доктор джекилл и мистер хайд книга о чем
5 секретов доктора Джекила и мистера Хайда
Разбираем знаменитую повесть Роберта Льюиса Стивенсона
Первый вариант «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» сжег то ли сам автор, то ли его жена. До сих пор это остается загадкой. Однако Роберт Льюис Стивенсон был очарован сюжетом, поэтому немедленно взялся за создание нового текста. В январе 1886 года повесть увидела свет — и тут же оказалась в центре внимания критики. История о благопристойном джентльмене, который превращался в подонка, до сих пор остается классикой хоррор-литературы.
Как у любого хорошего произведения, за легким сюжетным фасадом повести скрывается немало секретов. Мы решили разгадать некоторые из них.
Что общего между старым шкафом и легендарной повестью?
В родительском доме Стивенсона стояла дорогая и модная мебель, сделанная в мастерских Уильяма Броди. Талантливый краснодеревщик и умный предприниматель, Броди был деканом гильдии плотников, работал как с частными лицами, так и с крупными компаниями, водил дружбу со знаменитыми людьми, среди которых был поэт Роберт Бернс.
Но в в 1788 году респектабельный эдинбургский бизнесмен вместе с подельниками попался на грабеже. Во время следствия выяснилось, что Броди организовал разбойное нападение на здание суда. Он также признался и во многих других кражах со взломом. Среди «потерпевших» оказался даже Эдинбургский университет, лишившийся своей реликвии — серебряного жезла. Нужды в деньгах у мастера не было, и все нападения он совершал ради острых ощущений.
Роберт Льюис Стивенсон так впечатлился его историей, что в соавторстве с другом, поэтом Уильямом Хенли, написал пятиактную пьесу «Дьякон Броди, или Двойная жизнь». Спектакль, поставленный по ней, раскритиковали. Бернард Шоу назвал сцены и персонажей картонными, но Стивенсон не сдался. Уже через четыре года он опубликовал «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда».
У героев писателя был и другой прототип — офицер Томас Вейр, известный современникам как ярый блюститель пресвитерианской морали, талантливый проповедник и добропорядочный гражданин. На деле же Вейр занимался оккультизмом и черной магией, сожительствовал со служанками и близкими родственницами и был зоофилом.
Родственные души: доктор Джекил и Раскольников
Во время работы над «Странной историей» писатель вдохновлялся не только судьбами эдинбургских фриков. Одним из «источников» повести стал роман Федора Достоевского «Преступление и наказание». Стивенсон читал произведения русского классика на французском. Он переосмыслил идею двойничества, ярко представленную у Достоевского.
В романах русского писателя нашла отражение модная в то время теория бессознательного, которой психологи и философы начали заниматься задолго до Фрейда. Но Достоевский чаще всего останавливался на внешнем разделении героя и его двойника. Например, Раскольников подмечает свои худшие качества в характере Свидригайлова. Стивенсон пошел дальше — и «объединил» две личности в одном герое, показав, что природа человека дуалистична.
Доктор Джекил и дистиллированное зло
Как вы помните, суть научного открытия доктора Джекила состоит в том, что он сумел расщепить собственное Я на две составляющие. Но если вы думаете, что в нем самом осталось все хорошее, а в мистере Хайде — все гадкое и злое, вы глубоко ошибаетесь.
Владимир Набоков в своих лекциях по литературе сравнивает двойника доктора с осадком, чистым злом, которое может отделиться только при химической реакции. Согласно Набокову, Джекил — составная фигура, и именно этим он отличается от героев Достоевского, совершающих преступления под влиянием извне. Хайд — осадок, поэтому он намного меньше Джекила. Стивенсон действительно несколько раз подчеркивает крупное телосложение доктора и карликовое тельце его альтер эго.
Но и это еще не все. Если Джекил — это синтез добра и зла, а Хайд — только зло, то где та «положительная» часть, которая отделяется, когда доктор превращается в двойника? В повести она проявляется в качестве «закадрового голоса».
«И все же, если приглядеться к Хайду, то можно заметить, что над ним, содрогаясь от ужаса, но неотступно парит то, что осталось от Джекила, — подобие туманного кольца, или ореола, словно темный сгусток зла выпал из кольца добра, но само это кольцо не исчезло: Джекил все еще стремится вернуться в свой облик. И это очень важно».
