начинающей вести себя агрессивно толпе.
«Можно не сомневаться, что подобные зрелища оказывают на умы обычных людей ожесточающее воздействие. В то же время вызывает большое сомнение сдерживающее воздействие таких казней. Удивительно, что администрация не учитывает долгосрочных социальных последствий выставления жестокости на всеобщее обозрение. Такие наказания создают образ государства как. виновника насилия».
За что казнят в наше время?
Но в ряде стран смертью караются также следующие поступки:
В новом уголовного законодательстве высшая мера наказания имеет следующий вид:
Статья 59. Смертная казнь
1. Смертная казнь как исключительная мера наказания может быть установлена только за особо тяжкие преступления, посягающие на жизнь.
2. Смертная казнь не назначается женщинам, а также лицам, совершившим преступления в возрасте до восемнадцати лет, и мужчинам, достигшим к моменту вынесения судом приговора шестидесятипятилетнего возраста.
3. Смертная казнь в порядке помилования может быть заменена пожизненным лишением свободы или лишением свободы на срок двадцать пять лет.
Статьи предусматривающие смертную казнь.
Статья 105. Убийство
Статья 277. Посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля
Статья 295. Посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование
Статья 317. Посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа
Статья 357. Геноцид
Что чувствует человек, ожидающий казни
Этот вопрос следует разделить на две части.
1. Что чувствует человек, приговоренный к смерти, при долгом ожидании.
2. Что чувствует человек непосредственно перед казнью.
Несколько примеров из жизни обитателей камер смертников
«В страшную камеру под сильным конвоем нас привели часов в 7 вечера. Не успели мы оглядеться, как лязгнул засов, заскрипела железная дверь, вошло тюремное начальство в сопровождении тюремных наблюдателей.
— Шестьдесят семь человек.
Камера замерла, ощущая дыхание смерти. Все как бы оцепенели.
Причина смерти убийство: что чувствуют палачи во время казни
Споры о том, должна ли применяться смертная казнь, разгораются с новой силой, как только происходит очередное резонансное, шокирующее преступление. И у сторонников, и у противников множество веских аргументов. А что думают те, кто приводит в исполнение смертные приговоры? Кто они современные палачи? Что они чувствуют, когда лишают жизни по велению закона?
Верховный суд США приостановил исполнение смертных приговоров, вынесенных на федеральном уровне, отложив таким образом четыре казни, которые были намечены в декабре. Против отсрочки резко выступала администрация Дональда Трампа: глава Белого Дома ярый сторонник смертных приговоров, которые продолжают действовать в 30 штатах из 50.
В Европе и СНГ единственной страной, в которой существует казнь, остается Белоруссия. В России последний смертный приговор был исполнен в 1996 году, и сейчас действует мораторий.
«По закону и без ошибок»
Чарльз О’Райли бывший старший надзиратель тюрьмы Уоллс Юнит в Техасе. Он стал палачом, в общем, случайно. Служил на флоте, потом трудился на нефтяном шельфе, а однажды перед ним возник выбор, куда идти: работа была только на железной дороге или в тюрьме. Он выбрал последнее и, как говорит сам, «стал работать на штат Техас». Этот штат считается лидером по количеству исполненных смертных приговоров в Америке.
Чарльз О’Райли: «Я не помню первого человека, которого казнил. Имена этих людей не слишком важны для меня. Я провел 140 казней за время своей службы».
Он не считает, что делал плохое.
Чарльз О’Райли: «Частью моей работы было убивать людей. И если уж делать это, то делать по закону и без ошибок».
Что чувствуешь, когда пришло время убивать?
Девять лет назад Чарльз вышел на пенсию. На своем внедорожнике он любит гонять по пустыне Мохаве, но чаще просто гуляет на ранчо и играет с собаками. Тюремный период не забыт и из жизни не вычеркнут в доме полно фотографий тех лет. Он даже сохранил на память ключи от комнаты, где казнил преступников.
Чарльз О’Райли: «Заключенных держали в другой тюрьме, в камерах смертников. Обычно в час дня приговоренного привозили к нам. Я встречал его. Объяснял, чего ему ожидать. Когда приходило время, я шел в камеру и так и говорил: „Время пришло“».
Ему много раз задавали вопрос, каково это участвовать в казни?
