Что характерно для есенинского стиля
Наиболее характерные особенности эволюции поэтического стиля С. Есенина
Идейно-эстетические взгляды Есенина и его теория художественного творчества. Фольклорные источники в его поэтике. Особенности словесного образа в поэзии Есенина. Роль традиций национальной поэзии в эволюции поэтического стиля Есенина. Значение поэтического опыта Есенина для развития советской поэзии.
Многочисленные идейно-художественные влияния, испытанные С. Есениным, оставили глубокий след и в его поэтике. Но уже в ранний период творчества отчетливо обозначилась и самобытность поэта, особая, только ему присущая манера перевоплощения впечатлений от внешнего мира в поэтические образы.
* ( И. Розанов. Есенин. О себе и других. М., 1926, стр. 22.)
Из этих высказываний Есенина следует, что основным в своей поэтике он считал образность, которая позволяла ему выражать самые тонкие оттенки лирического чувства. При этом поэт не ставил себе в заслугу открытие образа, наоборот, он считал его основой «русского духа и глаза». Есенин, следовательно, связывал «свое основное» в поэтике с глубинными традициями национального русского творчества.
Конкретное обоснование правомерности своей поэтики Есенин дал в «Ключах Марии», своеобразном трактате, проливающем свет на многие особенности его лирики. И хотя «Ключи Марии» написаны в 1918 году, в них Есенин соотнес накопленный им к этому времени собственный поэтический опыт с собственным пониманием национальной поэтической традиции, в которой он выделил крупным планом особенности народного образотворчества. Мы не касаемся здесь слабых и неверных сторон есенинской мысли, выражаемой часто в трактате в мистической форме, его социальных и других взглядов, обнажающих эклектичность мировоззрения поэта и отсутствие ясности в общественных вопросах. Нам интересно выяснить, как понимал поэт ту образность, которую он, по его собственному утверждению, унаследовал от своего народа.
Образ от плоти можно назвать заставочным, образ от духа корабельным и третий образ от разума ангелическим.
Образ заставочный есть, так же как и метафора, уподобление одного предмета другому или крещение воздуха именами близких нам предметов.
Лирика дореволюционного Есенина интимна, лишена сложных философских и абстрактных размышлений и обращена ко всем пяти чувствам человека. Поэтому в ней образ прежде всего конкретен и имеет в своей основе частицу материального мира, воплощенного поэтом в соответствии с лирической идеей в звуках, красках, запахах, доступен осязанию и вкусу.
Часто цвет и звук соединяются в одном образе: «звонкий мрамор белых лестниц», «хвойной позолотой взвенивает лес», «в синюю высь звонко глядела она, скуля», «синий лязг подков», «красный звон», «стозвонные зеленя».
Из реальной сельской жизни черпает Есенин и такие образы: «словно космища кудесниц звезды в яблонях висят», «по лощинам черных пашен пряжа выснежного льна», «вечер морозный, как волк темнобур», «по равнине льется березовое молоко», «облака вяжут кружево», «сумерки лижут золото солнца», «зыбко пенятся зори за рощей», «слухают ракиты посвист ветряной», «как совиные глазки, за ветками смотрят в шали пурги огоньки», «шелк купырей», «рассвет рукой прохлады росной сшибает яблоки зари».
Все выписанные нами образы созданы по единому принципу. В их основе лежит уподобление различных явлений реальной жизни по сходным признакам, на основании которых они сближаются. Перенесение этих признаков одного явления на другое рождает поэтический образ, позволяющий поэту ярко выделить еле уловимые оттенки изображаемого или овеществить невещественное понятие («Ловит память тонким клювом первый снег и первопуток»).
Иногда почти каждая строчка стихотворения содержит в себе такие образы:
Несмотря на большую насыщенность образами, стихотворение, однако, не рассыпается, оно связано строгой последовательностью изображения, в которой нельзя переставить строфы, скрепленные также двумя последними строками.
Созданные однажды, поэтические образы получают в лирике С. Есенина самостоятельную жизнь, перекликаются друг с другом, объясняют друг друга, кладутся в основу новых образов. Это становится возможным потому, что в них поэт закрепил понятное людям и дорогое ему переживание, живое чувство, частичку человеческой души, характерное для нее в определенное время и в определенных условиях движение.
* ( А. Толстой. Собр. соч. в десяти томах, т. 10. М., ГИХЛ, 1961, стр. 89.)
Уже в дореволюционных стихотворениях начинается перекличка образов, которая станет позже постоянной. Появляются так называемые сквозные образы: березка, клен, ива, месяц, колокольчик и бубенец, тройка; постоянные цвета: белый, синий, голубой, красный, золотой, с которыми у поэта связаны определенные ассоциации, претерпевающие эволюцию, выражаемую в новом наполнении этих образов в зависимости от душевного состояния поэта, находящего в них новые оттенки для уподобления.
