Что такое экикики чуковский
От двух до пяти. Глава первая. III. «НАРОДНАЯ ЭТИМОЛОГИЯ»
моя трехлетняя дочь, никогда не слыхавшая слова «трещотка», попыталась
осмыслить его при помощи такой трансформации:
И сейчас же щетки, щетки
Затрещали, как три тетки.
Еще забавнее поступила в подобном же случае четырехлетняя Наташа.
Услышала она песню соседки:
и спела ее на следующий день своей кукле:
Хоть ты с ватой, хоть без ваты,
Все равно тебя люблю.
ОСМЫСЛЕНИЕ РЕЧИ БЕССМЫСЛИЦЕЙ
Случается, что погоня за смыслом приводит ребенка к сугубой
бессмыслице. Услышав, например, песню, которая начиналась словами:
ребенок воспроизвел ее так:
Царь, дрожащий от варенья.
Дикое это словосочетание было для ребенка гораздо осмысленнее, чем то,
которое он услышал от взрослых.
В одной персидской сказке царевна говорит жениху:
— Властелин души моей.
Услышала эту сказку трехлетняя Ира и пересказала восклицание царевны
по-своему:
— Пластелин души моей.
Мать причесывает четырехлетнюю Люду и нечаянно дергает ее волосы
гребнем. Люда хнычет, готова заплакать. Мать говорит в утешение:
— Терпи, казак, атаманом будешь!
Вечером Люда играет с куклой, причесывает ее и повторяет:
— Терпи, коза, а то мамой будешь!
Такое же влечение к смыслу, к наглядным словам и вещам сказалось в той
великолепной бессмыслице, которую создал недавно один четырехлетний
москвич.
Услышав от взрослых стихи:
он сразу заучил их наизусть, причем последнее двустишие было им
оформлено так:
Но злая рыба осетрина
Тебя во мраке догнала.
И здесь опять-таки эта бессмыслица для него гораздо более насыщена
смыслом, чем то вполне осмысленное сочетание слов, которое дано ему
взрослыми.
Четырехлетняя Галочка, услышав известную песенку «Любимый город в
синей дымке тает», воспроизвела эти слова таким образом: «Любимый город,
синий дым Китая».
А Дон-Кихота называла «Тонкий Кот».
Когда моя старшая сестра заучивала вслух стихотворение Пушкина:
я, пятилетний мальчишка, понимал эту строчку по-своему:
Как ныне собирает свои вещи Олег.
У Батюшкова есть такая строка:
Шуми, шуми волнами, Рона!
Известный языковед Д.Н.Ушаков говорил на лекции студентам, что в
детстве эта строка воспринималась им так:
Шуми, шуми, волна Мирона!*
______________
* Д.Н.Ушаков, Краткое введение в науку о языке, М. 1925, стр. 41-42.
— Как не понять! С медведями
Немало их шатается
Прохвостов и теперь.
Те древние египетские сфинксы, что стоят над Невой в Ленинграде перед
Академией художеств, именовались в просторечии сфинками (то есть попросту
свинками), что отмечено в одном из ранних стихотворений Некрасова:
Я мимо сфинок шел*.
______________
* Н.А.Некрасов, Полн. собр. соч. и писем, т. I, М. 1948, стр. 365.
И в одном из рассказов Даля:
«. о набережной, на которой лежат две свинки огромные»*.
______________
* В.И.Даль, Повести. Рассказы. Очерки. Сказки, М.-Л. 1961, стр. 56 и
448.
Что такое экикики чуковский
Глава 5. Как дети слагают стихи — Экикики и не экикики — От двух до пяти — Чуковский Корней Иванович
Но вернемся к нашим экикикам. На предыдущих страницах мы видали:
1. Что это экспромты, порожденные радостью.
2. Что это не столько песни, сколько звонкие выкрики или, как я их называю, «кричалки».
3. Что они не сочиняются, а, так сказать, вытанцовываются.
5. Что они кратки: не длиннее двустишия.
6. Что они выкрикиваются по нескольку раз.
7. Что они заразительны для других малышей.
Вот баллада четырехлетнего Никиты Толстого:
На крыше ворон: кар, кар, кар!