«Раньше расстреливали в лесу»
Олег Алкаев в годах занимал пост начальника Следственного изолятора №1 Комитета исполнения наказаний МВД Республики Беларусь. За время работы Алкаева в минском СИЗО было расстреляно 134 человека.
Олег Алкаев: «Раньше расстреливали в лесу. Это немножко Средневековьем попахивает. Темнота, ночь, лес, яма. Свет фонариков. Люди в машине сидят. Ожидают смертной казни. Я изменил. Стали приводить в исполнение приговоры в помещении, специально оборудованном для этого».
Расстрельная команда Олега Алкаева действовала в условиях строжайшей секретности. Даже сослуживцы ничего не знали об их особых обязанностях: обычные вроде коллеги, все вроде заняты кабинетной работой.
Олег Алкаев: «После исполнения приговора опять все возвращались к своей деятельности. Никаких там „я посплю до обеда, отгул возьму“. Нет, ровно в 9 часов утра, все побритые, все должны сидеть в кабинете и работать. Это было одно из условий конспирации».
«Большая часть населения поддерживает высшую меру»
Рон МакЭндрю коллега Алкаева из США. Возглавлял одну из флоридских тюрем, отдавал приказы во время исполнения смертных приговоров.
Со временем вместо электрического стула во Флориде стали использовать смертельную инъекцию. А самого Рона все чаще одолевать кошмары.
Рон МакЭндрю: «У меня начались серьезные проблемы со всем этим процессом. Я не мог выкинуть из головы лица всех этих людей. Они приходили ко мне и днем, и ночью. Я мог ехать на машине по шоссе и чувствовать, что они сидят в машине вместе со мной. У меня были проблемы, и я годами прятался от них за алкоголем».
Так из убежденного сторонника высшей меры наказания он превратился в ее ярого противника. И вот уже почти 20 лет доказывает американским властям: казнь это что угодно, но только не наказание.
Рон МакЭндрю: «На самом деле „казнь“ это не что иное, как слово, которым хотят приукрасить преднамеренное церемониальное политическое убийство. Вы могли заметить, что за пару месяцев до выборов казни внезапно становятся популярными. Людей убивают для того, чтобы губернаторы могли получить награду в виде голосов. Потому что они знают, что большая часть населения поддерживает высшую меру».
По словам Рона, в медицинском заключении тюремный врач не пользовался синонимами. В графе «причина смерти» писали просто «убийство».
Спасение
Что чувствует человек перед расстрелом?
Никогда не узнаешь, пока не попробуешь сам.
Когда-то давно, еще в школе, рассказывая об одном революционере, нам зачитывали его воспоминания об ощущениях перед казнью — ему повезло, в последний момент его помиловали. Кажется, он описывал распределение последних секунд перед смертью на различные необходимые дела. Так или иначе, учитель тогда спросил у нас: если бы у вас оставалось семь секунд до расстрела, что бы вы делали?
Сейчас мне кажется, что это было не очень-то педагогичное и корректное задание для того возраста.
Я помню, что вслух разбил семь секунд на короткие отрезки времени. Если не ошибаюсь, тогда я отвел две секунды на прощание с окружающими (соратниками?), две — на размышления, вознесение молитвы и подобное, еще две секунды приходились на последние движения и попытки встать поудобнее, а последнюю секунду я оставил в качестве расходной: если где-то не уложусь в срок.
Таков был мой ответ перед классом. Про себя же я думал, что упал бы на колени, зарыдал, принялся бы в голос умолять кого-то о спасении, обнял бы первого попавшегося, завалился бы на землю, в последний раз увидел бы небо.
Потом, уже после школы, я рассказал все это одной девушке. Она немного подумала, а потом ответила: «Эмоциональных привязывают к столбам». У нее было очень интересное отношение к жизни. Она прекратила общение первой.
Тогда, в школе, я думал, что хорошо представляю себе ощущения перед расстрелом. Как свои, так и некоторых других хорошо известных мне людей. Ха.
Никогда не узнаешь, пока не попробуешь сам.
Они не стали завязывать нам глаза, и это было особенно неприятно. В расстреле самое мерзкое — то же, что и в удалении родинки лазером. Не можешь предсказать, в какой момент ударит, но знаешь, что точно попадет. И точно неприятно, хотя сами ощущения представить тоже не можешь.