* ( Стихотворение «Сыплет черемуха снегом».)
* ( «Край ты мой заброшенный».)
Взятые поэтом из фольклора заставки чаще всего лежат в основе сквозных образов. Сразу же заметим, что тесная связь Есенина с устным народным творчеством не определяется заимствованиями отдельных образов, сюжетов, мотивов. Таких заимствований немного. Для характеристики этой связи гораздо важнее подчеркнуть унаследованные Есениным от фольклора принципы поэтического выражения впечатлений, чувств, размышлений.
В ранней лирике Сергея Есенина развертываемые на основе заставок поэтические образы обычно оттеняют лирическую мысль или отдельные стороны изображаемых предметов и явлений и носят в структуре стихотворения локальный характер. Поэтому часто их может быть несколько не только во всем стихотворении, но и в отдельной строфе. Один пример:
Картина вечера поздней деревенской осени составлена здесь из множества отдельных образов, каждый из которых неподвижен, не развивается, а как цветной камешек в мозаике или штрих в живописи вкраплен в полотно, возникающее из суммы деталей, объединенных идеей автора, которая и создает энергию движения стихотворения.
В других случаях, наоборот, эта энергия возникает из развития самих образов. Из дореволюционных стихотворений в качестве примера возьмем «Осень»:
Дореволюционная поэтика С. Есенина, однако, не может быть сведена к рассмотренному нами типу образов, хотя он и занимает в ней одно из центральных мест.
Правдивые и колоритные картины природы и быта Есенин умел создавать и не прибегая к метафоризации, а пользуясь, казалось бы, простыми и всем доступными деталями и словами. Особенно заметно такое умение поэта в стихотворениях: «В хате», «Топи да болота», «Матушка в купальницу», «Выткался на озере», «Край ты мой заброшенный», «Пастух», «Базар», «Сторона ль, моя сторонка», «Заглушила засуха засевки», «Корова», «Песнь о собаке», «Лисица» и многих других.
Рассмотрим одно из таких стихотворений.
I часть: ощенила, ласкала, хозяин поклал в мешок, бежала за ним, дрожала гладь воды, плелась обратно.
II часть: показался месяц щенком, но и он скрылся, глухо покатились глаза собачьи в снег.
Характерный для Есенина этих лет антропоморфизм отчетливо выражен также в стихотворении «Корова».
Созданные в разгар империалистической войны стихотворения «Песнь о собаке», «Корова», «Лисица» по содержавшимся в них лирическим переживаниям были созвучны современности и особенно тем, кто понимал бессмысленность братоубийственной войны. В стихотворениях этих воспевалась любовь к живому, и своим пафосом они осуждали жестокость жизни.
* ( И. Розанов. Мое знакомство с Есениным. В сб.: «Памяти Есенина». М., 1926, стр. 32.)
В рассмотренных нами примерах мы старались подчеркнуть реалистическую основу есенинского творчества, конкретность его поэтических образов, зависимость их от лирической идеи, подчиненность ей, стремление выражать ее ярко, путем обнаружения в природе созвучий и красок, оттеняющих в каждый данный момент чувство поэта. В отличие от поэзии символистов уже в дооктябрьской лирике Есенина отчетливо заметно тяготение к земным источникам переживаний, к обнаженной искренности их поэтического воплощения.
Лирический талант Сергея Есенина заметен и в оформлении строк, строф и отдельных стихотворений, в так называемой поэтической технике. Отметим прежде всего словесную скупость поэта: радость и горе, буйство и печаль, наполняющие его стихи, он передает немногословно, добиваясь выразительности в каждом слове, в каждой строке. Поэтому обычный размер лучших его лирических стихотворений редко превышает двадцать строк, которых ему достаточно для воплощения подчас сложных и глубоких переживаний или создания законченной и яркой картины. Но строки эти и слова в них настолько спрессованы и полны смыслом и чувством, что воображение читателя легко восстанавливает усеченные и опущенные поэтом подробности.
Всего лишь несколько слов, но ими сказано многое: запечатлено и место действия и его образ в звуках и запахах. Созданную поэтом картину движущегося обоза можно видеть, слышать, обонять.
Ранее было уже отмечено, что энергией, движущей есенинское стихотворное повествование, является выражаемое в нем чувство, лирическая идея, воплощаемая во многих или в одном развивающемся образе, зависимом от нее. Часто этот образ лежит и в основе композиции строки, строфы, стихотворения.