Увидел в небе желтый шар
С глазами, носом и со ртом
И с очень круглым животом.
Как и подобает всякой традиционной балладе, здесь есть и ворон, и ночь, и луна. Стих очень крепкий, то, что называется, кованый, ритм четкий, рифмы точные.
Другая баллада того же поэта посвящена мореплаванию:
Достигнув пятилетнего возраста, Никита создал нечто вроде триолета:
Из-под подушки вылезает кит
Катенька сидит на барабанчике,
Взял Дмитрий Иваныч
Подсвечник и свечку
И смотрит внимательно на печку.
Ритм уитменский, свободный, вполне соответствующий сюжету и стилю стихов. А младший брат Никиты, Митя Толстой, в три с половиною года сочинил такую песню о городе:
Товарищи, что за крик?
На нас едет грузовик.
Товарищи, что за вой?
На нас едет ломовой.
Товарищи, что за пыль?
На нас едет автомобиль.
Уже по этим немногим стишкам можно видеть, какое разнообразие форм доступно малолетним поэтам. Конечно, Никита и Митя Толстые не могут служить нормативными образцами детей, так как они выросли в литературной среде: и отец и мать у них писатели (Л.Н.Толстой и Наталья Крандиевская). Но вот стихи Ирины Ивановой, трех с половиною лет, дочери заводского врача:
Видит кот: лежит коробка,
И за это в больницу покатил.
Идет волк по улице,
Захотел он их съесть,
Надо через забор перелезть.
Разбежался волк: раз, два, три!
В большинстве всех этих детских стихов рифмованные строки стоят рядом. Иного чередования рифм дети-поэты не любят. Им доступны главным образом смежные рифмы. Детское ухо не способно так долго удерживать в памяти окончание предыдущей строки, как его удерживает ухо взрослых. Стихи Ирины Ивановой в этом отношении чрезвычайно типичны:
Здесь указание для детских писателей, которые порою в своих стихах доходят до такого невнимания к детям, что щеголяют рифмами, отстоящими одна от другой на три или четыре строки.
Том столовою ложкою ест варенье,
Ягоды прячет в карманы:
— Ничего, что протекут!
И конфеты, и каштаны,
И любимое теткино печенье. *
* Надежда Павлович, Большевик Том, М. 1926.
Здесь варенье так далеко от печенья, что созвучие перестает быть созвучием.
Особую категорию стишков составляют те монологи, которые произносят одинокие дети, увлеченные какой-нибудь длинной игрой. Эти монологи длятся порой часа полтора и вмещают в себе до тысячи строк. Превосходный монолог своего пятилетнего сына записала у себя в дневнике Э.Станчинская. Мальчик был болен, полусидел в кровати и, самозабвенно играя в войну, сопровождал свои военные действия такими стихами:
Быстро солдаты, быстро, быстро идут на войну.
Быстро встречают красноармейцев,
Быстро стреляют прямо в бок одному,
Быстро летают пули.
На войну прямо, раз-два, раз-два,
Понимаете, раз скорее, раз скорее.
Остановись! Пришли! Войско так!
На бок! Винтовку! Паф!
Быстрое солнце скоро зашло,
Красное солнце скоро зашло.
Идут же темной ночью,
Красная Армия уже близка.
Красноармейцы идут да идут.
Откуда-то пули быстро стреляют.
Летят пули далеко, а им же не видно,
Что-то на небе быстро летит,
Летят аэропланы, и быстро красноармейцы пришли. *
* Э.И.Станчинская, Дневник матери. История развития современного ребенка от рождения до 7 лет, М. 1924, стр. 100. Превосходный образец той эгоцентрической речи детей, которую Пиаже называет «внутренней речью» по психологической функции и внешней по форме.
Здесь так и чувствуешь пульсацию воинственной мальчишеской крови. Недаром слово «быстро» повторяется здесь одиннадцать раз. Даже солнце в этой пылкой игре пробегает по небу, как молния:
Быстрое солнце скоро зашло.
И какое множество глаголов! Что ни строка, то глагол: «идут», «встречают», «стреляют», «летают».
В Симферополе перед памятником Ленину неизвестный мне мальчик лет пяти произнес:
В мавзолее ты лежишь
И по-мертвому молчишь.