Грехи доктора Джекила
Стивенсон ясно дает понять, что доктор создал препарат, разделяющий его и Хайда, не только из научного интереса. Его постоянно мучила какая-то вина:
«Если бы только, говорил я себе, их можно было расселить в отдельные тела, жизнь освободилась бы от всего, что делает ее невыносимой; дурной близнец пошел бы своим путем, свободный от высоких стремлений и угрызений совести добродетельного двойника, а тот мог бы спокойно и неуклонно идти своей благой стезей, творя добро, согласно своим наклонностям и не опасаясь более позора и кары, которые прежде мог бы навлечь на него соседствовавший с ним носитель зла».
Но что же могло терзать такого респектабельного джентльмена, как доктор? Для начала он был злопамятен. Джекил так и не простил Лэньону расхождения в научных подходах. И то, что Хайд в итоге убивает коллегу, связано не только с тем, что Лэньон стал свидетелем превращения.
Однако злопамятность — явно не тот грех, из-за которого можно мучиться так, как это делает главный герой. И хотя Джекил уверяет, что недостатки его довольно безобидны, в романе есть намеки на таинственные похождения и ошибки молодости достопочтенного доктора. Набоков считает, что таким образом Стивенсон намекает на интимные предпочтения персонажа:
«Прежде всего викторианская скрытность подталкивает современного читателя к выводам, на которые совершенно не рассчитывал Стивенсон. К примеру, Хайд в повести назван другом и благодетелем Джекила, однако читателя, скорее всего, озадачит двусмысленность еще одной характеристики Хайда — „протеже“, что звучит почти как „фаворит“. Отмеченное Гвинном исключительно мужское сообщество может навести на мысль о том, что таинственные похождения Джекила — это его гомосексуализм, каковой был весьма распространен в Лондоне за викторианским фасадом».
Так или иначе, но Джекилу явно было что скрывать. Метафора его дома, который выходит парадными окнами на широкую улицу, сплошь застроенную старинными особняками, но имеет черный ход в грязный кривой закоулок, как нельзя лучше подчеркивает и личность хозяина.
Во всем виновата викторианская мораль
Возможно, Джекил был не так уж грешен, но викторианская мораль диктовала весьма своеобразную норму. И в условиях эпохи, когда внешняя пристойность ценилась больше здоровья, кровных уз и любви, многим людям приходилось вести двойную жизнь.
Вспомните коллизию «Анны Карениной», романа того же периода. Бетти Тверская уверяет Анну, что иметь любовников — не преступление. Общество отвергло заглавную героиню не за измену, а за смелость остаться с любимым человеком. Грехи, о которых читатель может только догадываться, привели к тому, что Хайд в теле доктора появился задолго до изобретения чудесного лекарства, ему оставалось только выйти наружу.
Странная история доктора Джекила и мистера Хайда
«Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» (англ. Strange Case of Dr Jekyll and Mr Hyde ) — повесть шотландского писателя Роберта Стивенсона, которая увидела свет в 1886 году в Лондоне. По жанру — переосмысление традиционной для романтизма темы двойничества под углом зарождающейся научной фантастики.
Содержание
Сюжет
Повествование ведется от третьего лица, также через стороннего наблюдателя нотариуса Аттерсона. В Лондоне происходят странные события — некий демонический человек по имени Эдвард Хайд, внушающий необъяснимое отвращение всякому, кто с ним общается, совершает ряд отвратительных проступков, бессмысленных и жестоких. Выясняется, что он каким-то образом тесно связан с уважаемым в обществе доктором Генри Джекилом. Хайд временами появляется у него дома, и слугам дано распоряжение выполнять все его просьбы. Более того, доктор пишет завещание, в котором в случае своей смерти или исчезновения оставляет всё Хайду.
В найденном посмертном письме, полученом Аттерсоном, доктор Джекил признается, что пришел к научному открытию, заключающемуся в том, что в человеческой психике существуют одновременно несколько аспектов одной и той же личности, а человек как таковой есть продукт одновременного совмещённого действия всех этих личностей. В результате не до конца удавшегося научного эксперимента он смог найти способ своему отрицательному «я» временно занимать главенствующее положение. Мистер Хайд, совершавший чудовищные злодеяния — это тот же доктор Джекил, в котором его злое начало получало власть и Джекил мог спокойно грешить в этой оболочке. Однако, доктор перестал контролировать процесс своего превращения в Хайда, что и привело доктора к отчаянию и гибели.