Только ждать конца с завязанными глазами куда как легче. С закрытыми — уже совсем не то. А смотреть в лица расстрельной команде — и вовсе жуткое времяпрепровождение. Особенно если тебе осталось жить несколько минут.
Оказывается, на самом-то деле, в последний момент время ужасно растягивается. Семь секунд или восемь — не знаю, но ощущение такое, как будто ждешь уже минут десять. Самое страшное: ты безумно не хочешь умирать, но подсознательно, глубоко-глубоко, еле слышно для самого себя, ты подгоняешь команду. Ждешь, когда же все это уже закончится. Как школьная сценка, в которой тебе дали совершенно дурацкую роль, и ты выходишь, нелепо и неестественно улыбаясь, говоря окружающим: «Я понимаю, что это идиотизм, но. », и гонишь время, желая, чтобы твоя часть наконец-то прошла, а твои ноги, а потом и все тело, напрягаются, и время начинает течь медленнее.
А интуицией ты чувствуешь, что можешь спастись. Впрочем, здесь, наверное, я уже зря говорю за всех. Но у меня было именно это ощущение. Интуиция бьется на задворках сознания и кричит: «У тебя есть шанс, есть!». А ты хочешь верить, но никак не можешь понять, где он, этот шанс, и больше всего боишься, что он есть, а ты упустишь его по собственной глупости и нерасторопности.
«Интуиция — это способность постижения истины путем прямого ее усмотрения без обоснования с помощью доказательства». Это не моя идея. Это я в свое время прочитал в одной книге.
От земли поднимается странный сладковатый запах. Я поворачиваю голову влево, потом вправо. Едва ли кому-нибудь когда-нибудь утром в голову приходила мысль: «А что, если завтра вечером я буду стоять в ожидании расстрела?». Мне так точно не приходила. Кто бы мог подумать, что элементарный поход в магазин за чернилами может так обернуться?
Никогда не узнаешь, пока не попробуешь сам.
Исповедь перед казнью
Только в «МК» – интервью с исполнителем смертных приговоров в Белоруссии
Белоруссия в ожидании.
Страна ждет реакции президента Александра Лукашенко на смертный приговор минским террористам, который вынес судья.
Казнить нельзя помиловать.
Где глава государства нарисует запятую?
Тем более когда тысячи людей подписали петицию о помиловании молодых людей. Среди подписавшихся есть и пострадавшие в теракте. Выходит, страна не верит в виновность молодых парней?
Как в Белоруссии осуществляется смертная казнь, что думают близкие приговоренных в этот момент, о чем просят осужденные перед расстрелом — в эксклюзивном интервью «МК» Олега Алкаева. Человека, который руководил расстрельной бригадой.
Олег Алкаев — единственный человек на постсоветском пространстве, который не скрывает, что на протяжении 10 лет работал палачом. На его счету более 130 казненных. Правда, собственноручно на курок он не нажал ни разу. Алкаев являлся руководителем расстрельной бригады.
Откровения этого человека шокируют.
«Никто не отказывался работать в расстрельной бригаде. Человек ко всему привыкает»
— Олег, сколько человек входило в вашу бригаду?
— В мою команду входило 13 человек вместе со мной. Это оптимальное число людей, которое позволяло без проблем обеспечить процесс исполнения смертных приговоров. Одни люди выводили осужденного из камеры, другие осуществляли доставку в пункт исполнения приговора, третьи — расстреливали и захоранивали.
— Существовал дублирующий состав бригады на случай болезни кого-то из ваших подчиненных?
— Такая замена не предусматривалась. Всегда обходились своими силами.
— Как отбирали персонал для расстрельной бригады?
— При подборе персонала для спецподразделения образование или должность значения не имели. Набирали людей с устойчивой психикой, физически здоровых и не обремененных семейно-бытовыми проблемами. Как правило, все эти люди уже имели опыт общения с заключенными. В специальном обучении или подготовке никто не нуждался. Все обучение проводилось внутри подразделения. Психологов в команде тоже не было. Можно сказать, я заменял ребятам и психолога, и наставника. Исключение из спецгруппы производилось, как правило, либо по состоянию здоровья, либо в связи с уходом на пенсию.
— После такой работы никто из ваших подчиненных с ума не сошел?