Подожди, я подрасту
Дети нередко прибегают к повторениям начальных слов каждой строки сочиняемых ими стихов. Эти единоначатия ярче всего выражают песенный лад их поэзии. Таково, например, стихотворение четырехлетней Е.К.:
Жил-был мальчик не простой,
Жил был мальчик золотой.
Жил-был мальчик, но шалил,
Только с папой водку пил.
Пусть всегда будет небо!
Пусть всегда будет солнце!
Пусть всегда будет мама!
Пусть всегда буду я!*
* «Родной язык и литература в трудовой школе», 1928, № 4-5, стр. 179.
Стихи и в самом деле замечательные, едва ли не лучшие из напечатанных в настоящей главе. С огромной энергией выражается в них несокрушимая вера ребенка в бессмертие всего, что он любит. Так и слышишь мажорный мальчишеский голос, прославляющий жизнь, которой не будет конца.
Начальные слова каждой строки в этом детском четверостишии тождественны. Но чаще бывает, что в создаваемых ребенком стихах повторяются не первые слова, а последние, завершающие каждую строку. Характерно в этом отношении прелестное стихотворение Танюши Литвиновой, где в конце каждой строки варьируется слово «Москва»:
Город чудный Москва!
Город древний Москва!
Что за Кремль в Москве!
Что за башни в Москве!
Англичане в Москве!
И китайцы в Москве!
И все хвалят город Москву!
Как утверждает американская исследовательница детской психики Люси Спрэг Митчель, эта форма, столь часто встречающаяся в древнем восточном фольклоре, специфически свойственна детям. Митчель приводит такие стихи, сочиненные девочкой, еще не достигшей трехлетнего возраста:
Человек упал в воду,
Тетя Керри упала в воду.
Человек достал лодку,
Тетя Керри достала лодку.
Человек поехал в лодке,
Джон поехал в лодке,
Фор поехал в лодке,
Тетя Керри поехала в лодке*.
* Л.Митчель, Книга рассказов про здесь и теперь, М. 1925, стр. 41-42.
Это, так сказать, стиховые рисунки. Вспомним вирши Никиты Толстого: в каждой строке отчетливый зрительный образ, который словно создан для примитивнейшей графики:
Четкий-четкий рисунок. Словно взял Никита карандаш и тремя штрихами нарисовал на бумаге «красивую лодку», плывущую (в профиль) в сопровождении сельди, которая нисколько не меньше, чем лодка, и до странности похожа на нее.
Такой же четкостью зрительных образов отличается стихотворение маленькой Ирины Ивановой, рисующее вид из окна во время гражданской войны и разрухи:
Дом поломанный стоит,
Крыша на земле лежит,
Это именно рисунки в стихах. В четырех строках три рисунка: 1) сломанный дом, 2) сброшенная крыша, 3) играющие дети, и каждый из этих рисунков доведен почти до чертежа.
Из трубы идет дымок:
Мама жарит пирожок.
Жаль, что никто еще не разработал поучительней темы о взаимной связи детских стихов и рисунков и о параллельном развитии их форм.
Чтоб изучить все особенности детской поэзии, нам нужны не десятки стихотворений, а тысячи, и поэтому я обращаюсь к друзьям-читателям с усердной просьбой сообщать мне стихи детей, дабы мы могли приступить к самому широкому изучению детского творчества. А покуда в качестве сырого материала приведу здесь несколько любопытных стишков, сообщенных мне читателями в разное время:
(Стихи трехлетней Таты)
Солнце всходит на неба!
(Стихи двухлетней Оли)
Было сухо, стало мокро
(Стихи трехлетней Светланы)
(Стихи четырехлетней Лизы)
(Стихи четырехлетней Оли)
В углу стоит мишка,
Улыбается на книжку,
Ему стыдно сказать,
Что не умеет он читать.
(Стихи пятилетней Ирины)
(Стихи четырехлетней Нины Глёкиной)
Я валяюсь на снегу.
Как приятно мне валяться,
Привожу для сравнения экспромты шестилетних детей:
Гляжу из своего окошка
Вышли в сад пройтиться детки,
Посмотреться на реку.