и придают ему композиционное единство (см. также «Не бродить, не мять в кустах багряных», «Сыплет черемуха снегом», «Заиграй, сыграй, тальяночка. «, «Хороша была Танюша, краше не было в селе» и др.).
* ( Н. Клюев. Песнослов, кн. I. Пг., 1919, стр. 28, 125, 168.)
В дооктябрьских произведениях Есенина встречались также церковные имена и обрабатывались связанные с ними легенды («Микола», «Егорий»). Поэт создал ряд стихотворений, в которых запечатлены отдельные стороны религиозного быта («По дороге идут богомолки», «Заглушила засуха засевки»), они, однако, не имели глубоко религиозного характера, не определяли поэтику Есенина и не вносили в нее чего-либо отличного от тех ее особенностей, которые уже отмечены нами. Наоборот, в таких стихотворениях заметна свойственная русскому крестьянству тенденция к приземлению божественного и религиозного.
Иной оттенок имеют стихотворения «Не ветры осыпают пущи», «Чую радуницу божью», «За горами, за желтыми долами», «Занеслися залетною пташкой», в которых сильно чувствуется идейное влияние Николая Клюева. Здесь уже религиозные легенды и образы носят мировоззренческий характер. Краскам живой природы поэт противопоставляет условную символику, заслоняющую реальный мир:
В другом стихотворении, «За горами, за желтыми долами», вновь утверждается религиозная настроенность поэта, его сочувствие кроткому духу монастырского жителя, жадно слушающего ектенью, и отказ от своей любви к природе:
Влияние поэтики Клюева заметно также в стихотворениях Есенина «Под красным вязом крыльцо и двор», «Без шапки с лыковой котомкой», «Тучи с ожереба». Сравни:
* ( Н. Клюев. Песнослов, кн. I, стр. 193. Строка «Вороньи пени. » цитируется по тексту книги.)
Несмотря на тесную связь С. Есенина с С. Городецким, поэтика последнего не оставила сколько-нибудь заметных следов в поэзии Есенина, хотя отдельные мотивы творчества Городецкого заметны в стихотворениях Есенина («Удалец», «Плясунья», «Поминки», «Ямщик», «За рекой горят огни»). По собственному признанию Городецкого, Есенин воспринял от него эстетику увядания, красоту тлена, и эта эстетика заняла большое место в поэзии Есенина, особенно в многоцветье картин увядания природы, соотнесенных с настроением и самочувствием поэта в характерных для него поэтических образах.
В дореволюционной поэзии Есенина немало блоковских мотивов, интонаций и ритмов (см., например, стихотворения «Запели тесаные дроги», «Тебе одной плету венок»). А. Блок первый по достоинству оценил талант Сергея Есенина и принял близкое участие в его судьбе, к советам Блока Есенин внимательно прислушивался и следовал им в своей поэтической практике. Влияние Блока на Есенина несомненно, но оно не может быть сведено к подражательности, личным встречам и дружеским беседам, оно шире и глубже.
* ( В. Маяковский. Полн. собр. соч. в тринадцати томах, т. 12. М., ГИХЛ, 1939, стр. 21.)
В поэзии А. Блока, в психологическом облике ее героев воплощены чувства и переживания, обозначившие новую полосу в русском общественном сознании современного поэту исторического периода, который он сам ощущал как период «пожаров, мятежей и тревог». Блок был первым из символистов, в поэзию которых властно ворвались веяния революции. Неудовлетворенность и неустроенность психологического мира лирического героя, его отвращение и ненависть к существующему строю жизни, жажда возмездия и разрушений явились основой созданной Блоком поэтики, в которой, как это заметил профессор Л. И. Тимофеев, контрастное изображение действительности стало главным элементом образности, интонаций, ритмов.
Многообразию чувств и настроений лирического героя, неуравновешенности его эмоционального состояния А. Блок находил адекватные формы словесно-образного и интонационно-ритмического выражения. И если многообразие переживаний лирического героя определило богатство образно-речевых средств, открытых и использованных А. Блоком, то многие современные ему поэты воспринимали от него принципы раскрытия интимнейших переживаний, не подымаясь до блоковской широты и глубины выражения общественного сознания и не охватывая всего арсенала блоковской поэтики.
