что плохого сделал толстой
«С горничной Гашей я совершил преступление». Тайны судьбы Льва Толстого
Проиграл ли Толстой в карты свою усадьбу? Как проявлял себя в любви и на войне? И был ли отлучен от церкви?
«Это привычка разврата»
Лев Толстой известен как моралист и идеолог гуманизма, однако в молодости он не всегда вел себя благообразно. Одной из самых неоднозначных сторон биографии Толстого была его интимная жизнь.
Как написал литератор в дневнике, первый сексуальный опыт стал для него весьма непростым событием: «Когда меня братья в первый раз привели в публичный дом, и я совершил этот акт, я потом стоял у кровати этой женщины и плакал».
Неудивительно, что Толстому долго не удавалось остепениться. Даже приняв решение завести семью и нацелившись на дочь одного из соседских помещиков Валерию Арсеньеву, он так и не решается сделать предложение. То у него были претензии к стилю девушки, то казалось, что она невежественна и глупа. А финальная причина для отказа от брака звучала и вовсе нелепо: Толстому приснилось, будто Арсеньева целуется с другим мужчиной.
Любвеобильность графа с легкостью преодолевала социальные границы. У него случались неоднократные интрижки с простолюдинками, некоторые из них заканчивались по-настоящему трагически:
Сам писатель воспринимал их связь очень серьезно:
После этого граф начал подолгу общаться с девушкой и однажды решился: «Я влюблен, как не думал, чтобы можно было любить. Завтра пойду, как встану, и все скажу или застрелюсь».
Новость стала для Елизаветы очень неприятной неожиданностью, но 18-летняя Софья незамедлительно согласилась и в 1862 году вышла замуж за 34-летнего Толстого.
Все это дало начало сложным и противоречивым отношениям. С одной стороны, в продлившемся более четырех десятилетий браке родилось 13 детей, жена стала верным соратником писателя, взяв на себя большинство административных забот, начисто переписывая его рукописи.
С другой, в совместной жизни супругов постоянно сидело зерно конфликта, во-многом связанное именно с интимными вопросами.
Проиграл усадьбу в карты?
Толстой на войне
Впрочем, писателю приходилось сочетать творческую деятельность с тяготами военной службы и принимать участия в боях Кавказской войны.
Надо сказать, что и здесь Толстой проявил себя неплохо. Будучи юнкером, он участвовал во многих стычках с горцами и даже имел право на Георгиевский крест, однако уступил его сослуживцу-солдату, посчитав, что существенное облегчение условий службы товарища стоит выше личного тщеславия.
Пришлось Толстому участвовать и в Крымской войне. Он перевелся в Дунайскую армию и с ноября 1854 года по конец августа 1855 года был в Севастополе, обороняя город.
Долгое время писатель жил на 4-м бастионе, часто подвергавшемся нападениям, командовал батареей в сражении на Черной речке, был при бомбардировке во время штурма Малахова Кургана.
Толстой, несмотря на все тяготы, в то время написал рассказ «Рубка леса», в котором отразились кавказские впечатления, и первый из трех «Севастопольских рассказов» — «Севастополь в декабре 1854 года», с большим интересом принятый российскими читателями. Произведение даже было замечено императором Александром II, повелевшим беречь даровитого офицера.
За оборону Севастополя Толстой был награжден орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», медалями «За защиту Севастополя 1854—1855» и «В память войны 1853—1856 гг.» Впоследствии его наградили двумя медалями «В память 50-летия защиты Севастополя»: серебряной как участника обороны Севастополя и бронзовой как автора «Севастопольских рассказов».
Лев Толстой имел все шансы на военную карьеру. Тем не менее, его перспективы оказались испорченными написанием нескольких сатирических песен, стилизованных под солдатские. Одна из них была посвящена как раз неудаче во время сражения у речки Черной, когда генерал Реад, неправильно поняв приказание главнокомандующего, атаковал Федюхины высоты. Песня, задевавшая целый ряд важных генералов, имела огромный успех. За нее писателю пришлось держать ответ перед помощником начальника штаба.
Вскоре Толстой был послан курьером в Петербург, где закончил «Севастопольские рассказы», окончательно укрепив свою репутацию перспективнейшего автора, и в ноябре 1856 года оставил военную службу в звании поручика.