Образ Эдварда Хайда в современной культуре
Театральные постановки
Киноверсии
«Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» была экранизирована множество раз. Всего более 60 экранизаций (англ.), см. также Доктор Джекилл и мистер Хайд (фильм).
Отдельные мотивы повести фигурируют в фильмах:
Примечания
Ссылки
Литературоведческие работы
Новые арабские ночи (1882) · Ещё раз Новые Арабские ночи (1885) · Весёлые ребята и другие истории (1887) · Вечерние беседы на острове (1893)
Ночлег Франсуа Вийона (1877) · The Body Snatcher (1881) · Маркхейм (1885)
Путешествие внутрь страны (1878) · Travels with a Donkey in the Cévennes (1879) · The Silverado Squatters (1883) · Странная история доктора Джекила и мистера Хайда (1886) · Воспоминания и портреты (1887) · Across the Plains (1892) · The Amateur Emigrant (1895)
Детский цветник стихов (1885) · Подлесок (1887) · Баллады (1890) · Songs of Travel and Other Verses (1896)
Полезное
Смотреть что такое «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» в других словарях:
СТРАННАЯ ИСТОРИЯ ДОКТОРА ДЖЕКИЛА И МИСТЕРА ХАЙДА — «СТРАННАЯ ИСТОРИЯ ДОКТОРА ДЖЕКИЛА И МИСТЕРА ХАЙДА», СССР, Мосфильм, 1985, цв., 92 мин. Детектив. По одноименной повести Р. Л. Стивенсона. Доктор Джекил сделал сенсационное открытие сумел отделить в самом себе доброе начало от злого. Это открытие… … Энциклопедия кино
Странная история доктора Джекила и мистера Хайда (фильм — Странная история доктора Джекила и мистера Хайда (фильм, 1985) Другие фильмы с таким же или схожим названием: см. Доктор Джекилл и мистер Хайд (фильм). Странная история доктора Джекила и мистера Хайда Жанр детектив, мистический Режиссёр Ал … Википедия
Странная история доктора Джекила и мистера Хайда (фильм, 1985) — Странная история доктора Джекила и мистера Хайда Жанр детектив, мистический Режиссёр Александр Орлов В главных ролях Иннокентий Смоктуновский, Александр Феклистов Оператор Валерий Шувалов … Википедия
Странная история доктора Джекила и мистера Хайда (фильм) — Странная история доктора Джекила и мистера Хайда (фильм, 1968) США Странная история доктора Джекила и мистера Хайда (фильм, 1985) СССР … Википедия
Два лица доктора Джекила — Другие фильмы с таким же или схожим названием: см. Доктор Джекилл и мистер Хайд (фильм). Два лица доктора Джекила The Two Faces of Dr. Jekyll Жанр Ужасы Режиссёр Теренс Фишер … Википедия
Два лица доктора Джекила (фильм) — Другие фильмы с таким же или схожим названием: см. Доктор Джекилл и мистер Хайд (фильм). Два лица доктора Джекила The Two Faces of Dr. Jekyll … Википедия
Два лица доктора Джекилла — Два лица доктора Джекила The Two Faces of Dr. Jekyll Жанр Ужасы Режиссёр Теренс Фишер Продюсер Энтон … Википедия
Два лица доктора Джекилла (фильм) — Два лица доктора Джекила The Two Faces of Dr. Jekyll Жанр Ужасы Режиссёр Теренс Фишер Продюсер Энтон … Википедия
Реакция Джекила — Для улучшения этой статьи желательно?: Дополнить статью (статья слишком короткая либо содержит лишь словарное определение). Реакция Дже … Википедия
1943. Краткое содержание повести Странная история Доктора Джекила и Мистера Хайда Стивенсона. Русский язык, литература
Краткое содержание — Странная история Доктора Джекила и Мистера Хайда. Русский язык и литература
Повесть «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» была опубликована шотландским автором Робертом Льюисом Стивенсоном в 1886 году. В центре сюжета произведения оказывается раздвоение личности главного героя, вызываемое неким специализированным веществом.
