даль что за фамилия

В Луганске, на бывшей Английской улице, носящей теперь имя Владимира Даля, стоит небольшой старинный одноэтажный дом. На этом доме висит мемориальная доска, надпись на которой гласит: «В этом доме в 1801 году родился выдающийся писатель и лексикограф Владимир Иванович Даль».

Действительно, прославленный составитель знаменитого Толкового словаря живого великорусского языка Владимир Даль родился 10 (22) ноября 1801 года в Украине, в городе Луганске, на Английской улице, в небольшом одноэтажном домике, окруженном казармами, халупами, землянками первых заводских рабочих чугунолитейного завода.

Здесь прошло его детство, здесь зародилась любовь к отчему краю, которую он пронес через всю жизнь, выбрав себе, впоследствии, литературный псевдоним Казак Луганский.

Кем же был на самом деле этот человек, именем которого решением ЮНЕСКО был назван 2001 год? Который составил самый полный словарь русского языка. Который вошёл в сотню Великих украинцев. Который был назван самым великим Луганчанином. Имя которого носит крупнейший в Луганской области Восточноукраинский национальный университет.
И который является автором знакомой всем с детства сказки про Курочку Рябу.

Виссарион Белинский в 1845 г. писал про Даля, что «после Гоголя это до сих пор решительно первый талант в русской литературе».

Большой Советский энциклопедический словарь характеризует Даля как консерватора с народническо-романтическим настроением и русификаторско-шовинистическим оттенком в духе официальной народности николаевской эпохи, активно поддерживавшего реакционную политику царского правительства.

Так кто же он на самом деле – наш великий земляк Владимир Иванович Даль?

За свою довольно долгую и насыщенную жизнь Владимир Даль сменил немало занятий. Сначала он был профессиональным моряком, потом стал военным врачом, особенно преуспев, как хирург и офтальмолог, а, кроме того, и как незаурядный инженер-мостостроитель.

Потом прославился (а заодно и впал в немилость высшей власти) как совершенно оригинальный писатель Казак Луганский, затем стал высокопоставленным чиновником МВД, принял последний вздох умирающего Пушкина.

Кроме того, он является автором учебников по ботанике и зоологии. Эти учебники, в своё время, были высоко оценены и педагогами, и естествоиспытателями и неоднократно переиздавались.

Его работы по этнографическому и историческому изучению Оренбургского края были сделаны на таком уровне, что Российская академия наук избрала 37-летнего Даля своим членом-корреспондентом.

А главный свой жизненный подвиг, занявший 43 года жизни, создание «Толкового словаря живого великорусского языка» лексикограф-любитель Владимир Даль совершил по собственному почину, без всякого заказа, так сказать «на общественных началах».

Каковы же были те обстоятельства, благодаря которым на Луганской земле смог родиться такой многосторонне одарённый человек, которым по праву гордится наш край?

Отец Владимира Даля, датчанин Иоганн Христиан Даль, ученый, владевший многими языками, в своё время был приглашен российской императрицей Екатериной II в Петербург и определен придворным библиотекарем. Однако в этой должности он пробыл недолго и после отъезда в Германию и окончания медицинского факультета Йенского университета вернулся в Российскую империю врачом.

Благодаря личной дружбе со строителем Луганского чугунолитейного завода Карлом Гаскойном и по его личному приглашению Даль-старший очутился в только строящемся тогда украинском городке – будущем Луганске. С 16 августа 1798 года он служит старшим лекарем Донецкого округа и Луганского литейного завода, при котором создал первый лазарет для рабочих.

В Луганском областном архиве хранится присяга на верность государю-императору Павлу Петровичу доктора Ивана Матвеевича Даля (имя Иван Матвеевич было получено Иоганном Христианом Далем вместе с российским подданством в 1799 году, через год после приезда в Луганск).

Здесь также находится его рапорт правлению завода о тяжелом положении «работных людей». В нём излагаются факты, свидетельствующие об антисанитарных условиях быта рабочих, нищете и распространенности среди них инфекционных болезней. С этими фактами доктор Иван Даль боролся по всей мере своих сил.

В многодетной семье Даля воспитанием детей занималась мать Юлия Христофоровна, свободно говорившая на пяти языках, хорошо знавшая литературу. Неудивительно, что учителей, кроме математика и художника, не нанимали.

Именно здесь, в Луганске, а затем в Николаеве, куда отец перевелся на должность главного доктора и инспектора Черноморского флота, когда маленькому Володе шел четвертый годик, в душе будущего великого лексикографа начинает прорастать зерно любви к Украине.
В веселом круговороте николаевских праздничных ярмарок прислушивался мальчик к живописному языку своих земляков. Завороженный, простаивал он часами перед каким-нибудь седым Перебендей, который, перебирая струны кобзы, прославлял славные подвиги украинского казачества. Возможно отсюда корни псевдонима «Казак».
А наш земляк, луганский писатель Геннадий Довнар, в своем романе «Луганцы», вложил слова «Казак Луганский» в уста доктору Ивану Далю, описывая его предполагаемый разговор с маленьким сыном.