Отлучен от церкви?
В 27-летнем возрасте Лев Толстой написал в дневнике:
«Разговор о божестве и вере навел меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта — основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле».
Тем не менее, расхожее мнение, что Льва Толстого подвергли анафеме, отлучению от церкви, не соответствует действительности. В определении Святейшего Синода от 24 февраля 1901 года говорилось:
«Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею. Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины. Молимтися, милосердый Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь».
С точки зрения богословов, решение Синода относительно Толстого — это не проклятие писателя, а констатация того факта, что он по собственному желанию больше не является членом Церкви. Анафема, означающая для верующих полный запрет какого-либо общения, в отношении Толстого не совершалась.
«Лев Толстой в аду». Фрагмент стенной росписи из церкви села Тазова Курской губернии. Толстой справа в объятиях Сатаны
Писатель также говорил, что инициатива порвать с церковью исходит исключительно от него:
«То, что я отрекся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо. Но отрекся я от нее не потому, что я восстал на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему».
Позднее Толстой отрицательно высказывался о традиционных религиозных учениях в принципе:
«Я не хочу быть христианином, как не советовал и не хотел бы, чтобы были браманисты, буддисты, конфуционисты, таосисты, магометане и другие. Мы все должны найти, каждый в своей вере, то, что общее всем, и, отказавшись от исключительного, своего, держаться того, что обще».
Также за 2 года до смерти Толстой писал в дневнике следующее:
«Вчера был архиерей. Особенно неприятно, что он просил дать ему знать, когда я буду умирать. Как бы не придумали они чего-нибудь такого, чтобы уверить людей, что я „покаялся» перед смертью. И потому заявляю, кажется, повторяю, что возвратиться к церкви, причаститься перед смертью, я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки, и потому все, что будут говорить о моем предсмертном покаянии и причащении, — ложь».
Похороны писателя состоялись 10 ноября 1910 года в Ясной Поляне. Туда съехались несколько тысяч человек. Власти опасались антиправительственных выкриков и даже демонстраций, но все прошло очень мирно.
Когда гроб с покойным опускали в могилу, присутствующие благоговейно преклонили колени. Сохранилась история, как офицер московской полиции, в течение всей церемонии дежуривший при гробе, остался единственным, кто стоял. При виде такой непочтительности собравшиеся немедленно закричали: «Полиция, на колени!», после чего стоявших вокруг не осталось.
Семь пороков Льва Толстого, про которые не расскажут в школе
До того как Лев Николаевич стал в своих романах праведником, он вёл не самую красивую жизнь. Выходец из дворян, своим образом жизни в юности он целиком соответствовал нравам того времени. Лишь много позже писатель остепенился и стал таким, каким мы привыкли изучать его в школе. «Экспресс-Новости» заглянули в «шкаф» великого писателя, «где хранились его «скелеты».
Лентяй и картёжник
Удивительное дело, но образец человека, стремящегося к постоянному самосовершенствованию, юный Толстой тяги к наукам не испытывал настолько, что учителя говорили о нём: «Не может и не желает учиться». Зато особая любовь с юных лет у Толстого проснулась к азартным играм. В наше время таких людей называют «игроманами» и даже считают это своего рода болезнью. Ещё бы – это надо же до того доиграться, что однажды Лев Толстой поставил на кон своё родовое гнездо – яснополянское имение. И проиграл его соседу.
Правда, сделал он это несколько хитро – дело в том, что проигранный дом стоял не на его участке, и проигравшийся Толстой понадеялся, что победителю здание не пригодится. Однако сосед оказался человеком принципиальным – он пригнал работников, разобрал дом на брёвна и перевёз на свою землю. Позже уже известный писатель Толстой долго мечтал выкупить здание обратно, но так этого сделать и не сумел.
Блудник и обманщик
Конечно, в некоторых вещах Лев Николаевич слегка преувеличивал – но нравы в его юность и в самом деле были ещё те. Маленького Льва вместе с братьями и сёстрами после смерти их родителей воспитывала сначала одна тётка в Ясной Поляне, потом другая – уже в Казани. Так вот эта тётушка, Пелагея Ильинична Юшкова, оказалась, как сейчас говорят, настоящей «светской львицей» и настоящей профессионалкой по части шумных гулянок. Её пожелания относительно будущего взятых на воспитание детей были предельно просты – удачно устроиться в жизни и весело проводить время. Так что, взрослеющий Лев Толстой перенял от весёлой тётушки немало дурного.