— В психбольницу никто не попал. Имели место быть депрессия и незначительные нервные расстройства. Но это вполне нормальное состояние человека, который впервые столкнулся с расстрелами. Я тоже поначалу испытывал подобные ощущения. Потом прошло.
— Как снимали стресс?
— Сотрудникам специальной группы разрешалось употребление алкоголя, но в разумных пределах и только после работы. Пьяниц в группе не держали.
— Кто-нибудь из вашей бригады уволился по собственному желанию?
— Как это ни покажется странным, случаев добровольного отказа от работы в расстрельной команде я не знаю. Поймите, человек ко всему привыкает. К такой работе тоже.
— Такая работа оплачивалась отдельно? Какой гонорар платили за расстрел?
— Естественно, что за внеурочную работу во внеурочное время полагалось дополнительное вознаграждение. Сумму вознаграждения я называть не буду, скажу только, что она была очень невелика.
— Почему вы согласились возглавить расстрельную команду?
— Мое руководство расстрельной командой началось одновременно с вступлением в должность начальника СИЗО. Инструкция позволяла отказаться от этой работы, но это расценили бы как проявление слабости, что поставило под сомнение мою способность вообще быть руководителем. Честно говоря, я не помню случаев добровольного отказа от руководства специальной группой. Я так же, как и все новички, поначалу испытывал стресс и другие негативные последствия этой работы. Но ситуация не позволяла поддаваться эмоциям и чувствам, поэтому уже в последующих процедурах я участвовал как вменяемый и адекватный руководитель команды. Первый стресс, как и все другие начинающие коллеги, снимал водкой. Потом научился обходиться без нее.
— Наверняка самым страшным для новичков был первый расстрел?
— Исполнение смертного приговора — не геройский поступок, а довольно отвратительное мероприятие и тем более зрелище. Все члены команды это понимали, хотя вслух об этом никто никогда не говорил. Первое участие в процессе смертной казни вызывает сильнейший стресс у любого нормального человека. Опытные сотрудники всегда поддерживали новичков, старались оградить от наиболее эмоциональных моментов. Но новички быстро научились абстрагироваться от всего происходящего, и вскоре им можно было поручать исполнение любых функций.
— Вы помните свой первый расстрел?
— В начале моей деятельности на посту руководителя расстрельной команды процедура исполнения приговора происходила в лесной местности. Людей привозили в лес, выводили из машины и расстреливали по одному. Машина с другими осужденными, ожидающими своей очереди, находилась в двух десятках метров от могилы. Представляете состояние осужденных? Позже мною было принято решение перенести процесс исполнения наказания в помещение. Это внешне выглядело более цивилизованно, хоть и увеличивало объем работы: нужно было упаковывать и грузить трупы, затем хоронить, тогда как в лесу приговоренные подходили к могиле на своих ногах.
— Где потом стали проводить в исполнение приговор?
— Место исполнения приговора определял руководитель группы в зависимости от обстоятельств. Специальная инструкция давала такое право. Приговор мог приводиться в действие или непосредственно в районе места захоронения осужденного, или в специальном помещении. Помещение, где производились расстрелы, представляло собой строение, замаскированное под объект хозяйственно-бытового назначения. Его месторасположение засекречено, и назвать я его не могу — так как, возможно, там до сих пор расстреливают приговоренных к смертной казни.
Сомали, 2009 год. Приговоренного к смертной казни готовятся забить камнями.
«Процедура общения с родственниками смертников гораздо более стрессовая, чем сам процесс казни»
— Олег, насколько я знаю, тела расстрелянных не отдают родственникам. Где хоронят смертников?
— По поводу места захоронения осужденных я не могу говорить. Это не моя тайна! Так предусмотрено белорусским законодательством, и нарушать его даже сейчас я не стану. Скажу лишь, что места захоронения безымянные. Никаких табличек, бугорков, веточек или других признаков захоронения мы не оставляли.
— Облегчить задачу с захоронением могла бы кремация. Почему в Белоруссии запрещено кремировать таких осужденных?
— Предложение по кремированию в мае 1999 года сделал мне бывший министр МВД Юрий Сиваков. В то время я еще не знал, что предложение министра скрывало двоякий смысл. Таким образом по поручению тогдашнего секретаря совета безопасности Виктора Шеймана он изыскивал пути бесследного уничтожения политических противников правящей верхушки. Я выступил категорически против. Объяснил, что сотрудники крематория могут «расшифровать» членов расстрельной команды, что повредило бы нам. И со мной согласились.