Но как бы там ни было, факт остаётся фактом: проживший в Луганске менее четырех лет Владимир Даль навеки обессмертил название нашего города и нашего края своим вторым именем.
Именем, которое, в отличие от полученного при рождении, он выбрал себе осознанно. Наверняка сравнивая его с иными вариантами. Мысленно взвешивая и измеряя, насколько точно и ёмко сможет оно, это самое второе имя, отразить и передать всю его, Даля, внутреннюю суть.
И здесь, в этом выборе, как нигде более, не отражается столь ярко и многогранно любимое выражение Владимира Ивановича: «Где родился, там и сгодился!»
Летом 1814 года в возрасте тринадцати с половиной лет Владимира Даля отвезли из Николаева учиться в Петербургский морской кадетский корпус.

Обучавшемуся за казенный кошт Далю пришлось испытать и всю тяжесть казарменной дисциплины, муштры и ограничения личной свободы. В своей шутке-прибаутке автор знаменитого словаря, будучи уже в преклонных годах, писал: «Как Даля Ивановича в мундир нарядили, к тесаку прицепили, барабаном будили, толокном кормили, книг накупили, тетрадей нашили, ничему не учили, да по субботам били. Вышел молодец на свой образец».

Учился В.И. Даль успешно, но уже в этот период он стал обращать внимание на значительный отрыв изучаемой в корпусе русской грамматики от русской разговорной речи.

В то же время Даль признавался с подкупающей искренностью: «С грамматикой я искони был в разладе, не умея применять ее к нашему языку и чуждаясь ее не столько по рассудку, сколько по какому-то темному чувству, чтобы она не сбила с толку».

Уже в Морском корпусе молодой Владимир Даль стал сочинять стихи и составил свой первый словарь, состоящий из 34 слов кадетского жаргона.

2 марта1819 года В.И. Даль выпущен мичманом в Черноморский флот, двенадцатым по старшинству из восьмидесяти шести. Через несколько дней он оставил Петербург и отбыл в Украину, к месту службы в Николаев.

Именно на пути из Петербурга в Николаев и произошел с Далем судьбоносный случай – он услышал и записал свое ПЕРВОЕ СЛОВО.

Сам Даль писал об этом так: «Во всю жизнь свою я искал случая поездить по Руси, знакомиться с бытом народа, почитая его за ядро и корень, а высшие сословия за цвет или плесень. Когда я на пути в Николаев записал дикое тогда для меня слово «замолаживает» – и убедился вскоре, что русского языка мы не знаем, – я не пропустил дня, чтобы не записать речь, слово, оборот на пополнение своих запасов».

По этому поводу известен вот какой анекдот: «Подмолаживает, однако!» – сказал ямщик, глядя в синеющее небо. Мичман Даль поудобнее устроился в санях и достал записную книжку: «Подмолаживает – быстро холодает», записал он. «Потолопиться бы нам надо, балин, а-то замёлзнем!» – продолжил тем временем ямщик».

Так, возвращаясь в Украину, наш земляк начал свой путь в бессмертие. Именно тогда 18-ти летний Даль вдруг даёт себе зарок на всю дальнейшую жизнь: стать исследователем народной жизни во всех её проявлениях.

Чем же вознамерился заниматься Даль?
«Собирать по пути все названия местных урочищ, расспрашивать о памятниках, преданиях и поверьях, с ними соединённых.

Разузнавать и собирать, где только можно, народные обычаи, поверья, даже песни, сказки, пословицы и поговорки и все, принадлежит к этому разряду.

Вносить тщательно в памятную книжку свою все народные слова, выражения, речения, обороты языка, общие и местные, но неупотребительные в так называемом образованном нашем языке и слоге. »

От своего выбора Даль не отступится все последующие 53 года, вплоть до кончины.

Прибыв в родной Николаев, В. Даль с 1819 по 1824 год служил на Черноморском флоте мичманом на фрегате «Флора». Но служба не могла отвлечь его от раз и навсегда выбранного главного занятия в жизни.

Возможно, под влиянием тех чарующих минут и были рождены эти далевские строки: «Да благословенная Украина! Как бы там ни было, а у тебя за пазухой жить ещё можно! Оглобля, брошенная на землю, обрастает за ночь травой. Каждый прут, воткнутый мимоходом в тучный чернозём, дает вскоре тенистое дерево. Как сядешь на одинокий курган да глянешь до конца света,- так и кинулся бы вплавь по этому волнистому морю трав и цветов,- и плыл бы, упиваясь гулом его и пахучим дыханием до самого края света»

1824 — 1825. Служил на Балтийском флоте. Но морская карьера его не сложилась. Тому было несколько причин: состояние здоровья, дерзкий характер, раскрывающийся в нем несомненный литературный дар.

В 1826 году В.И. Даль оставил морскую службу. Сама судьба привела его в студенческий город Дерпт, в древности именуемый Юрьев (ныне г. Тарту, Эстония). Там служил его любимый брат Павел, туда же переехала овдовевшая в 1821 г. матушка.

Три года, проведенные в Юрьеве-городке (как любил выражаться сам Даль), запомнились ему навсегда. Владимир Иванович активно участвовал во всех забавах и развлечениях студентов и, в то же время, интенсивно работал: регулярно выполнял заданный самому себе “урок” (ежедневно заучивал сто латинских слов), подолгу просиживал в библиотеке, сутками не уходил из клиники.

Вскоре о Дале заговорили и профессора, и студенты. Об этом позднее напомнил всё тот же знаменитый хирург Н. И. Пирогов: “Находясь в Дерпте, он (Даль) пристрастился к хирургии и владея между многими другими способностями, необыкновенной легкостью в механических работах, скоро сделался и ловким оператором”.