Доброжелательный и приветливый мистер Аттерсон, нотариус по профессии, нередко совершает прогулки в компании своего дальнего родственника по фамилии Энфилд. Однажды Аттерсон слышит от этого человека чрезвычайно странную и необъяснимую с логической точки зрения историю.
В ночные часы Энфилду случайно довелось увидеть, как незнакомый мужчина безжалостно толкнул девочку, и его поступок едва не стоил ей жизни. Этому человеку пришлось заплатить определенную сумму родственникам пострадавшего ребенка, и Энфилду стало известно о том, что мужчина носит фамилию Хайд.
В то же время у нотариуса Аттерсона находится завещание доктора Генри Джекила, решившего оставить все свое имущество Эдварду Хайду. Нотариус начинает наблюдать за домом, в котором проживает Хайд. Вскоре наследник Джекила совершает чудовищное преступление в присутствии свидетелей, Хайда усиленно разыскивают сотрудники полиции.
Аттерсон расспрашивает Джекила, который утверждает, что он не имеет никакого понятия о местонахождении Хайда. Нотариусу сообщают о том, что доктор в последнее время ведет себя крайне необычно, почти не покидая своего кабинета. Дворецкий Джекила утверждает, что его хозяин не выходил из этой комнаты на протяжении восьми дней.
Аттерсон в сопровождении дворецкого является в дом доктора и находят в кабинете Хайда, часы жизни которого уже сочтены. При этом они обнаруживают и написанную на листах бумаги исповедь Генри Джекила.
Доктор рассказывает о том, что он родился в состоятельной семье и никогда ни в чем не нуждался. К тому же Джекил предпочитал посвящать все имевшееся у него время удовольствиям и развлечениям. В определенный момент он осознал, что внутри него существует и другой человек.
Генри пожелал разделить две личности. Он сумел разработать особый напиток, превращавший его в молодого и обладающего отличными физическими возможностями, но при этом крайне порочного и бессердечного мистера Хайда. Доктор Джекил начал регулярно трансформироваться в Хайда, не в силах противостоять искушению.
Из произведения несложно сделать вывод о том, что любой человек обязан контролировать себя и не позволять худшим чертам характера овладевать его сознанием. Персонаж повести не сумел сопротивляться собственным порочным наклонностям, и эти качества постепенно уничтожили его истинную личность, превратив достойного и порядочного человека в настоящего монстра.
Стивенсон «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»
Вы будете перенаправлены на Автор24
Готический роман — это произведение, призванное вызвать чувство ужаса у читателя. Это романтический «черный роман» с элементами ужасов, мистики, фантастики, таинственных приключений.
История создания произведения
Осенью 1885 года Р. Л. Стивенсон писал своему другу: «Я строчу низкопробный ужастик. Это просто жуть». Писатель имел в виду повесть «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Это повесть о человеке, который страдает от раздвоения личности. В герое произведения сосуществуют хороший доктор Джекил и злодей мистер Хайд.
В книге Стивенсона описываются базовые принципы человеческой природы. Влияние этого произведения сказалось на целом пласте культуры – начиная с детективного жанра и заканчивая «Невероятным Халком».
Сюжет этого произведения возник у писателя во сне. Стивенсон давно интересовался проблемой раздвоения личности, но как о ней писать, он не знал. И однажды ему приснился странный сон о докторе Джекиле и мистере Хайде. Жена Стивенсона вспоминала, как однажды ранним утром она проснулась от того, что муж кричал от ужаса. Фанни решила, что ему снится кошмар, и разбудила его. Писатель раздраженно спросил, зачем она это сделала, ведь ему снилась «отличная жуткая сказка». Позже этот эпизод был описан Стивенсоном в эссе «Глава о снах».
Многие историки считают, что на написание этого произведения Стивенсона вдохновила история Дикона Броуди, краснодеревщика из Эдинбурга, успешного ремесленника и уважаемого члена городского совета. Работа давала Броуди доступ в дома богатых и знатных людей, чем он и пользовался. Броуди делал копии ключей и совершал кражи. После ряда преступлений его поймали и повесили. Эта история заворожила жителей Эдинбурга, включая и Стивенсона (хоть Броуди и умер за 60 лет до рождения писателя). В комнате Стивенсона стоял шкаф, сделанный Броуди.