Соловей сидит на ветке
Море страшно зашумело,
Из моря вышел моререц.
Принеси нам огурец.
Бывают минуты, когда ребенок в экстазе готов благодарить всю вселенную за то, что она существует. Один из таких гимнов природе создан шестилетним ленинградским поэтом Юрочкой Шенкманом:
Спасибо тебе, солнце, что ты есть!
Спасибо тебе, речка, что ты здесь!
Мои горы, моря, леса, луга!
Буду гонять! Буду скакать!
Буду носиться! Буду валяться!
Буду смеяться! Буду шалить!
Буду плясать! Буду любить!
Стихи, сочиняемые детьми, оказались интересны не только для педагогов, поэтов, художников, но также для певцов и музыкантов. Композитор С.Богуславский позаимствовал из моей книжки стихи Тани Литвиновой и Мити Толстого и положил их на ноты, которые и вышли когда-то в Москве в издании ЗИФа в качестве приложения к журналу «30 дней».
Немалую роль в раннем стихотворстве детей играют, конечно, взрослые. Выше было сказано, что первые свои «стиховые впечатления» дети получают еще в грудном возрасте, когда матери поют им колыбельные и другие подобные песни. Перелистывая свои дневники, я наткнулся в них на давнишнюю запись:
«Четырехмесячный младенец лежит на кровати и пускает изо рта пузыри, а его мать, охваченная внезапным экстазом, вдруг бросается на него с поцелуями и выкрикивает такие слова:
Буцики, муцики, дуцики,
Куценьки вы, таракуценьки,
Пуценьки вы, марабу!
Этих слов она никогда не слыхала и ни разу никому не говорила. Обычно ее речи бывали банальны и скудны.
И вдруг такой праздничный расцвет словотворчества, такие фейерверки экзотических звуков!
Всему виною ее четырехмесячный Санька, который лежит нагишом у нее на постели, пуская изо рта пузыри. Она только что кормила сына грудью и, чуть положила его на кровать, набросилась на него, как безумная, и стала кусать губами его голое тело, ненасытно вдыхая в себя его запах, и тут-то я услыхал ее странные «буцики».
Ритм этих «буциков» был продиктован ей рядом однообразных повторных движений, которые она производила в то время. Как я заметил потом, у всех матерей при таких обстоятельствах движения почти всегда одинаковы.
Неотрывно глядя на ребенка, женщина молча пятится к стене, и, отойдя шага на три, быстро возвращается к нему, произнося на ходу свою импровизированную стихотворную фразу, и снова молча пятится к стене, и снова совершает свое «нападение», произнося новую фразу (очень близкую вариацию старой), причем в конце каждой фразы ребенок как бы по сигналу заливается смехом. И это повторяется не меньше десяти или двенадцати раз строго размеренным темпом.
Оттого в материнских стихах такое правильное чередование пауз и такое четкое деление на строфы:
Рубашонка, шонка, шонка,
Распашонка, шонка, шонка,
Для миленка, для дитенка,
Так выкрикивала ночью у меня за стеной жена управдома, восхваляя новую рубашку своего грудного младенца.
Удивительно, что почти каждую мать охватывает такая внезапная страсть к ритмическим, стиховым излияниям во время каждого бурного приступа нежности.
Насколько я мог проследить, эти материнские стихи связаны с периодом кормления грудью.
Почему-то в течение всего этого времени женщина в своих речах, обращенных к ребенку, начинает проявлять тяготение к стихотворному ритму особенно в такие часы, когда она остается с ребенком одна.
Среди других категорий экстатической речи эти словоизлияния занимают не последнее место, и если уж доискиваться первоистоков поэзии, то придется признать, что стихотворные навыки в значительной море внушены каждому из нас нашей матерью в пору раннего младенчества, прежде чем мы научимся говорить и ходить. Потому что, сама того не замечая, каждая мать почти всем своим обращением к ребенку невольно придает если не чисто стиховую, то речитативную форму, которая хотя и не влияет на форму первого младенческого лепета, но все же приучает ребенка к восприятию ритмов.