В его табеле мелькают оценки “очень хорошо”, “изрядно хорошо”, “отлично”. Жизнь складывалась вполне благополучно, и Даль уже прочно связывал свое будущее с Дерптом.
В 1827 году в журнале А.Ф. Воейкова «Славянин» появляются первые стихотворные публикации Даля. В январе 1828 года В.И. Даль был зачислен в число казеннокоштных воспитанников.

Но вскоре Даля призывают на Турецкую войну. В начале 1829 года он, не закончив полного курса обучения, в спешном порядке, но достойно защищает диссертацию на соискание степени доктора медицины. Тема его диссертации звучала так: «Об успешном методе трепанации черепа и о скрытом изъязвлении почек».

На фронте Даля, в недавнем прошлом нерасторопного мичмана, часто служившего предметом насмешек для бывалых моряков, не узнать. В качестве ординатора при подвижном госпитале, Даль принимает участие в ряде сражений, приобретает славу искусного хирурга Он спокойно и деловито ампутирует раздробленные конечности, зашивает рваные раны, без опаски заходит в чумные бараки, участвует, как заправский солдат, в многочисленных стычках с турками.

О своей деятельности в то время скромно сообщал: «. Видел тысячу, другую раненых, которыми покрылось поле. резал, перевязывал, вынимал пули. «

Сам Даль говорил, что умению хорошо и быстро зашивать раны (а в те безнаркозные времена фактор времени был решающим для жизни больного) он обязан своей украинской няне Ганне, научившей его в раннем детстве вышивать.

Мужество военного лекаря Даля отметили орденом святой Анны третьей степени и Георгиевской медалью на ленте. К последней награде Владимир Иванович относился несколько иронически: она выдавалась всем уцелевшим на войне. И, кажется, иронизировал напрасно: из трехсот врачей, призванных в армию, более двухсот погибло от чумы, турецких сабель, пуль и снарядов. Можно лишь благодарить судьбу, сохранившую для нас этого небоязливого человека.

Даль понимал уникальность ситуации и стремился максимально использовать ее. По вечерам, уставший от работы, он заходил в солдатские палатки, подсаживался к бивачным кострам и расспрашивал солдат о том, как в их деревнях называют те или иные предметы быта, как празднуют свадьбы, какие сказки сказывают, какие песни поют, и тщательно записывал услышанное в любимые им толстые тетради с плотной бумагой. Гора записок росла не по дням, а по часам, вскоре Даль вынужден перевозить их вместе с небогатым житейским скарбом. на верблюде.

Но тут пришла беда: верблюд пропал. Горю Даля не было предела. Позднее в “Напутном слове” к своему словарю он писал: “. я осиротел с утратой моих записок. Беседа с солдатами всех местностей широкой Руси доставила мне обильные запасы для изучения языка, и все это погибло”.

Но Михаил Булгаков, кажется, оказался прав. Рукописи действительно не горят. Верблюда, живого и невредимого, с мешками бумаг, на которые никто не польстился, вскоре привели казаки.

Послужной формулярный список врача Даля свидетельствует о том, что после похода на Балканы он остался служить в Украине. В 1830 году Даль заведует лазаретом в Умани, где много и удачно оперирует больных и раненых. Благодаря его блестящим офтальмологическим операциям, сотни жителей украинских сел и поселков вновь обрели возможность видеть свет.

Во время одного из боев на Висле обоз раненых и небольшой отряд, в составе которого был и Владимир Иванович, были прижаты поляками к реке, спасения не было. Обнаружилось, что в русских частях нет инженера, который смог бы навести мост через реку.

Положение спас Даль, не растерявший знаний, полученных в Морском кадетском корпусе. Он пошел вдоль берега реки и обнаружил склад бочек. Тут его осенило: «Мост на бочках!». Командир, услышав эту сумасшедшую идею, поручил лекарю самому командовать ее осуществлением. И первый понтонный мост в мире был построен, благодаря Далю.

Отряд благополучно переправился, а Даль заранее предусмотрел способ его разрушения. Как только погоня оказалась на мосту, он одним движением перерубил канат, и мост разъехался, бочки и польская конница поплыли по Висле. Когда Даль выбрался из воды на берег, его встретило такое искреннее «Ура!», которое редко кому приходилось слышать. О таком из ряда вон выходящем случае генерал Паскевич доложил лично царю, который за этот подвиг наградил Даля Владимирским крестом с бантом.

В 1831 году в Каменец-Подольске вспыхнула эпидемия холеры. В связи с этим военного врача Владимира Даля назначают заведующим одной из карантинных зон города. В это тяжелое время ему приходилось много заниматься и организационными вопросами, составляя карантинные правила, Даль специально не избегал контактов с больными, намереваясь выяснить характер болезни. К счастью он ею не заболел.

Эта поистине красочная картина свидетельствует о восхищении Даля украинским народным бытом. Владимир Даль отлично знал украинский язык, любил украинские песни. В «Небывалом» он дает сравнительное описание российской и украинской деревни с поразительным мастерством и этнографической точностью.

Так же очень близко Владимир Даль был знаком с такими деятелями украинской литературы, как Григорий Квитка-Основьяненко, братья Лазаревские, а особенно с автором слов бессмертного романса «Очи чёрные» Евгеном Гребинкой.