Одержимый смертью
Отлучённый от церкви
После успешной «Анны Карениной» в 70-х годах 19 века писатель вдруг впал в кризис среднего возраста. Казалось, живи и радуйся – слава, деньги. А писатель, напротив, стал тяготиться и того, и другого, да ещё и принялся высказывать крамольные мысли на религиозные темы. Сомневался в существовании веры и религии, называл церковников взяточниками и выдумщиками, а потом и вовсе отказался от религиозных обрядов, впав, по мнению церкви, в «радикальное безбожие».
Смириться с таким к себе отношением РПЦ не смогла – и зимой 1901 года писателя отлучили от церкви. К этому времени за Толстым негласно приглядывала и полиция – поскольку тот ругал не только церковные, но и тогдашние государственные порядки.
Унижавший жену
Несмотря на то, что супруга Льва Толстого была для писателя ещё и верным помощником (семь раз переписать «Войну и мир» только чего стоило), этот союз едва ли был счастливым. Можно даже сказать, что обоих супругов он сделал несчастными. А для Софьи Андреевны эти несчастья начались буквально с первой брачной ночи, когда вместо исполнения супружеских обязанностей, Лев Николаевич заставил невинную 18-летнюю девушку прочитать его дневник о прошлых любовных похождениях и оргиях с крепостными крестьянками.
Когда же Лев Толстой стал тем, кого мы знаем – высоконравственным гражданином, семья для него уже давно отошла на второй план. Он носил крестьянскую одежду, отказывался от богатств, тратил деньги налево и направо – в то время, как жена Софья с восемью детьми на руках умоляла мужа остановиться.
За словом в карман не лезший
Даже превратившись в «святого старца», Толстой отличался потрясающей резкостью суждений, в том числе, по отношению к друзьям и близким людям. Например, с Тургеневым он дружил много лет. Но когда первый однажды пожаловался Льву Николаевичу на бронхит, Толстой, который сам лечился кумысом от страха смерти, тут же назвал друга слишком мнительным.
Тогда Тургенев стерпел. Но когда в другой раз Толстой при всех принялся распекать его за плохие отношения с внебрачной дочерью, Иван Сергеевич в гневе ушёл, пообещав прислать секундантов для дуэли. Позже поединок двух классиков удалось отменить – но больше Тургенев и Толстой не общались.
Убегавший в старости из дома
И без того прохладные отношения Льва Николаевича с супругой Софьей Андреевной к старости ухудшились настолько, что они несколько раз были на грани развода. В конце концов, писатель решил, что с него хватит, собрал личные вещи и среди ночи сбежал из дома. На тот момент ему было 82 года! Что интересно, вместе с ним уехали младшая дочь Александра и его личный доктор. Возможно, последний поехал специально, чтобы не упускать беспокойного пациента из вида. Но всё равно в этом не преуспел – в поезде писатель сильно простудился и им пришлось сойти на железнодорожной станции Астапово, куда, узнав о прибытии великого литератора, рванули за сенсацией толпы журналистов, зевак и, собственно, родственники.
Прибывшая Софья Андреевна попыталась уговорить супруга возвратиться домой – но болевший Толстой наотрез отказался. Писатель умер 20 ноября 1910 года в доме начальника местной станции. Причиной смерти стала тяжёлая форма пневмонии. После того, как Толстой скончался, начальник вышел на платформу и остановил часы на здании станции. С тех пор они всегда показывают одно и тоже время – 6 часов 5 минут утра.
«Он боялся охлаждения любовной лихорадки» Как Лев Толстой страдал от любви и доводил невесту до слез
Фото: Карл Булла / РИА Новости
Историк русской литературы, профессор Оксфордского университета Андрей Зорин выпустил краткую биографию Льва Толстого, в которой решил не делить материал на «биографический» и «творческий», а Толстого-художника не противопоставлять Толстому-мыслителю, как это было принято в советской традиции. Поэтому пацифизм Толстого, вегетарианство, эволюция его религиозных взглядов и отношение к сексуальности рассматриваются одновременно с его знаменитыми произведениями, поскольку одно без другого невозможно. Книга «Жизнь Льва Толстого: опыт прочтения» вышла в издательстве «Новое литературное обозрение». С разрешения издательства «Лента.ру» публикует фрагмент текста, посвященный женитьбе Льва Толстого на Софье Берс.