— Все участники расстрельной бригады соблюдали конспирацию?
— Члены группы по исполнению смертных приговоров были хорошо законспирированы. Нам было запрещено даже обсуждать между собой тему исполнения смертных приговоров. Никто из наших близких не знал, чем мы занимаемся. Таким известием мы бы нанесли психологическую травму близким. Вряд ли человек способен спокойно воспринять известие, что его муж, брат, отец — палач. Не исключалась и возможность мести со стороны родственников казненных.
— Как начальнику СИЗО вам приходилось общаться с родственниками приговоренных к казни?
— Процедура общения с такими родственниками в моральном плане гораздо более стрессовая, чем сам процесс казни. Встречи с матерями преступников были для меня самым тяжелым испытанием. У женщин случались истерики, обмороки, люди задавали самые несуразные вопросы, выдвигали нелепые предложения. Приходилось терпеливо выслушивать. Например, мать одного осужденного предлагала мне деньги за имитацию расстрела. Просила указать место захоронения, чтобы успеть выкопать тело якобы расстрелянного сына, чтобы потом увезти его из страны. А вот другая женщина, которая не оправдывала сына, совершившего убийство милиционера, настаивала на расстреле его соучастников, которые были осуждены к пожизненному заключению. Инструкция запрещала мне каким-либо образом комментировать исполнение приговора. Я мог произносить только предусмотренные все той же инструкцией слова: «Убыл по приговору». Куда убыл и зачем — не пояснялось. Подобная информация порождала много слухов и домыслов. Бытовало мнение, что осужденных к смертной казни увозили в Россию на предприятия оборонного значения с очень вредным производством. Мы эту легенду не опровергали. Напротив, поддерживали эту версию в разговоре с родственниками осужденных. Конечно, верили не все, но большинство из них надеялись именно на такой исход дела.
— Каким образом совершалась смертная казнь?
— Только расстрел! Выстрел производился из пистолета с глушителем марки «6ПБ9». Из этого пистолета выстрел был наиболее приглушенным и не доносился до слуха других осужденных, ожидавших своей очереди.
— Перед тем как в человека выстрелят — он имеет право на последнюю просьбу? Например, выкурить сигарету.
— Я слышала, что приговоренные к смертной казни в ожидании оглашения приговора сходят с ума?
— Люди, ожидающие смертный приговор, постоянно находятся в высочайшем нервном напряжении. Это что-то вроде затяжного прыжка без парашюта, где есть слабая надежда на стог сена. Естественно, что во время исполнения приговора напряжение доходит до высших пределов человеческого организма. Стадию безумия определить сложно, но неадекватность и прострация наблюдаются практически у всех. Для осужденных характерны покорность и полное безволие. Трудно выделить что-то индивидуальное. На моей памяти лишь несколько человек перед исполнением приговора выглядели более-менее вменяемыми и осознавали, что с ними происходит. Это были верующие люди.
«Дату исполнения приговора осужденному не говорят до последнего. Но, несомненно, он интуитивно чувствует ее приближение»
— Говорят, что следователи Белоруссии способны любого человека довести до приговора без особых улик и свидетелей?
— В отношении работы белорусских следователей вопрос поставлен не совсем корректно. Без улик невозможно доказать преступление. Другое дело — как добываются улики? В практике белорусского правосудия имели место случаи, когда улики подтасовывались, фальсифицировались или подбрасывались. Так было по делу витебского маньяка Михасевича, где посредством такого обращения с уликами были осуждены 13 невиновных человек. Причем один из них был расстрелян. Что касается возможностей оперативных аппаратов мест лишения свободы, следует отметить, что это очень сильные структуры, способные решать самые сложные оперативные задачи. В вопросах раскрытия преступлений оперативные аппараты мест лишения свободы руководствуются инициативными заданиями органов внутренних дел, прокуратуры, КГБ и другими инициаторами. Однако всегда существует угроза использования возможностей этого аппарата для решения задач, никаким образом не связанных с деятельностью органов внутренних дел и пенитенциарной системы. А именно как репрессивный аппарат. Так, например, в 2011 году оперативные подразделения системы ДИН МВД Беларуси вместо борьбы с рецидивной преступностью сосредоточили всю свою деятельность на дискредитации лидеров политических партий и движений, оказавшихся в местах лишения свободы. Жестоким репрессиям подверглись и подвергаются сейчас осужденные кандидаты в президенты Андрей Санников и Николай Статкевич, политзаключенные Дмитрий Дашкевич и Николай Автухович, а также многие другие, имевшие несчастье быть несогласными с итогами выборов президента Беларуси в декабре 2010 года.