Также в то время Даль уже имел тесные творческие контакты с Григорием Квиткой-Основьяненко, который присылал ему свои рассказы, а Даль зачитывал их гостям Гребинки. «Гости, окружив Казака Луганского, молчат, только потрескивают свечки в канделябре. Владимир Иванович читает выразительно, артистиче¬ски, наслаждаясь красочным языком своих земляков. Через некоторое время присутствующим начинало казаться, что перед ними не пунктуальный чиновник по особым поручениям, а находчивый и остроумный казак Грицько Основьяненко. Тишина время от времени нарушалась взрывами хохота, смеялись все, даже те, кто до этого не знал украинского языка».

Так вот, петербургским «русскоязычным» слушателям Даля «необходимо было несколько часов для того, что¬бы не только понять украинский язык, но и насладиться им».

Как ученый-филолог Казак Луганский высоко ценил практические возможности украинского языка в сравнении с русским: «Трудно написать на русском языке книгу о чем-нибудь, чтобы ее понял каждый. Но возьмите какое-нибудь малороссийское произведение, читайте его чумакам, девчатам, парням, кому угодно: язык и содержание его будут всем понятны целиком».

При этом Даль подчеркивает, что «язык малороссов. сохранил всю не заимствованную простоту свою и силу». И обо всем об этом говорится в то время, когда каждому в Российской империи приходилось слышать, что «Украинского языка нет, не было и быть не может».

Отзываясь на выход в 1837 году другой книги «малороссийских повестей, рассказанных Грицьком Основьяненко», Владимир Даль подчеркивал этнографическую верность изображенных автором картин украинской жизни. Он выразил уверенность в расцвете украинского литературного языка в связи с деятельностью таких «писателей, как Котляревский, Гулак-Артемовский, Основьяненко, Максимович, Гребинка», что, по его мнению, могло обогатить и русский язык.

Казак Луганский был известен еще и как популяризатор произведений Григория Квитки-Основьяненко среди российских читателей. Переводы В. Даля произведений этого украинского писателя получили высокую оценку лучшей части российской интеллигенции. В «Литературной хронике» за 1838 год В.Г. Белинский писал: «Из прозовых, не пушкинских статей, особенно примечателен «Солдатский портрет» Грицко Основьяненко, прекрасно переведенный с малороссийского Луганским».

Переписка В. Даля с Основьяненко свидетельствует об их тесном творчестве и дружеских взаимоотношениях. В одном из писем 1834 года Основьяненко сообщает Далю о пересылке ему материалов украинского фольклора и выражает пожелание увидеть Казака Луганского в Украине: «Есть ли надежда увидеть Вас в наших местах? Порадуйте нас. Подарите удовольствие лично разговаривать с Вами».
В письме ответе В.И. Даль писал о своем искреннем желании вновь побывать в Украине. Он выразил свое восхищение по поводу получения украинских сказок: «Золото чистое, ненаглядное золото получил от вас в подарок». Поученные от Основьяненко сказки Даль переводил на русский язык, обрабатывал, и некоторые из них печатал. Переведенные на русский язык Казаком Луганским сказки «Климка-Злодей», «Краденый Зуб», «Ведьма» благодаря мастерству переводчика сохранили украинский колорит. В каждой строчке переводов чувствуется великий знаток языка и обычаев народа. Дружеские отношения Казака Луганского с Основьяненко были широко известны многим литераторам. Именно к Далю обратился в 1854 году Г.П. Данилевский, когда ему понадобилась материалы для биографии Г.Квитки-Основьяненко.

Вероятнее всего, что с Тарасом Шевченко Владимир Даль познакомился у Гребинки. Слухи о душевности и доброте Евгена Павловича привели к нему художника И. Сошенко с просьбой помочь молодому талантливому художнику, крепостному Тарасу. Гребинка принял близко к сердцу плачевное положение юноши. С появлением Шевченко в кружке Гребинки главным делом для друзей встал поиск путей освобождения его из неволи.
К. Брюллов рисует портрет В.А. Жуковского, который разыгрывается в лотерею, и таким способом были получены 2500 рублей, необходимые для выкупа Шевченко.

Надежда на близкую волю волновала и вдохновляла двадцатитрехлетнего Тараса, он много работал, посещая классы «Товарищества увлеченных художников», ходил на лекции по математике к Н. Остро¬градскому. Друзья всячески помогали юноше ликвидировать нехватку общего образования: Казак Луганский познакомил Тараса Шевченко с польским студентом Леонардом Демским, который учил его французскому языку.

В еще большей степени помог В. И. Даль полному освобождению Шевченко. Когда Лазаревский находился по служебным делам в Оренбургской губернии, ссыльный Шевченко передал ему записку такого содержания: «Освободить меня от солдатчины может только Перовский. У Перовского же лучше всякого другого мог бы хлопотать Даль, лично ему человек совершенно близкий». Владимир Иванович несколько лет служил чиновником особых поручений у Оренбургского губернатора Перовского и пользовался большим его доверием.

Лазаревский не решился обратиться к Далю лично, написал письмо с изложением просьбы Шевченко. На это умудренный Владимир Иванович, вызвав Лазаревского, резонно заметил ему: «Умные люди о таких вещах по городской почте не пишут. Что вы от меня бегаете?» И пригласил на свой очередной «четверг», где они и обговорили способ обращения к Перовскому для выручки Шевченко.