Мысль о женитьбе не была новой для Толстого. Строить планы семейной жизни он начал, едва перешагнув порог двадцатилетия. Еще в 1851 году он писал в «Дневнике», что приехал в Москву «с тремя целями. 1) Играть. 2) Жениться. 3) Получить место». Удалось ему только первое, хотя он и заключил потом, что это было «скверно и низко». Матримониальные планы он, «благодаря умным советам брата Ник[олиньки]», решил временно оставить, «до тех пор, пока принудит к тому или любовь, или рассудок, или даже судьба, которой нельзя во всем противудействовать».
Через восемь лет, 1 января 1859, года он пришел к выводу, что «надо жениться в нынешнем году — или никогда». В его дневниках и письмах упоминается около десятка молодых женщин, к которым он присматривался как к потенциальным невестам, но практические шаги в этом направлении Толстой сделал только однажды. В 1856 году он собирался жениться на Валерии Арсеньевой, опекуном которой стал после смерти ее отца.
Разумеется, такое решение давалось ему тяжело. В дневнике Толстой постоянно задавался вопросом, любит ли он Валерию и способна ли она сама на настоящую любовь, находил ее то прелестной, то фальшивой и глупой. Он засыпал девушку назидательными письмами, в которых объяснял, как ей следует одеваться, чувствовать и вести себя, чтобы стать хорошей женой. Вне всякого сомнения, их частые беседы развивались по тому же сценарию. В конце концов эти своеобразные отношения утомили обоих. В начале следующего года Толстой внезапно отправился за границу, послав Валерии письмо с формальными извинениями. Двумя годами позже идеализированный образ Валерии — такой, как она представлялась ему в разгар этого навязанного им самому себе увлечения, — возник в его романе «Семейное счастье», где он воображал себе их несостоявшуюся совместную жизнь.
«Воспитание есть возведенное в принцип стремление к нравственному деспотизму, — писал Толстой в начале 1860-х годов в статье «Воспитание и образование», — воспитание, как умышленное формирование людей по известным образцам, — не плодотворно, не законно и не возможно. Права воспитания не существует. Я не признаю его, не признает, не признавало и не будет признавать его все воспитываемое молодое поколение, всегда и везде возмущающееся против насилия воспитания». Между тем именно такой «нравственный деспотизм» Толстой практиковал в отношении бедной Валерии, которая не решалась протестовать из страха потерять столь завидного жениха.
Дело в том, что Толстой считал семью не столько союзом двух отдельных людей, сколько единой симбиотической личностью. В «Анне Карениной» Левин, самый автобиографический из персонажей прозы Толстого, с удивлением замечает после женитьбы, что его жена «не только близка ему, но что он теперь не знает, где кончается она и начинается он». Представления Толстого о браке были такими же максималистскими и бескомпромиссными, как и требования к литературному тексту. Разница, однако, состояла в том, что он понимал: если он неправильно выберет себе спутницу жизни, следующей попытки у него уже не будет.
Прежде чем влюбиться в свою будущую жену, Левин часто бывал в доме Щербацких и влюбился в дом Щербацких. Как это ни странно может показаться, но Константин Левин был влюблен именно в дом, в семью, в особенности в женскую половину семьи Щербацких. Сам Левин не помнил своей матери, и единственная сестра его была старше его, так что в доме Щербацких он в первый раз увидал ту самую среду старого дворянского, образованного и честного семейства, которой он был лишен смертью отца и матери. Все члены этой семьи, в особенности женская половина, представлялись ему покрытыми какою-то таинственною, поэтическою завесой, и он не только не видел в них никаких недостатков, но под этою поэтическою, покрывавшею их, завесой предполагал самые возвышенные чувства и всевозможные совершенства.