В отличие от поэзии А. Блока, дореволюционная лирика С. Есенина лишена глубокого драматизма больших социальных конфликтов и контрастов, широких психологических обобщений, мир ее чувств узок и редко выходит за грань обычных житейских волнений, изображаемых в яркой эмоционально-образной форме и обнаженной искренности, также унаследованной от А. Блока. Поэтому и поэтика дореволюционного Есенина не отличается ни контрастностью образно-речевых средств, ни контрастностью эмоционально-синтаксических структур. Для нее характерна плавность перехода от веселого, радостного настроения к негромкой грусти, не перерастающей в драматизм, тем более в трагедию. Но свойственные лирическому герою Есенина переживания раскрываются поэтом во всей их житейской полноте, в плоти и крови, не укладывающейся в стилизованные формы Н. Клюева, и это кладет грань между поэтикой Н. Клюева и поэтикой С. Есенина.
Ранее было замечено, что Есенин учился у Блока не одной только лиричности. Блок оказал на певца рязанских полей большое идейно-художественное влияние в решении главной для него темы Родины. Вместе с воспринятым от Блока ощущением России неустроенной, бродяжнической, буйственной в поэзию Есенина еще до революции проникает мятежный дух, взрывая плавное, мелодичное течение его стиха, который претерпит особенно резкие изменения в первые революционные годы. Но и в 1915-1916 годы в поэзии Есенина уже отчетливо выражены блоковские мотивы и интонации.
* ( А. Блок. Соч. в двух томах, т. 1. М., ГИХЛ, 1955, стр. 297, 286.)
Кандальный звон все чаще слышится в дореволюционных стихах Есенина, а Русь «покойную», «дремлющую» и «тоскующую» постепенно вытесняет Русь буйственная и мятежная.
Ранее уже было отмечено, что творческий путь Есенина до революции не был прям и легок, а в его поэзии звучали неоднородные, порою противоположные мотивы.
В напряженных портках собственного пути в поэзии Есенин неоднократно обращается к художественной практике своих предшественников и современных поэтов. Испытывая и преодолевая различные влияния, он по крупицам собирает близкий ему опыт художественного воплощения лирических чувств.
Кратковременное общение Есенина с коллективом типографии «Товарищества И. Д. Сытина», а также эпизодические, одноразовые публикации стихотворений в легальных большевистских газетах «Наш путь», «Путь правды» и в журнале «Летопись» * не привели Есенина в то время к тесному творческому сотрудничеству с близким Горькому лагерем литературы.
И тем не менее уже в дореволюционном творчестве Есенина, особенно в стихотворениях о быте русской деревни, ощущалось стремление к реалистическому творчеству, к социальным проблемам общественной жизни.
Неравноценна и неоднородна и поэтика дореволюционного Есенина, в ней также заметны следы различных влияний. Наиболее устойчивый интерес поэт проявил к национальному устному поэтическому творчеству.
Фольклорные принципы конструирования образа лежат в основе поэтики дореволюционного Есенина, и эту основу не колеблют никакие влияния.
* ( А. Воронский. Об отошедшем. В изд.: Сергей Есенин. Собрание стихотворений, т. I. М.-Л., ГИХЛ, 1926, стр. XV-XVII.)
Аромат и особый колорит национальной жизни вполне ощутим и в параллелизмах, широко представленных в поэзии Есенина. Как и метафоры, поэт создает свои параллелизмы на основе глубокого понимания традиций устного народного творчества.
В русском фольклоре, особенно в народной лирической песне, этот поэтический прием использовался постоянно и получил вполне определенное и законченное выражение.
В основе психологического параллелизма фольклорного происхождения лежит поэтический образ с осознанным и устойчивым значением, в котором содержится параллель между жизнью природы и человека. Использование этого образа в его традиционной эмоциональной окрашенности позволяло выражать внутренний мир человека и достигать нужной поэту тональности в лирическом творчестве.
В зависимости от признаков, отвлеченных от того или иного объекта природы, и сам объект может приобретать различные символические значения. Так, стройная березка может выступать и символом девушки и быть олицетворением страны «березового ситца», Родины, России.
Из осознания образа вербы как символа печали рождается параллелизм.
Условно-символические значения традиционных фольклорных образов включаются часто поэтом в самостоятельные параллели, в которых отсутствует прямое сопоставление жизни природы и человека и нет прямого выражения его чувств и настроения.
Из сказанного видно, что многие параллелизмы Есенина явились следствием глубокого изучения и понимания народной символики. Но и здесь поэт не был только подражателем. На основе фольклорной образности он создавал свои полные значения и эмоций параллелизмы, позволявшие ему в традиционной национальной форме оттенять и раскрывать различные лирические чувства.
Как и в народном поэтическом творчестве, символика поэта имеет конкретные жизненные корни, за нею отчетливо видна действительность, она реалистична, облечена в земную плоть.
Именно здесь проходит грань, разъединявшая Есенина с символизмом как течением в русской литературе. «Символизм» Есенина утверждал реалистические тенденции в русской поэзии и этим отличался от символизма Сологуба, Бальмонта, Блока, особенно раннего.