Свое участие в освобождении Кобзаря Даль провел столь деликатно, что тот даже и не ведал об этой услуге, считая «единственными виновниками моего избавления» вице-президента Академии художеств графа Федора Толстого и его супругу. Вероятно, по этой причине Шевченко по прибытии в Нижний Новгород не сразу нанес визит Далю.
12 ноября 1857 г. он записал в дневнике: «Причепурился я и отправился к В. И. Далю. Но почему-то, не знаю, прошел мимо его квартиры».

Шевченко был человеком не робкого десятка, а перед Владимиром Ивановичем испытывал неловкость. Вероятно, потому, что позволил, в своё время, определенную неблагодарность к своему спасителю: негативно отозвался о сборнике рассказов В. И. Даля «Солдатские досуги». Шевченко, на себе испытавший царскую солдатчину, заявил: «Заглавие ложное, у русского солдата досуга не имеется».

К тому же загулял наш Кобзарь, ударил ему бес в ребро. И он, 44-летний, завел «роман» с юной актрисой нижегородского театра, 15-летней Катенькой Пиуновой. Тарас Григорьевич прекрасно знал, сколь строгих нравственных правил придерживался Владимир Иванович, и потому вдвойне стеснялся показаться ему.

Весной 1844 года Даль вместе с Гребинкой снова едет в Украину. Их путь из Петербурга лежал через Псковскую, Витебскую и Могилевскую губернии. По свидетельству самого Даля, 1300 верст они преодолели за шесть с половиной дней. Из Полтавщины Казак Луганский с восхищением писал жене в письме от 21 июня 1844 года: «. я с удовольствием стал вновь разговаривать на этом чудесном языке. »

Наблюдая за бытом украинского народа, прислушиваясь к восхитительным песням, он не забывал о заветной тетради: во время путешествия значительно обогатил свои записи. Впечатления об этом путешествии натолкнули Даля на мысль о необходимости создания украинского словаря. Кстати, вместе с В. Лазаревским в Петербурге В.И. Даль составил словарь украинского языка. На то время Даль имел уже много материалов для украинского словаря. По его предложению Лазаревский сел за их разработку. Работа эта захватила обоих, в ноябре этого же года Даль написал письмо ректору Киевского университета М.А. Максимовичу, в котором сообщал о готовности малороссийского словаря на 8 тыс. слов и по¬путно просил сообщить о некоторых подробностях относительно диалектов украинского языка.

Из этого письма узнаем, еще об одном путешествии Даля в Украину: «Я был в местах ваших, но судьба не свела нас, не дала воз¬можности с вами познакомиться». Даль не мог встретиться в это время с Максимовичем, так как тот находился в Москве. Письмо Даля положило начало их заочному знакомству и сотрудничеству. Контакты с Максимовичем утвердили Даля в мысли о необходимости создания украинского словаря.

Таким образом, наш выдающийся земляк имеет отношение к составлению не одного, как думает большинство, а двух словарей – великорусского и украинского языков. Кроме того он успел составить несколько узкоспециальных словарей и был чрезвычайно плодовитым писателем.

Но когда же именно появляется его литературный псевдоним «Казак Луганский», прославивший наш край на весь мир?

Первой работой Владимира Ивановича, подписанной псевдонимом «Казак Луганский» была статья «Слово медика к больным и здоровым», положения которой остаются актуальными и в настоящее время. Основное внимание в статье обращается на необходимость правильного образа жизни: «Тот, кто в движении и не наедается досыта, реже нуждается в пособии врача».

А первая книга В. И. Даля под псевдонимом Казак Луганский, «Русские сказки. Пяток первый», вышла в 1832 году. В это время автор служит ординатором в Петербургском военно-сухопутном госпитале и вскоре становится медицинскою знаменитостью Петербурга, снискав славу как хирург-офтальмолог. Книга сделала Далю имя в литературных кругах, и ректор Дерптского университета решил пригласить доктора медицины Даля на кафедру русской словесности. При этом книга была принята в качестве диссертации на соискание ученой степени доктора филологии.

Но, увы! Небезызвестный Фаддей Булгарин донес начальнику Третьего отделения А. Н. Мордвинову о том, что цензоры просмотрели противоправительственный пафос сказки о царе Додоне, Золотом Кошеле. Мордвинов тут же пишет графу Бенкендорфу, что книга «…напечатана самым простым слогом, вполне приспособленным для низших классов, для купцов, для солдат и прислуги. В ней содержатся насмешки над правительством, жалобы на горестное положение солдата и пр.».

Бенкендорф докладывает царю, и в один прекрасный день Далю даже не дают закончить обход в госпитале, арестовывают и привозят к Мордвинову. Тот без всяких предисловий обрушивает на доктора площадную брань, тыча ему в лицо его книжку, и отправляет в тюрьму.

Выручил Даля Жуковский, назначенный наставником великого князя, будущего Александра Второго. Жуковский описал князю все происшедшее в анекдотическом свете, обрисовал Даля, как человека примерной скромности и больших способностей, упомянул о двух орденах и медали, полученных на войне. Наследник престола пошел к отцу, Николаю Первому, и смог убедить того, что власти в этой ситуации выглядят нелепо. И царь приказал освободить Даля.