Что такое экикики чуковский
VI. ЭКИКИКИ И НЕ-ЭКИКИКИ
Но вернемся к нашим экикикам. На предыдущих страницах мы видали:
1. Что это экспромты, порожденные радостью.
2. Что это не столько песни, сколько звонкие выкрики или, как я их называю, «кричалки».
3. Что они не сочиняются, а, так сказать, вытанцовываются.
5. Что они кратки: не длиннее двустишия.
6. Что они выкрикиваются по нескольку раз.
7. Что они заразительны для других малышей.
Вот баллада четырехлетнего Никиты Толстого:
На крыше ворон: кар, кар, кар!
Увидел в небе желтый шар
С глазами, носом и со ртом
И с очень круглым животом.
Как и подобает всякой традиционной балладе, здесь есть и ворон, и ночь, и луна. Стих очень крепкий, то, что называется, кованый, ритм четкий, рифмы точные.
Другая баллада того же поэта посвящена мореплаванию:
Достигнув пятилетнего возраста, Никита создал нечто вроде триолета:
Из-под подушки вылезает кит
Катенька сидит на барабанчике,
Взял Дмитрий Иваныч
Подсвечник и свечку
И смотрит внимательно на печку.
Ритм уитменский, свободный, вполне соответствующий сюжету и стилю стихов. А младший брат Никиты, Митя Толстой, в три с половиною года сочинил такую песню о городе:
Товарищи, что за крик?
На нас едет грузовик.
Товарищи, что за вой?
На нас едет ломовой.
Товарищи, что за пыль?
На нас едет автомобиль.
Уже по этим немногим стишкам можно видеть, какое разнообразие форм доступно малолетним поэтам. Конечно, Никита и Митя Толстые не могут служить нормативными образцами детей, так как они выросли в литературной среде: и отец и мать у них писатели (Л.Н.Толстой и Наталья Крандиевская). Но вот стихи Ирины Ивановой, трех с половиною лет, дочери заводского врача:
Видит кот: лежит коробка,
И за это в больницу покатил.
Идет волк по улице,
Захотел он их съесть,
Надо через забор перелезть.
Разбежался волк: раз, два, три!
В большинстве всех этих детских стихов рифмованные строки стоят рядом. Иного чередования рифм дети-поэты не любят. Им доступны главным образом смежные рифмы. Детское ухо не способно так долго удерживать в памяти окончание предыдущей строки, как его удерживает ухо взрослых. Стихи Ирины Ивановой в этом отношении чрезвычайно типичны:
Здесь указание для детских писателей, которые порою в своих стихах доходят до такого невнимания к детям, что щеголяют рифмами, отстоящими одна от другой на три или четыре строки.
Том столовою ложкою ест варенье,
Ягоды прячет в карманы:
— Ничего, что протекут!
И конфеты, и каштаны,
И любимое теткино печенье. [150]
Здесь варенье так далеко от печенья, что созвучие перестает быть созвучием.
Особую категорию стишков составляют те монологи, которые произносят одинокие дети, увлеченные какой-нибудь длинной игрой. Эти монологи длятся порой часа полтора и вмещают в себе до тысячи строк. Превосходный монолог своего пятилетнего сына записала у себя в дневнике Э.Станчинская. Мальчик был болен, полусидел в кровати и, самозабвенно играя в войну, сопровождал свои военные действия такими стихами:
Быстро солдаты, быстро, быстро идут на войну.
Быстро встречают красноармейцев,
Быстро стреляют прямо в бок одному,
Быстро летают пули.
На войну прямо, раз-два, раз-два,
Понимаете, раз скорее, раз скорее.
Остановись! Пришли! Войско так!
На бок! Винтовку! Паф!
Быстрое солнце скоро зашло,
Красное солнце скоро зашло.
Идут же темной ночью,
Красная Армия уже близка.
Красноармейцы идут да идут.
Откуда-то пули быстро стреляют.
Летят пули далеко, а им же не видно,
Что-то на небе быстро летит,
Летят аэропланы, и быстро красноармейцы пришли. [151]
Здесь так и чувствуешь пульсацию воинственной мальчишеской крови. Недаром слово «быстро» повторяется здесь одиннадцать раз. Даже солнце в этой пылкой игре пробегает по небу, как молния:
Быстрое солнце скоро зашло.