Именно в фольклоре Есенин и видел «узловые завязи» образного выражения мира, который таит в себе неиссякаемый источник поэтического творчества. Потому-то так настойчиво стремился поэт проникнуть в тайны народной поэзии, познать ее глубинные тенденции.
Вот почему неглубоки и страдают, односторонностью работы, пафос которых состоит в отыскании и настойчивом подчеркивании внешних соответствий поэзии Есенина с устным народным творчеством.
Таких соответствий немало можно найти не только у Есенина, но и многих других поэтов, в том числе у символистов и акмеистов. Но эпигонство, слепое подражательство никогда не делало лица поэта и не отождествлялось с традицией, тем более национальной.
Фольклоризм Есенина, сила его поэтического дара не во внешнем подражании пусть даже и искрометной поэзии народа. В отличие от многих своих современников, в отличие от С. Городецкого, А. Ремизова, С. Клычкова, Н. Клюева, особенно позднего, Есенин заимствовал в фольклоре сам принцип образного выражения мира в его лирическом преломлении. Это в полной мере относится и к психологическому и ко всякому другому есенинскому параллелизму.
И в этом поэтическом приеме народной поэзии Есенин видел неиссякаемые и неисчерпаемые возможности лирического творчества. Как и в метафорах, Есенин не ограничивался в своих параллелизмах использованием готовых фольклорных образов и символов. На основе традиций народного творчества он создавал собственные символы и клал их в основу собственных параллелизмов.
К числу таких символов относятся многие так называемые сквозные образы есенинской лирики, окрашивающие мир его поэзии в особые неповторимые тона. При этом крайне любопытным является сам процесс образования символа.
В литературе много говорилось о цветовой гамме есенинской поэзии, о наличии в ней различных, порой еле уловимых, цветовых оттенков, взятых из жизни и использованных для выражения чувств. Но не всякий цвет и не всегда связан у поэта с чувством. Потребуется время, прежде чем изобразительная роль цвета трансформируется в лирике Есенина в чувственно-символическую.
В строках «Алым венчикомкровинки запеклися на челе» («Хороша была Танюша. «), «Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха» (из одноименного стихотворения), «Темный бор не шумит» («Ночь. «), «Загорелась зорька красная в небе темно-голубом» («Восход солнца»), «Снег падает, мелькает, вьется, ложится белой пеленой» («Зима»), «Загораются, как зори, в синем небе купола» («Микола») цвет еще никак не связан с чувством, он оттеняет естественные краски предметов и явлений, которые наблюдает поэт и о которых пишет.
Иная роль отводится цвету в таких стихотворных строчках:
В стихотворении «Голубень» поэт как бы собирает воедино наиболее характерные цветовые оттенки, ассоциирующиеся у него с понятием Русь: «заголубели долы», «трава сбирает медь. ракит«, «вечер водою белой полощет пальцы синих ног«, угасающий день мелькает «пятой златою«, «сыпучей ржавчиной краснеют по дороге холмы плешивые и слегшийся песок», «молочный дым качает ветром села», «краской тараканьей обведена божница по углу», «опять передо мною голубое поле, качают лужи солнца рдяный лик«, «водою зыбкой стынет синь во взорах«.
Почти все эти цвета и их оттенки выступают в лирике Есенина как символ Родины.
Символов и двойников собственной жизни поэта тоже не мало. Но излюбленным в его поэзии выступает клен, сопутствующий ему на протяжении всего творческого пути и оттеняющий разное состояние поэта. Из собственных символов Есенин также создает параллелизмы. Вот один из них, легший в основу целого стихотворения:
Собственные оттенки вносит поэт и в структуру самого параллелизма, особенно в его отрицательную разновидность. Обычно в таких параллелизмах противопоставление достигалось по формуле: не «то», а «это». Например, у Пушкина:
* ( А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в шести томах, т. 2, стихотворения 1826-1836, поэмы. М., ГИХЛ, 1949, стр. 376.)
В поэзии Есенина этот вид параллелизма тоже широко представлен, и примеры его даны в соответствующем месте.
Противопоставление, однако, может быть выражено и по-другому во второй параллели приема, не вытекающей из первой:
По типу народного параллелизма далее ожидается невеселое настроение самого поэта или персонажа. Настроение это подготовлено второй и третьей строками, но за ними следует:
Четвертая строка противостоит двум средним и тонально перекликается с первой. Именно эта тональность и развивается в следующих строках стихотворения. Заключительное двустишие вновь утверждает бодрое, жизнерадостное настроение, вызванное уверенностью встречи с любимой («Знаю, выйдешь к вечеру»).