В 1980 году Николая Тереню расстреляли вместо маньяка Михасевича.
Геннадий Михасевич, казненный за убийство 36 женщин в 1988 году.
— Вернемся к смертной казни. В каких камерах сидят смертники?
— Камеры смертников находятся в подвальном, изолированном от других камер блоке, доступ к которому ограничен. Камера рассчитана на двух человек. На дверях — дополнительное запирающее устройство, которое может открываться только с пульта дежурного по СИЗО. На прогулку осужденных к смертной казни не выводят. Двери в их камеру открываются только в присутствии дежурного по СИЗО и при усиленном наряде контролеров. Все выводы человека из камер производятся только по распоряжению начальника учреждения.
— Осужденному заранее объявляют дату его смерти?
— Человек, приговоренный к смертной казни, не знает даты исполнения приговора, поэтому он ждет ее каждый день. Об этой дате вообще никто не знает, кроме руководителя расстрельной команды, так как он ее и определяет. Происходит это так. После получения от президента указа об отказе в помиловании у руководителя согласно инструкции есть ровно месяц на приведение приговора в исполнение. Дата казни определятся в зависимости от разных условий. В том числе и погодных. Учитывались даже такие мелочи, как полученная смертником передача. Я всегда давал возможность доесть принесенные ему продукты. Осужденные это тоже знали и были неимоверно рады, когда получали передачу. Это гарантировало им несколько дней некоторого расслабления от ожидания смерти. Также никогда не исполнялись приговоры в выходные дни. И дело здесь не в гуманизме, а в опасности «расшифровки» членов команды перед сотрудниками СИЗО. Системный сбор одних и тех же сотрудников в дни отдыха и «привязка» их к выводу из камер смертников, вывозу их за пределы СИЗО не могли бы остаться незамеченными дежурными сменами.
— И все-таки когда наступает день приговора, как об этом объявляют осужденному? Как он себя ведет?
— Дату исполнения приговора ему не говорят до последнего. Но осужденный интуитивно чувствует ее приближение. Отсчет дням, приближающим его к смерти, он начинает вести практически сразу после подачи ходатайства о помиловании. Ведь он не знает, когда ходатайство будет рассмотрено. Неизвестность в отношении любого события приводит человека в удручающее состояние. А неизвестность в отношении вопроса жизни и смерти порождает моральные страдания, которые, как утверждают некоторые юристы, являются дополнительной мерой наказания, не предусмотренной приговором. Но когда в камеру смертника заходят в последний раз, он все понимает. Он чувствует приближение смерти по нашим шагам в коридоре и по интонации голосов. С этого момента он уже пребывает в другом измерении. Говорит и отвечает на вопросы автоматически, заученными фразами, абсолютно не понимая смысла сказанного. Оценить и передать словами состояние человека, который знает, что вскоре умрет насильственной смертью, невозможно, ибо еще никто не смог поделиться своими ощущениями в этот момент.
XIX век. Смертная казнь через сожжение. Америка.
«Смертный приговор разрушает „криминальное братство“. Приговоренный к расстрелу начинает сдавать подельников»
— Когда судья объявляет расстрельный приговор — это не значит, что приговор завтра приведут в исполнение. Затем следует ходатайство президенту о помиловании. Все обращаются с такой просьбой к президенту?
— Случаи отказа от ходатайства о помиловании имели место. Но это крайне редко. О помиловании не просили люди, которые совершили страшные преступления и сами осознавали бессмысленность такого ходатайства. Как правило, это были осужденные за изнасилование и убийство несовершеннолетних.
— Родственники осужденного до последнего борются за отмену приговора, а сами приговоренные к казни пытаются как-то оттягивать дату приговора?