Даль пишет: «Я взял свою новую книгу и пошел сам представиться поэту. Поводом для знакомства были «Русские сказки». Пяток первый Казака Луганского. Пушкин в то время снимал квартиру на углу Гороховой и Большой Морской. Я поднялся на третий этаж, слуга принял у меня шинель в прихожей, пошел докладывать. Я, волнуясь, шел по комнатам, пустым и сумрачным – вечерело. Взяв мою книгу, Пушкин открывал ее и читал сначала, с конца, где придется, и, смеясь, приговаривал «Очень хорошо».

Так имя нашего края, отраженное в литературном имени нашего земляка встало рядом с именем гения русской литературы.

Это был дружеский обмен запрещенными трудами, ибо пушкинская сказка при жизни автора света не увидела. Лишь после смерти поэта В. А. Жуковский подготовил ее к печати, но ему пришлось переименовать попа в купца Остолопа.

Пушкин поддержал идею Владимира Ивановича составить «Словарь живого великорусского языка», а о собранных Далем пословицах и поговорках отозвался восторженно: «Что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей! Что за золото!» Пушкин вдруг замолчал, затем продолжил: «Ваше собрание не простая затея, не увлечение. Это совершенно новое у нас дело. Вам можно позавидовать – у Вас есть цель. Годами копить сокровища и вдруг открыть сундуки перед изумленными современниками и потомками!»

Так по инициативе Владимира Даля началось его знакомство с Пушкиным, позднее переросшее в искреннюю дружбу, длившуюся до самой смерти поэта.

В 1833 году В.И. Даль женится на Юлии Андре, которая родила ему двоих детей и умерла в 1838 году в 22 года во время третьих родов вместе с новорожденной дочкой. В 1840 г. Даль в 39 лет женится во второй раз на дочери отставного майора Екатерине Львовне Соколовой (1819 –1872), которая родила ему трех дочерей, но сама всю жизнь страдала мучительной ипохондрией, поэтому была никудышней женой и матерью.

Женившись на Андре, он переводится в Оренбург чиновником особых поручений при военном губернаторе В.А. Перовском. А вскоре туда же приехал Пушкин, чтобы по живым следам собрать материалы для задуманной им «Истории Пугачева», которую цензура заставила переименовать в «Историю пугачёвского бунта».

Пушкин быстро собрал уникальные материалы о пугачевском восстании, доверительно поговорив со многими участниками и свидетелями событий. Но сделать это ему удалось только с помощью Даля. Жители края, репрессированные за поддержку Пугачева, опасались каждого неизвестного им человека. К тому же большинство из них были старообрядцами, и Александра Сергеевича они первоначально приняли за антихриста (за длинные ногти на руках).

А Даль уже успел завоевать большое доверие местного населения. Он и помог другу наладить доверительные отношения с жителями, и Пушкин узнал от них много такого, чего ни в каких архивах не найдешь.

Вместе с Далем поэт объездил все важнейшие места пугачевских событий, вернулся домой и быстро написал «Историю Пугачева». Признательный за помощь, он в 1835 году выслал в Оренбург три подарочных экземпляра книги: губернатору Перовскому, Далю и капитану Артюхову, который организовал поэту отличную охоту, потешал охотничьими байками, угощал домашним пивом и парил в своей бане, считавшейся лучшей в городе.

К сожалению, пушкинисты до сих пор не считают Даля другом Пушкина, полагают его просто знакомым поэта, каковых у того было немало. Но такая оценка противоречит событиям скорбных дней Александра Сергеевича. Если Даль был лишь «простым знакомым» поэта, остается непонятным, почему он оказался самым доверенным его врачом? Почему именно Даль, а не домашний доктор Пушкиных Спасский, закрыл глаза усопшему гению русской литературы? Почему некролог о смерти поэта составил не придворный лейб-медик Арендт, приглашенный к умирающему Пушкину, и не домашний врач, а Даль? Почему умирающий Александр Сергеевич передал свой золотой перстень-талисман с изумрудом не кому-либо из родных, а Далю со словами: «Даль, возьми на память»? А когда Владимир Иванович отрицательно покачал головой, Пушкин настойчиво повторил: «Бери, друг, мне уж больше не писать». Почему пушкинский сюртук-выползину, пронзенный пулей убийцы, супруга поэта Наталья Николаевна передала именно Далю?

Даль старался исправить профессиональную ошибку медицинских светил, мобилизовать жизненные силы друга, вернуть ему надежду на выздоровление. Пушкин радостно приветствовал друга и, взяв его за руку, умоляюще спросил: «Скажи мне правду, скоро ли я умру?» И Даль ответил профессионально верно: «Мы за тебя надеемся, право, надеемся, не отчаивайся и ты». Пушкин благодарно пожал ему руку и сказал облегченно: «Ну, спасибо». Он заметно оживился и даже попросил морошки, а Наталья Николаевна радостно воскликнула: «Он будет жив! Вот увидите, он будет жив, он не умрет!»

С появлением Даля у постели больного поэта в его семье воскресла надежда на благополучный исход. Но, видимо, было уже поздно: великосветские лекари в первый же день ранения так основательно подорвали душевные и физические силы поэта, что Даль уже ничего не мог сделать.

Он не отходил от умирающего друга до последнего его вздоха. Все другие врачи под разными предлогами вышли из комнаты, оставив поэта умирать на руках друга.

Владимир Иванович составил медицинскую записку о последних часах Пушкина, закончив ее горестно: «Жизнь угасла». За беззаветную преданность Даль и унаследовал перстень Пушкина с изумрудом. Владимир Иванович пытался вернуть его вдове, но Наталья Николаевна запротестовала: «Нет, Владимир Иванович, пусть это будет вам на память. И еще я хочу вам подарить пробитый пулей сюртук Александра Сергеевича».