Следует еще раз заметить, что, как и в фольклоре, параллелизмы Есенина (и особенно психологические) отличаются не только реалистической конкретностью и предметностью, но и также большой эмоциональностью, лиричностью, характерной для всей его поэтики.
Ранее было уже отмечено, что дореволюционная поэзия Есенина впитала в себя многие лексико-стилистические особенности речи тех кругов русского общества, в среде которых прошло его детство и ранняя юность.
Наиболее характерными особенностями этого усвоенного поэтом поэтического стиля была не только фольклорная образность, но и тяготение к народной, часто диалектной, разговорной речи, к диалектизмам и архаизмам. Во всей полноте тяготение это представлено, например, в «Марфе Посаднице» и «Сказании о Евпатии Коловрате. «.
Надо, однако, заметить, что интерес поэта к диалектизмам и архаике не был столь устойчив в сравнении с постоянным обращением к принципам народного образотворчества, к первостепенной его роли в изображении действительности и внутреннего мира человека.
О дореволюционной поэтике Есенина можно уже говорить как о сложившейся и устойчивой системе поэтического воплощения близкого поэту мира жизни. Ее наиболее характерные черты были обусловлены глубокими внутренними особенностями этого своеобразного мира, осязаемо ощутимого в картинах и образах поэта.
* ( В сб.: «Есенин. Жизнь. Личность. Творчество», под ред. Е. Ф. Никитина. «Работник просвещения». М., 1926, стр. 161.)
Претерпевая различные влияния, подчас кратковременно, даже эпизодически, следуя им, Есенин сохранял, устойчивое и последовательное тяготение к традициям национального творчества в его устной народной форме.
Заимствованная у народа система образных воплощений составит ядро поэтики Есенина на протяжении всех его творческих лет. Но, оставаясь основой, она будет претерпевать изменения, которые внесут в его поэтический стиль иные тона, краски, оттенки.
Уже в дореволюционной лирике Есенина все заметнее проступают элементы религиозной символики, ощущается все растущая неудовлетворенность сложившимся укладом жизни и ожидание пока еще неотчетливо осознаваемых, но больших общественных перемен.
Стремление выразить новые ощущения повлекло за собой выделение на первый план и развитие двух, казалось бы, противоположных стилевых потоков, имевшихся в зачатке в дореволюционной поэзии Есенина.
Эти изменения, разумеется, обусловлены тематикой и жанром произведений поэта, его миропониманием и осознанием собственной роли в современной ему жизни.
Если отмеченные нами тенденции поэтического стиля Есенина присутствовали в его дореволюционной лирике раздельно и в зависимости от их наличия можно составлять самостоятельные ряды стихотворений, то после революции эти тенденции сливаются и образуют качественно новую тональность, существенно изменяющую стих Есенина: его ритмы, интонации, звуковой и лексический строй.
Например, в стихотворении «Занеслися залетною пташкой» невозможно представить себе соединение двух стилевых тенденций. Стихотворение выдержано в смиренно-религиозных тонах, исключающих элементы, используемые поэтом для выражения вызывающе-буйственных, порою разбойных мотивов и чувств.
Представляя Родину в образе пассивно грустящей монахини, поэт сам выступает в стихотворении в роли плачущего в церкви инока. Его представления о Родине и строй собственных чувств определяют подбор стилевых средств, среди которых стилеобразующими оказываются церковные слова и понятия.
В другом стихотворении («В том краю, где желтая крапива») тоже развиваются грустные мотивы. Но представления поэта о Родине другие, так же как и чувства, вызываемые печальной ее судьбой.
Реалистическая картина нищей, но не смирившейся избяной Руси нарисована в первой части стихотворения уже иными средствами, среди которых совершенно отсутствуют церковные слова и понятия. Здесь поклоны, молитвы, ризы, монашки и обедни неуместны. Любовь поэта на стороне «людей в кандалах«, бредущих по песчаной дороге «до сибирских гор«, и сам он готов «кого-нибудь зарезать под осенний свист» и испытать судьбу кандальной России.
Опять представления и чувства поэта определили подбор средств, окрасивших стихотворение, особенно вторую его часть, в совершенно противоположные, в сравнении с предыдущим стихотворением, тона.
Вот почему, учитывая тематическую и жанровую обусловленность стиля, мы должны все-таки заметить, что решающим в стилевых трансформациях лирического поэта является мир выражаемых им чувств, возникающих в результате изменяющихся представлений о действительности, в результате осознания собственной роли и роли поэзии в общественной жизни.
Революционные события в России Есенин изображал в 1917-1918 годах средствами лирического творчества, в которых нашли воплощение и представления поэта о величайших общественных переменах, и его отношение к ним.