Замужество двух старших сестер Щербацких избавило Левина от необходимости выбирать. Положение Толстого в доме доктора Андрея Евстафьевича Берса было отчасти сходным, но более сложным. Как друг и частый гость Берсов, Толстой был заворожен жизнью счастливой семьи, которой сам он в детстве был лишен. Сама эта семья была связана с его детскими воспоминаниями — жена Берса Любовь Александровна, урожденная Иславина, с ранних лет была подругой Толстого. По семейной легенде, десятилетний Лев однажды столкнул ее с балкона из ревности. Как-то Толстой сказал сестре, что если когда-нибудь женится, то это будет только в семье Берсов.
Как и у Щербацких, у Берсов было три дочери. Толстой любил проводить время с подрастающими девушками, которые живо интересовались литературой и восхищались «графом» («le comte»), как они называли его между собой. В отличие от Левина, Толстой был еще и знаменитым писателем. В старых русских семьях было принято отдавать дочерей замуж по возрасту, и когда Берсы впервые догадались о намерениях Толстого, они были убеждены, что его интересует Лиза, старшая и самая серьезная из сестер, более всех, по общему мнению, готовая к роли жены и хозяйки дома.
Толстой тоже рассматривал этот вариант. «Л[иза] Б[ерс] искушает меня; но это не будет. — Один расчет недостаточен, а чувства нет», — записал он в дневнике в сентябре 1861 года. В следующем году события приняли драматический оборот. На пути в Самарскую губернию на кумыс Толстой на день остановился в Москве у Берсов. После его отъезда младшая сестра Таня увидела среднюю Соню в слезах. «Tu aimes le comte?» («Ты влюблена в графа?») — спросила удивленная Таня, в числе добродетелей которой не было способности удерживаться от неловких вопросов. «Je ne sais pas (Я не знаю), — ответила Соня, которую как раз этот вопрос не удивил, — у него два брата умерли чахоткой».
Соня уже обещала руку и сердце студенту Митрофану Поливанову, и пятнадцатилетняя Таня была поражена открывшейся ей «двойственностью чувств». После возвращения «графа» из Самары он встречался с Берсами на их даче в селе Покровское и в Ясной Поляне и впервые обратил внимание на Соню не как на девочку, а как на очаровательную молодую женщину. Приехав в конце августа в Москву, он уже задавал себе свой обычный роковой вопрос: насколько чувства, которые он испытывает, можно назвать настоящей любовью?
…ночевал у Берсов. Ребенок! Похоже! А путаница большая. О, коли бы выбраться на ясное и честное кресло! Я боюсь себя, что ежели и это — желанье любви, а не любовь. Я стараюсь глядеть только на ее слабые стороны и все-таки оно. Ребенок! Похоже.
В бурном и скоротечном романе между тридцатичетырехлетним много повидавшим мужчиной и барышней, которой только что исполнилось восемнадцать, ведущая роль, несомненно, принадлежала Соне. Все лето она писала повесть о сложной ситуации в ее семье. Как вспоминала впоследствии Татьяна, в повести было два героя: князь Дублицкий, умный и энергичный мужчина средних лет с «непривлекательной наружностью» и «переменчивыми взглядами на жизнь», и Смирнов, молодой человек «с высокими идеалами». У главной героини Елены, красивой девушки с большими черными глазами, было две сестры: старшая Зинаида, влюбленная в Дублицкого, и шаловливая пятнадцатилетняя Наташа. Полюбивший Елену Смирнов сделал ей предложение, но ее родители возражали, считая, что оба они слишком молоды для брака. Неожиданно для себя Елена начала сознавать, что любит Дублицкого, который тоже предпочитает ее сестре, и почувствовала себя виноватой и перед Смирновым, и перед Зинаидой. В какой-то момент, измученная внутренней борьбой, она даже хотела уйти в монастырь, но потом сумела устроить брак Дублицкого и Зинаиды, а сама вышла замуж за Смирнова.
Толстой с женой Софьей. 1908-й год
Фото: Дом-музей Л.Н.Толстого. Чертков / РИА Новости
Уже 26 августа Соня дала почитать повесть Толстому. Трудно вообразить себе более сильный и провокативный ход. Прославленный писатель, как всегда неуверенный, достоин ли он того, чтобы его любили, почувствовал себя одновременно ободренным, тронутым, взволнованным и уязвленным:
Дала прочесть повесть. Что за энергия правды и простоты. Ее мучает неясность. Все я читал без замиранья, без признака ревности или зависти, но «необычайно непривлекательной наружности» и «переменчивость суждений» задело славно. Я успокоился. Все это не про меня.