Протокол вскрытия тела А.С. Пушкина,
написанный В.И.Далем

«Пуля пробила общие покровы живота в двух дюймах от верхней передней оконечности подвздошной кости правой стороны, потом шла, скользя по окружности большого таза, сверху вниз, и, встретив сопротивление в крестцовой кости, разбила ее и засела где-нибудь поблизости».

Дантес выстрелил на расстоянии 11 шагов крупнокалиберной свинцовой пулей. Пуля проскочила между тонкими и слепой кишкой «в одном только месте, величиной с грош, тонкие кишки были поражены гангреной. В этой точке, по всей вероятности, кишки были ушиблены пулей».

Существует мнение, что по меркам современной Пушкину медицины, его ранение не было смертельным. Иначе говоря, царские придворные доктора Иван Тимофеевич Спасский и Николай Федорович Арендт были присланы государем для того, чтобы просто-напросто «залечить» поэта. А В.Даля позвал сам Александр Сергеевич.

С 1841 года Даль снова в Петербурге. Он чиновник особых поручений при министре внутренних дел, статский советник (почти генерал). В те далекие времена министерство внутренних дел было не только силовой структурой: оно ведало здравоохранением и статистикой, следило за исправным поступлением податей и сооружением памятников, отвечало за выполнение карантинных правил и снабжение народа продовольствием. В этих условиях у Даля, понятно, много дел, и, как свидетельствуют его биографы, он успешно справлялся с ними.

В сентябре 1845 в доме у Даля прошло первое заседание Русского географического общества. По замыслу Владимира Ивановича, оно должно было всячески способствовать собиранию памятников быта и словотворчества. Вскоре во все концы России был разослан “Этнографический циркуляр” – руководство для описания “местных обрядов, поверий, рода жизни, семейного и домашнего быта простолюдина, притчи, сказки, скороговорки, причитания думы… простолюдинов язык в выражениях своих, оборотах, слоге, складе и в словах”. И вскоре в столицу потекли ручейками подобные материалы, сливаясь в полноводную реку.

В Нижегородской губернии у Даля “под рукой” оказалось 35 тысяч крестьян, принадлежавших царской семье. Их селения разбросаны по всей губернии, и, стало быть, снова были поездки, поездки, поездки. Даль хлопочет об улучшении быта своих подопечных, строит больницу, учреждает училище для крестьянских девочек. Но выполнял дела и помельче. Позже крестьяне, знавшие Даля, вспоминали: “Там борону починил, да так, что нашему брату и не вздумать, там научил, как сделать, чтобы с окон зимой не текло да угару в избе не было, там лошадь крупинками своими вылечил, а лошадь такая уж была, что хоть в овраг тащи”.

Эта вторая жизнь Даля охватывает события более чем полувекового периода. Ее отсчет ведут с того дня, когда девятнадцатилетний мичман по дороге из Петербурга к месту своей службы на Черном море записал п е р в о е полюбившееся ему слово народной речи. За первым словом последовали второе, третье, десятое.

Ежедневное общение с простыми людьми, проникнутое сочувствием к их судьбе, конечно, умножало словарные запасы Даля. Но оно имело и другое следствие: сын выходца из Дании буквально на глазах превращался в истинно русского человека.

Еще в 1845 г. Белинский написал про Даля, что «после Гоголя это до сих пор решительно первый талант в русской литературе». Но затем, Белинский, вначале так превозносивший литературный дар Казака Луганского, нашел, что Даль не идет дальше бытовых частностей и официальных идей, и крупную ценность стал признавать лишь за одними его, так называемыми, «физиологическими очерками».

Но у Даля, как бы он ни был занят литературой, остается время и для другого, в том числе и для любимого им собирательства слов, пословиц, сказок, песен. Однако тактика собирательства здесь совсем другая. Через журналы Даль и его друзья обратились к читателям с просьбой присылать в Петербург свои заметки, касающиеся разных сторон народного быта. И вот в руках у Даля бесценные посылки от известных и неизвестных ему добровольных помощников, или “дателей”, как называет их Даль.

. Встретил как-то Владимир Иванович двух монахов, собиравших подаяние на церковное строительство. Разговорились. Молодой монах упомянул, что он вологжанин. Даль насторожился: “А откуда вы родом?” Тот пробормотал едва внятно: “Я тамодий”. Услышав это тамодий вместо тамошний, Даль с улыбкой поглядел на него: “А не ярославский ли вы, батюшка?” Тот, растерявшись, ответил: “Не, родимый!” Даль расхохотался: “О, да еще и ростовский!”, узнав по тому “не, родимый”, “необлыжного ростовца”. Монах тут же бухнулся в ноги Далю: “Не погуби!” Оказалось, что под монашескими рясами скрывались двое бродяг с фальшивыми документами.

Словарь отнимал у Даля в Нижнем Новгороде львиную долю времени, поскольку теперь он не только собирал материалы для него, но и систематизировал собранное (к моменту отъезда в Москву словарь доведен до буквы П). Однако, как мы помним, Даль всегда умел совмещать массу дел. Так было и на этот раз.