* ( Необходимо заметить, что здесь имеются в виду прежде всего стихотворения и поэмы Есенина 1917-1918 годов о революции. В других его лучших произведениях этих лет, как уже отмечалось нами, столь плотного слоя библиизмов нет.)
Примечательным, однако, является не само наличие большого количества библеизмов в стихотворениях о революции, а использование их для выражения скифских представлений и скифской мятежности духа самого поэта. Поэтому обращение к религиозной лексике и библейской символике в годы революции не является свидетельством религиозных воззрений поэта. Наоборот, именно в эти годы с наибольшей громкостью звучат богоборческие мотивы в лирике Есенина.
Слиянием скифских представлений о революции и скифской мятежности духа поэта с библейской символикой объясняются наиболее характерные черты стиля его поэзии революционных лет. Особенно отчетливо они представлены в «октябрьских» поэмах, рассмотренных нами ранее.
В отличие от предшествующих лет церковно-религиозная и старославянская лексика в лирике Есенина 1917-1918 годов выполняет уже совсем другую роль.
В произведениях революционных лет библейской символикой поэт стремится выразить смысл событий, происходящих на земле, и оттенить до буйства восторженное к ним отношение. Осуществляя это, он включает церковные понятия в такие ритмико-интонационные и лексико-синтаксические ряды, в которых они обычно не употреблялись церковью.
Романтически приподнятому восприятию Родины, реализуемому в ранней лирике в ярких цветах и красках, во множестве оттенков, подсмотренных и подслушанных в самой природе, противостоят теперь монументально-символические образы, а мелодичные и спокойные интонации и ритмы всё чаще сменяются напряженными и отрывистыми («Плещет перед взором буйственная Русь», «Вижу тебя из окошка, зиждитель щедрый», «Ей, господи, царю мой!»).
Поэтическое воплощение новых чувств изменяет не только интонации и ритмы поэзии Есенина, оно влечет за собой ломку обычной для его ранней лирики строфики и метрики, всей инструментовки стиха.
Увлечение монументальной библейской символикой не было у поэта продолжительным и не оказало сколько-нибудь заметного влияния на развитие советской поэзии последующих лет.
С осознанием ложности в понимании целей революции в поэзию Есенина вновь проникают и становятся лейтмотивом до отчаяния грустные тона и оттенки. Но это уже не тихая грусть, не легкая иноческая печаль. Разочарование в революционных преобразованиях деревни совпало с имажинистским бунтарством и выразилось в бурной образности, запечатлевшей неудовлетворенность и смятение поэта перед лицом современной ему действительности.
Внося определенные оттенки в поэзию Есенина, эти слова употребляются обычно в сочетании с возвышенной, любовной, высокой лексикой. Получается особый стилевой колорит, метко названный самим поэтом «исповедью хулигана», реализуемый в сплаве высокой интимной и вульгарно-натуралистической образности.
* ( Сергей Есенин. Стихи скандалиста. Изд. И. Т. Благова. Берлин, 1923, стр. 5.)
От этой своей точки зрения поэт отказался впоследствии, особенно в «Персидских мотивах», но в 1919-1923 годах она вполне реализована в его поэзии.
Бурная, осложненная многократными метафорическими уподоблениями, образность наиболее отчетливо заметна в лирической драме «Пугачев», рассмотренной нами выше.
С отходом от имажинистского бунтарства и возникновением все растущего интереса к советской действительности в поэзии Есенина все меньше и меньше становится резких, вызывающих интонаций, вульгарных слов и словосочетаний, тяжеловесных и осложненных метафорических образов.
В лирических стихотворениях, относящихся к 1923-1924 годам (до «Персидских мотивов»), на первый план выступает глубоко осознанное сожаление о неудачно прожитой жизни, о напрасно растраченных лучших годах. Эти чувства находят свое воплощение в спокойных, хотя и грустных тонах, выражаемых часто в форме лирико-романсовой песни: «Вечер черные брови насупил», «Я усталым таким еще не был», «Годы молодые с забубённой славой».
Мотивы грусти, увядания, сожаления и скоротечности жизни поэт воплощает в эти годы в интимных, глубоко лирических формах, исключающих резкие тона, краски, ритмы, интонации. Он как бы ведет задушевную беседу с самим собой, отбирая для ее записи простые и, казалось бы, уже известные слова и образы, которые становятся тем полновесней, чем больше чувств вложил в них поэт («Отговорила роща золотая», «Цветы», «Песня»).
Постепенно мотивы эти сливаются в один устойчиво присутствующий в поэзии Есенина до последнего дня мотив интимного прощания с жизнью.