И какое множество глаголов! Что ни строка, то глагол: «идут», «встречают», «стреляют», «летают».
В Симферополе перед памятником Ленину неизвестный мне мальчик лет пяти произнес:
В мавзолее ты лежишь
И по-мертвому молчишь.
Подожди, я подрасту
Дети нередко прибегают к повторениям начальных слов каждой строки сочиняемых ими стихов. Эти единоначатия ярче всего выражают песенный лад их поэзии. Таково, например, стихотворение четырехлетней Е.К.:
Жил-был мальчик не простой,
Жил был мальчик золотой.
Жил-был мальчик, но шалил,
Только с папой водку пил.
Пусть всегда будет небо!
Пусть всегда будет солнце!
Пусть всегда будет мама!
Пусть всегда буду я![152]
Стихи и в самом деле замечательные, едва ли не лучшие из напечатанных в настоящей главе. С огромной энергией выражается в них несокрушимая вера ребенка в бессмертие всего, что он любит. Так и слышишь мажорный мальчишеский голос, прославляющий жизнь, которой не будет конца.
Начальные слова каждой строки в этом детском четверостишии тождественны. Но чаще бывает, что в создаваемых ребенком стихах повторяются не первые слова, а последние, завершающие каждую строку. Характерно в этом отношении прелестное стихотворение Танюши Литвиновой, где в конце каждой строки варьируется слово «Москва»:
Город чудный Москва!
Город древний Москва!
Что за Кремль в Москве!
Что за башни в Москве!
Англичане в Москве!
И китайцы в Москве!
И все хвалят город Москву!
Как утверждает американская исследовательница детской психики Люси Спрэг Митчель, эта форма, столь часто встречающаяся в древнем восточном фольклоре, специфически свойственна детям. Митчель приводит такие стихи, сочиненные девочкой, еще не достигшей трехлетнего возраста:
Человек упал в воду,
Тетя Керри упала в воду.
Человек достал лодку,
Тетя Керри достала лодку.
Человек поехал в лодке,
Джон поехал в лодке,
Фор поехал в лодке,
Тетя Керри поехала в лодке[153].
Это, так сказать, стиховые рисунки. Вспомним вирши Никиты Толстого: в каждой строке отчетливый зрительный образ, который словно создан для примитивнейшей графики:
Четкий-четкий рисунок. Словно взял Никита карандаш и тремя штрихами нарисовал на бумаге «красивую лодку», плывущую (в профиль) в сопровождении сельди, которая нисколько не меньше, чем лодка, и до странности похожа на нее.
Такой же четкостью зрительных образов отличается стихотворение маленькой Ирины Ивановой, рисующее вид из окна во время гражданской войны и разрухи:
Дом поломанный стоит,
Крыша на земле лежит,
Это именно рисунки в стихах. В четырех строках три рисунка: 1) сломанный дом, 2) сброшенная крыша, 3) играющие дети, и каждый из этих рисунков доведен почти до чертежа.
Из трубы идет дымок:
Мама жарит пирожок.
Жаль, что никто еще не разработал поучительней темы о взаимной связи детских стихов и рисунков и о параллельном развитии их форм.
Чтоб изучить все особенности детской поэзии, нам нужны не десятки стихотворений, а тысячи, и поэтому я обращаюсь к друзьям-читателям с усердной просьбой сообщать мне стихи детей, дабы мы могли приступить к самому широкому изучению детского творчества. А покуда в качестве сырого материала приведу здесь несколько любопытных стишков, сообщенных мне читателями в разное время:
(Стихи трехлетней Таты)
Солнце всходит на неба!
(Стихи двухлетней Оли)
Было сухо, стало мокро
(Стихи трехлетней Светланы)
(Стихи четырехлетней Лизы)
(Стихи четырехлетней Оли)
В углу стоит мишка,
Улыбается на книжку,
Ему стыдно сказать,
Что не умеет он читать.
(Стихи пятилетней Ирины)
(Стихи четырехлетней Нины Глёкиной)
Я валяюсь на снегу.