— Конечно, на всех стадиях ожидания решения президента о помиловании продолжается борьба за жизнь осужденных. Как их самих, так и родственников. Адвокаты на этой стадии уже бессильны. Осужденные, как правило, «вспоминают» новые обстоятельства дела, позволяющие, по их мнению, смягчить их вину, либо вводят в дело новых фигурантов. Пишут зачастую явки с повинной по чужим преступлениям — в надежде, что откроется новое следствие и продлит ему жизнь. Случаи симуляции болезни бесполезны, потому что согласно инструкции любая медицинская помощь оказывается только в камере.
— Грубо говоря, человек после приговора начинает сдавать соучастников преступления?
— Смертный приговор разрушает «криминальное братство». И бывшие подельники, которым вынесли смертный приговор, зачастую начинают старательно рассказывать «правду» — естественно, приуменьшая свое участие в преступлении и до предела загружая содеянным остальных преступников. Но поскольку это «прозрение» происходит после вынесения приговора, то подобные признания уже не влияют на принятое судом решение и расцениваются как способ ухода от ответственности. Однако был случай, когда осужденный, заметив случайно на свидании мать своего соучастника, обратился ко мне и заявил, что берет всю вину на себя и просит расстрелять его одного. Я пообещал сделать все возможное и сказал, что его соучастник обязательно переживет его. В то время жить им оставалось всего несколько дней. Слово я сдержал. Расстреляны они были, конечно, оба. И в один день. Но соучастник действительно пережил подельника на Не знаю, доставило ли ему это удовлетворение, но перед казнью я ему об этом напомнил и сказал, что сделал все, что в моих силах. Он был, на мой взгляд, в относительном сознании. Во всяком случае, кивнул головой, подтверждая, что мои слова ему понятны.
— Вы часто беседовали с приговоренными к расстрелу? О чем они говорят, что просят, зная, что жить им осталось немного?
— По долгу службы мне приходилось часто встречаться со смертниками. Заявления от них поступали самые необычные. Я к этому относился спокойно. Каждый вправе спасать свою жизнь. Даже приговоренный к расстрелу. Одни давили на чувства своих родственников, требуя добиваться встречи с президентом или другими влиятельными лицами вплоть до Папы Римского. Кто-то писал письма близким, что скоро их заживо разберут на донорские органы. Такие заявления мы либо цензурировали, либо не отправляли, чтобы не причинять родителям излишних страданий.
— С вас брали подписку о неразглашении при поступлении на такую должность?
— Подписку о неразглашении служебной или государственной тайны любой сотрудник МВД дает при поступлении на службу. Я тоже подписывал такой документ — ведь я много лет проработал начальником СИЗО. Но я нарушил закон — потому что действующая власть сама допустила публикацию в СМИ моих показаний, которые проходили в уголовном деле под грифом «совершенно секретно». В этих публикациях меня назвали руководителем расстрельной команды. Также была описана деятельность возглавляемого мною подразделения, не подлежащая разглашению. После этого я был вынужден эмигрировать из страны. Оставаться там было небезопасно.
— Чем вы занимаетесь сейчас?
— Я уехал в Германию. Получил здесь жилье, прошел курсы по изучению немецкого языка и несколько лет жил на пособие. Потом начал осваивать наиболее приемлемые для меня профессии. Наконец я определился. Окончил курсы шоферов. Устроился водителем небольшого автобуса в берлинском туристическом агентстве «Русская почта». Кроме того, по вечерам я работаю в русском магазине на специальном агрегате по уборке помещения. У меня практически нет выходных. Чему я безмерно рад. В Германии почетен любой труд. И когда мои друзья и бывшие коллеги подсмеиваются надо мной, я им отвечаю так: «Моими конкурентами в трудоустройстве на мои рабочие места были и остаются по сей день два доцента и один профессор». И это не шутка.
— Если бы вам довелось прожить другую жизнь, в ней была бы смертная казнь?
— Знаете, если бы мне довелось прожить жизнь еще раз, я бы не стал в ней ничего менять. Иногда меня посещали мысли: стоило ли отдавать лучшие годы жизни общению с бандитами? Но когда я познакомился с политиками — вдруг ощутил себя счастливым человеком, так как понял, что ранее всю жизнь имел дело с порядочными людьми.
— Давайте представим, что завтра вам снова предложат вернуться к той самой должности палача, — согласились бы?
— К смертной казни я всегда относился как к необходимому злу. И сегодня мое мнение в отношении этого вида наказания мало изменилось. Поэтому сегодня я ни за что бы не согласился участвовать в расстрелах.