Этот ряд стихотворений, имевший вполне объяснимые и существенные предпосылки в сложной биографии поэта, вызвал наибольшее число подражателей в среде не очень стойкой морально молодежи. Особенно заметно отрицательное влияние пессимистической лирики Есенина на советскую поэзию было в трудные годы нэпа, когда широко распространилась общественная болезнь, получившая название «есенинщина».
Следует заметить, однако, что борьба с ней вызвала резкую постановку проблемы решительного повышения качества советской поэзии. В своих выступлениях по поводу есенинщины В. Маяковский, Н. Асеев, А. Безыменский и многие другие акцентировали внимание на силе поэтического воздействия есенинской лирики, к сожалению, отсутствовавшей в поэзии многих советских поэтов.
И сейчас эти стихотворения Есенина учат умению глубоко проникать в самые тайники человеческой души, в которые только и можно проникнуть полновесным поэтическим словом и им же вызвать нужные поэту ответные эмоции у читателя.
Уже было отмечено, что в условиях заграничной поездки начался процесс переосмысления Есениным своего отношения к революционным преобразованиям в России. Процесс этот не был кратковременным, его результатом явилось новое обращение поэта к историко-революционным темам, к образу В. И. Ленина, к деятельности коммунистов, к революционным событиям и массам.
Следствием иных ощущений и представлений о действительности была пьеса «Страна негодяев» и очерк «Железный Миргород», в которых наметились публицистические тенденции в стиле Есенина, а вместо эмоциональных стилевых конструкций все чаще появлялись философско-логические формы. Жанр обычного для поэта лирического стихотворения, романса и других малых форм становится узок для воплощения новых тем, идей, чувств.
Новые темы, идеи, чувства требовали новых изобразительно-выразительных средств. К этому времени относится обостренный интерес поэта к традициям национальной русской поэзии, к опыту А. С. Пушкина. Есенин вновь подвергает строгой ревизии собственные поэтические средства. Он решительно отбрасывает скифско-имажинистскую образность. Из его поэзии исчезают надрывно-богемные интонации, грубая и вульгарная лексика. Все реже встречаются теперь усложненные метафорические и натуралистические уподобления.
По-иному использует поэт и средства родного языка и фольклорные источники. Его все больше привлекают формы и слова современной ему разговорной русской речи, из нее извлекает он нужные ему краски и оттенки, меткие и афористические словосочетания. В поэзию Есенина широким потоком вливаются синтаксические конструкции и интонации устной речи, используя которую, он избегает малоупотребимых и малопонятных диалектизмов. Из узкого круга интимнейшего самовыражения поэзия Есенина вырывается на широкий жизненный простор, становится эпически многоголосой, в ней утверждается диалог, а рядом с авторской речью слышится возбужденный и требовательный говор революционных масс («Анна Онегина»).
Нередко обращается теперь Есенин к живому, современному ему фольклору и находит в нем средства для изображения конкретных событий истории. В «Песне о великом походе», например, этой цели прекрасно служит частушка типа:
Идейно-художественные искания Есенина двух последних творческих лет вводили его поэзию в основное русло советской литературы. Они имели также огромное значение для ее последующего развития.
Тяготея к формам конкретно-исторического изображения событий, Есенин стремился раскрывать их в эмоционально-психологическом аспекте, получившем широкое распространение в нашем искусстве и принесшем ей наибольшие художественные достижения.
С. Есенин. Скульптура И. Г. Онищенко
Колонный зал. Торжественное заседание, посвященное семидесятилетию со дня рождения С. А. Есенина
Поэзия Есенина с большой реалистической глубиной воплотила мир человеческих чувств, вызванных небывалой ломкой общественной жизни России, она запечатлела сложный, трудный, противоречивый процесс становления сознания широких народных масс, вовлеченных в революционное переустройство действительности. Интерес к внутреннему миру человека, к его раздумьям, чувствам, психологии, изменяющейся в ходе строительства новой жизни, равно как и постоянное, неукротимое стремление выразить это искренне, обнаженно, правдиво, толкало каждый раз поэта к отбору все новых и новых стилевых средств.
Поэтический стиль Есенина находился в постоянном движении и в нем все ярче обозначалось тяготение к традициям национального художественного творчества в его устно-народной и классической форме. Именно два этих неиссякаемых источника составляют основу поэтики Есенина, глубоко национальной во всех ее наиболее устойчивых и существенных элементах.
Преодолевая многочисленные влияния и противоречия, Есенин утверждал своим поздним творчеством такие художественно-эстетические принципы изображения жизни, которые утвердились и получили развитие в литературе социалистического реализма.