Разумеется, он не успокоился, напротив, был возбужден до крайности.
В качестве ответа на повесть он написал Соне письмо, объясняя, что ее семья не поняла его намерений и что он на самом деле не любит Лизу и никогда не собирался на ней жениться. Не решившись полностью доверить это объяснение бумаге, Толстой записал его одними заглавными буквами каждого слова. В знаменитом эпизоде «Анны Карениной» Кити, ведомая таинственной интуицией любящей женщины, понимает смысл письма, подобным же образом зашифрованного Левиным. Под воздействием то ли романа, то ли семейной легенды и графиня Софья Андреевна Толстая, и ее сестра Татьяна Андреевна Кузминская воспроизвели эту сцену в своих поздних воспоминаниях. На деле это проявление небесной гармонии предназначенных друг для друга душ было художественным вымыслом Толстого — в дневнике он ясно пишет, что Соня заставила его «разобрать письмо».
Как бы то ни было, его страсть росла. В дневнике Толстой размышлял о чувствах и характере Сони, демонстрируя при этом характерный анализ нюансированной природы человеческих переживаний: «либо все нечаянно, либо необычайно тонко чувствует, либо пошлейшее кокетство либо и нечаянно, и тонко, и кокетливо». 7 сентября он уговаривает себя «не соваться» «туда, где молодость, поэзия, красота, любовь», и тут же признается себе, что в глубине души делал эту запись специально для Сони, воображая, что она «сидит и читает» подле него.
Через три дня он ушел от Берсов «обезнадеженный и влюбленный больше, чем прежде». Ему мучительно хотелось «разрубить узел» и «сказать ей и Танечке», но у него не хватало решимости. К этому времени вся семья, кроме Лизы, еще продолжавшей питать какие-то надежды, уже понимала, что происходит. «Л[изу] я начинаю ненавидеть вместе с жалостью. Господи! помоги мне, научи меня», — записал он в дневнике. Его состояние становилось невыносимым:
Я влюблен, как не верил, чтобы можно было любить. Я сумасшедший, я застрелюсь, ежели это так продолжится. Был у них вечер. Она прелестна во всех отношениях. А я отвратительной Дублицкий. Надо было прежде беречься. Теперь уже я не могу остановиться. Дублицкий, пускай, но я прекрасен любовью. — Да. Завтра пойду к ним утром. Были минуты, но я не пользовался ими. Я робел, надо было просто сказать. Так и хочется сейчас идти назад и сказать все и при всех. Господи, помоги мне.
Скульптор Павел Трубецкой работает над скульптурным портретом графа Толстого, 1899 год
13 сентября Толстой снова пришел к Берсам, но снова не нашел в себе духу объясниться. На следующий день, осознав, что прямо признаться Соне в своих чувствах свыше его сил, он написал ей письмо с предложением руки и сердца, в котором умолял ее дать ответ «не торопясь, ради Бога не торопясь». Толстой заверил возлюбленную, что ему «страшно будет услышать» отказ, но он «найдет в себе силы» его снести; однако если она не сможет любить его так, как он ее, «это будет ужасней». Еще два дня после этого он проносил письмо в кармане, но не мог заставить себя его вручить.
Причины нерешительности Толстого были глубже «подколесинского» страха перед непоправимым шагом, застенчивости и неуверенности в себе или острого осознания груза прожитых лет и греховного прошлого. Он был уверен, что не только его будущее семейное счастье, но и нравственное спасение, и надежда исполнить свое земное предназначение зависят от правильности его выбора и силы Сониной любви и преданности. Он находился на грани между абсолютным блаженством и полной гибелью.
В какой-то момент он даже набросал другой вариант письма с объяснениями, почему он должен оставить все надежды и прекратить визиты к Берсам, составляющие главную радость его жизни: «Я требую ужасного, невозможного от женитьбы. Я требую, чтоб меня любили так же, как я могу любить. Но это невозможно». Потом он все же решил рискнуть. «Счастье, и такое, мне кажется невозможно. Боже мой, помоги мне!» — признался он в дневнике, закончив писать объяснение в любви.