В 1859 г. В.И. Даль выходит в отставку и переезжает в Москву на Пресню (ныне Большая Грузинская, д.4/6 ). Он решает заниматься только научной и литературной работой, направить все усилия на подготовку к печати словаря русского народного языка. Трудился он денно и нощно, порою приходя в уныние от непосильного, как ему казалось, замысла. И тогда в рукописи в качестве примера к тем или иным статьям словаря появлялись горькие присловья: “Словарь – труд натужный”, “Тогда будет досуг, когда вон понесут”.

И все-таки настал день, когда последнее слово было растолковано. Теперь дело стало за типографией. Но вот закавыка: за сорок лет государевой службы честнейший Владимир Иванович не накопил денег на издание своего труда, опять-таки по пословице: “От трудов своих сыт будешь – богат не будешь”.

С “Пословицами” Далю пришлось претерпеть множество мытарств, так как его оппонентов более чем смущала та прямолинейность, с которой русский человек говорит о духовенстве и властях. Тем не менее сборник напечатали, но только через пять лет в Москве, куда Даль переехал, выйдя в отставку (1861-1862 гг.). Своеобразным напоминанием о том, чего стоила Далю публикация сборника, стал эпиграф к нему: “Пословица несудима”.

Почти одновременно увидело свет восьмитомное собрание сочинений Даля. Разумеется, не всех. Все не попали даже в Полное собрание (10 томов), которое вышло уже после смерти автора: многое осталось либо рассыпанным по журнальным страницам, либо вообще ненапечатанным.

Покончив с публикационными заботами, Даль сосредоточил внимание исключительно на словаре. О том, какую огромную работу пришлось проделать ему, знают только специалисты. Неспециалисты могут получить о ней самое общее представление лишь на основе следующих фактов. Словарь, прежде всего, огромен: он включает 200 тысяч слов, в том числе 82 тысячи, ранее неизвестных лексикографам.

Словарей такого объема не было ни до Даля, ни после него (для сравнения: наиболее полный “Словарь современного русского литературного языка”, вышедший в 1948-1965 гг., содержит только 120 с небольшим тысяч слов). Немаловажно, что Даль предложил свои собственные, не повторяющие предшествующие словари толкования слов, как правило, яркие и выразительные. Для большей ясности толкований в соответствующие словарные статьи были введены ряды тождесловов (синонимов) и основательные контексты, среди которых заметное место принадлежало пословицам (в отдельных статьях число иллюстративных пословиц превышает сто).

И, наконец, не забудем, что в словаре Даля реализован особый алфавитно-гнездовой принцип, в соответствии с которым по алфавиту располагаются не отдельно взятые слова, а целые группы родственных слов, вычленение которых сопряжено с большими трудностями (например, в словарной статье с заглавным словом баловать указывается слова баловство, баловник, баловень, балун, баловливый и др.).

К 1863 году словарь был подготовлен к печати, и встал вопрос о денежных средствах. У Академии наук их не нашлось. Помогли, по-современному выражаясь, спонсоры, давшие в общей сложности 5,5 тысячи рублей. Даль приступил к изданию словаря. И опять дело оказалось необыкновенно трудоемким.

ВОТ, НАВЕРНОЕ, КОГДА В ПОЛНОЙ МЕРЕ ПРОЯВИЛСЯ В В. И. ДАЛЕ ЗНАМЕНИТЫЙ «ЛУГАНСКИЙ ХАРАКТЕР»!

Но вот читатели получили долгожданный “Словарь живого великорусского языка” и. пришли в недоумение: что же такое у них в руках? Недоумевал и Даль: “Сам даже не знаю, что у меня вышло”. А вышло вот что: капитальное справочное руководство принципиально нового типа (само словосочетание толковый словарь введено Далем и получило распространение лишь после него), уникальная энциклопедия русского быта, очень полное описание ремесел и промыслов, своеобразный компендий взглядов Даля по самым разным вопросам, и, наконец, увлекательная книга для чтения.

С выходом в свет “Толкового словаря” к Далю пришла всероссийская и мировая слава. Он получил за словарь Ломоносовскую премию от Академии наук, премию Дерптского университета. Географическое общество отметило труд Даля Константиновской золотой медалью. Общество любителей российской словесности присудило ему звание почетного члена. Несколько позже его избрали почетным членом Академии наук.

Но Даль не тщеславен, он иронизирует по поводу своей известности и продолжает работать: пишет небольшие повести и сказки для детей, усердно собирает слова, пропущенные в первом издании словаря, готовя второе издание. Увы, оно появилось лишь через десять лет, после кончины великого языковеда.

За год до своей смерти Владимир Иванович получил свидетельство того, что его род по отцовской линии – отнюдь не датский, а чистейше – русский. Якобы, предки Даля, богатые старообрядцы, вынуждены были при царе Алексее Михайловиче бежать из России в Данию, спасаясь от гонений. Владимир Иванович с душевной радостью перешел из лютеранства в православие
Также он объяснил это желанием быть похороненным на одном кладбище с женой, чтобы детям не пришлось ездить на разные кладбища.

Примерно в этот же период меценат Третьяков уговорил Даля позировать Перову для портрета, который теперь висит в Третьяковской галерее

22 сентября 1872 года Владимир Иванович продиктовал своей дочери последнее слово для нового издания словаря, и через несколько часов его не стало.

Похоронен самый великий луганчанин, обессмертивший собственным именем свою и нашу родину в Москве на Ваганьковском кладбище.

Источник