Как приятно мне валяться,
Привожу для сравнения экспромты шестилетних детей:
Гляжу из своего окошка
Вышли в сад пройтиться детки,
Посмотреться на реку.
Соловей сидит на ветке
Море страшно зашумело,
Из моря вышел моререц.
Принеси нам огурец.
Бывают минуты, когда ребенок в экстазе готов благодарить всю вселенную за то, что она существует. Один из таких гимнов природе создан шестилетним ленинградским поэтом Юрочкой Шенкманом:
Спасибо тебе, солнце, что ты есть!
Спасибо тебе, речка, что ты здесь!
Мои горы, моря, леса, луга!
Буду гонять! Буду скакать!
Буду носиться! Буду валяться!
Буду смеяться! Буду шалить!
Буду плясать! Буду любить!
Стихи, сочиняемые детьми, оказались интересны не только для педагогов, поэтов, художников, но также для певцов и музыкантов. Композитор С.Богуславский позаимствовал из моей книжки стихи Тани Литвиновой и Мити Толстого и положил их на ноты, которые и вышли когда-то в Москве в издании ЗИФа в качестве приложения к журналу «30 дней».
Немалую роль в раннем стихотворстве детей играют, конечно, взрослые. Выше было сказано, что первые свои «стиховые впечатления» дети получают еще в грудном возрасте, когда матери поют им колыбельные и другие подобные песни. Перелистывая свои дневники, я наткнулся в них на давнишнюю запись:
«Четырехмесячный младенец лежит на кровати и пускает изо рта пузыри, а его мать, охваченная внезапным экстазом, вдруг бросается на него с поцелуями и выкрикивает такие слова:
Буцики, муцики, дуцики,
Куценьки вы, таракуценьки,
Пуценьки вы, марабу!
Этих слов она никогда не слыхала и ни разу никому не говорила. Обычно ее речи бывали банальны и скудны.
И вдруг такой праздничный расцвет словотворчества, такие фейерверки экзотических звуков!
Всему виною ее четырехмесячный Санька, который лежит нагишом у нее на постели, пуская изо рта пузыри. Она только что кормила сына грудью и, чуть положила его на кровать, набросилась на него, как безумная, и стала кусать губами его голое тело, ненасытно вдыхая в себя его запах, и тут-то я услыхал ее странные «буцики».
Ритм этих «буциков» был продиктован ей рядом однообразных повторных движений, которые она производила в то время. Как я заметил потом, у всех матерей при таких обстоятельствах движения почти всегда одинаковы.
Неотрывно глядя на ребенка, женщина молча пятится к стене, и, отойдя шага на три, быстро возвращается к нему, произнося на ходу свою импровизированную стихотворную фразу, и снова молча пятится к стене, и снова совершает свое «нападение», произнося новую фразу (очень близкую вариацию старой), причем в конце каждой фразы ребенок как бы по сигналу заливается смехом. И это повторяется не меньше десяти или двенадцати раз строго размеренным темпом.
Оттого в материнских стихах такое правильное чередование пауз и такое четкое деление на строфы:
Рубашонка, шонка, шонка,
Распашонка, шонка, шонка,
Для миленка, для дитенка,
Так выкрикивала ночью у меня за стеной жена управдома, восхваляя новую рубашку своего грудного младенца.
Удивительно, что почти каждую мать охватывает такая внезапная страсть к ритмическим, стиховым излияниям во время каждого бурного приступа нежности.
Насколько я мог проследить, эти материнские стихи связаны с периодом кормления грудью.
Почему-то в течение всего этого времени женщина в своих речах, обращенных к ребенку, начинает проявлять тяготение к стихотворному ритму особенно в такие часы, когда она остается с ребенком одна.
Среди других категорий экстатической речи эти словоизлияния занимают не последнее место, и если уж доискиваться первоистоков поэзии, то придется признать, что стихотворные навыки в значительной море внушены каждому из нас нашей матерью в пору раннего младенчества, прежде чем мы научимся говорить и ходить. Потому что, сама того не замечая, каждая мать почти всем своим обращением к ребенку невольно придает если не чисто стиховую, то речитативную форму, которая хотя и не влияет на форму первого младенческого лепета, но все же приучает ребенка к восприятию ритмов.