16 сентября в гостиной у Берсов Толстой аккомпанировал на рояле Тане, у которой было исключительное по красоте и богатству сопрано. Заметно нервничавшие Соня и Лиза сидели неподалеку. Всегда веривший в приметы Толстой загадал, что отдаст Соне письмо, если ее сестра сумеет взять трудную верхнюю ноту в финале. Исполнение Тани оказалось безукоризненным, и чуть позднее она увидела, как Соня выбегает из комнаты с письмом в руке. Лиза неуверенно шла за ней. Таня побежала в спальню девочек и услышала, как Лиза кричит на Соню, требуя немедленно сказать, чтó написал ей «le comte». «Il m’a fait la proposition» («Он сделал мне предложение»), — спокойно ответила Соня. «Откажись сейчас», — кричала Лиза с рыданием в голосе. В комнату вошла мать и велела Лизе успокоиться, а Соне дать ответ немедленно. Соня вернулась в гостиную и сказала: «Разумеется, да». По ее позднейшему признанию, она «хорошенько не прочла письмо», а «пробежала глазами до слов «Хотите ли вы быть моей женой»». На следующий день она объясняла убитому Поливанову, что «только для одного человека она могла изменить ему: это для Льва Николаевича».
Приготовления к свадьбе должны были занимать не меньше полутора-двух месяцев, но Толстой и слышать не хотел ни о каком промедлении. По-видимому, первый раз в жизни он испытывал настолько сильное эротическое влечение к женщине своего социального круга. В дневнике он записал, что из всего предсвадебного периода запомнил «только поцелуй у фортепьяно и появление сатаны», явно имея в виду сексуальное возбуждение.
Он боялся охлаждения любовной лихорадки, которая была призвана стать источником его семейной утопии, и торопился уединиться с женой в Ясной Поляне, чтобы наслаждаться новообретенным счастьем, погрузившись в единственные два дела, которые он теперь считал для себя подходящими: управление имением и литература.
При всем нетерпении он умудрился подвергнуть любовь Сони двум тяжелым испытаниям. Убежденный, что супруги должны быть полностью открыты друг для друга, он дал ей прочитать свой дневник. Соню до глубины души потрясли упоминания мук похоти и сексуального опыта ее будущего мужа, особенно же — история увлечения Аксиньей Базыкиной (замужней крестьянки, с которой у ЛТ был роман), которая к тому времени родила от него сына. Потом, не в силах заглушить «сомненья в ее любви и мысль, что она себя обманывает», Толстой, вопреки всем правилам и обычаям, пришел к невесте в день свадьбы и довел ее до слез вопросами, уверена ли она, что хочет за него замуж.
Свадьба состоялась 23 сентября 1862 года, через неделю после объяснения и ровно через месяц после того, как Толстой в первый раз упомянул в дневнике о своем увлечении. Молодых обвенчали в церкви Рождества Богородицы в Кремле, где жили Берсы.
По мемуарам Софьи Андреевны, мужем и женой в плотском смысле этого слова они стали уже в дормезе, спальной карете, которая везла их из церкви в Ясную Поляну. Очень скоро Соня забеременела. Их первый сын Сергей родился 28 июня 1863 года. За ним последовали Татьяна в 1864 году, Илья в 1866-м и Лев в 1869-м.
Толстой в кругу семьи в саду Ясной Поляны. 1887 год
Медовый месяц и первые годы семейной жизни Толстых были далеки от идиллии, которую рисовал себе Лев. Чувства его оказались еще более переменчивыми, чем суждения Дублицкого. В их первую ночь в Ясной Поляне ему приснился «тяжелый сон», общий смысл которого выражен в дневнике в двух словах: «Не она». После месяца неистовых ухаживаний он стал подозревать, что в итоге женился не на той женщине. На следующий день он написал в дневнике о «неимоверном счастье», которое испытывает.
Через неделю у них «была сцена», из-за которой Толстому стало «грустно», что у них «все, как у других». Он заплакал и сказал Софье, что она ранила его чувства к ней. «Она прелесть, — заключил он довольно неожиданно. — Я люблю ее еще больше. Но нет ли фальши». Толстого смущала неестественность в его отношениях с женой. В шуточном письме к свояченице Тане он описал свой сон, в котором Соня превратилась в фарфоровую куклу. Трудно сказать, был ли в этих словах какой-то намек на эротическую неудовлетворенность.