Готовые работы на аналогичную тему
Произведение было написано за несколько дней. У писателя всегда было слабое здоровье. Во время работы над этим произведением он лечился от туберкулеза. Страдающий от легочных кровотечений Стивенсон был вынужден строго следовать предписаниям врача – избегать волнений и больше отдыхать. Однако это не помешало ему написать первый черновик произведения за несколько дней, а затем за три дня – второй вариант.
Мотив раздвоения личности в повести Стивенсона
Роберт Льюис Стивенсон является крупнейшим представителем английского неоромантизма. Писательский талант Стивенсона ярок и многогранен. Первая книга писателя, «Пентландское восстание», была опубликована в 1866 году. Роман «Остров сокровищ» принес Стивенсону мировую славу. Затем последовал ряд историко-приключенческих романов:
В 1885 году писатель прочитал роман «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского. Впечатление от этого произведения, возможно, послужило толчком к написанию повести «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда».
Доктор Джекил является одним из самых ярких литературных примеров раздвоения личности.
Автор намекает на то, что каждому человеку свойственна двойственность, и лишь от него самого зависит, какая натура будет преобладать. В повести изображена шизофрения не в чистом виде. Доктор Джекил, главный герой повести, не болен.Больные шизофренией не осознают, что имеют дело с самим собой. А герой повести Стивенсона понимает это. Он знает, что ужасный мистер Хайд – он сам, его вторая личность. Объяснения доктора Джекила содержатся в главе «Полный рассказ Генри Джекила».
У доктора Джекила были моральные ценности, он прекрасно понимал, что такое хорошо и что такое плохо. Но признавая две стороны своей личности, доктор Джекил разделяет их на нравственную и интеллектуальную, чтобы познать каждую. Герой повести Стивенсона убежден, что нравственность не может контролировать интеллектуальную сторону. Также он считает, что нравственная сторона, которая ограничивается моральными ценностями, более сжата, стеснена, не видит всего, что существует в жизни.
Вторая личность Доктора Джекила была отвратительна. Таким образом, автор подчеркивает, что нравственная личность главного героя повести выглядит красивее, она здорова и чиста. А его интеллектуальная сторона, стремившаяся к развлечениям и убийствам – мистер Хайд – низкого роста, уродлива, неприятна вид.
Благодаря такому контрасту и гротеску читатель видит, насколько разным может быть человек.
При этом важно заметить, что доктор Джекил сам проявил эту болезнь при помощи лекарства. Он не задумывался о том, что начнет вытворять Хайд, и к чему могут привести его действия. Доктор Джекил, выходит, действовал, руководствуясь лишь научным интересом.
Интеллектуальная сторона личности не ограничивает человека в действиях, не смущает его, подчиняет волю человека. и этот широкий размах и масштаб свободы подкупает. Нравственная сторона личности ограничивает свободу, руководствуясь моралью, нормами и правилами, разделяя хорошее и плохое. Герой повести опьянен свободой интеллектуальной стороны своей личности, он позволяет ей все больше и больше.
«Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда»: из чего сделана культовая повесть Р. Л. Стивенсона?
В Storytel вышла аудиоверсия знаменитого текста Роберта Льюиса Стивенсона – новеллу записала Алена Долецкая. По этому поводу мы решили поговорить о самом произведении. Мария Кривошеина, историк литературы, рассказывает о том, как устроена «Странная история»: кем в реальности могли быть Джекилл и Хайд, при чем тут мрачный Эдинбург и почему новелла даже спустя сотню лет по-прежнему вызывает огромный интерес читателей.
Афиша к фильму «Эбботт и Костелло встречают доктора Джекилла и мистера Хайда», 1953
Согласно легенде, однажды утром в Борнмуте, на южно-английском побережье, Роберт Льюис Стивенсон разбудил жену после ночного кошмара словами «Все дело в порошке! Все дело в порошке!». Если так все и было, то ночной кошмар привел к появлению одного из самых популярных текстов в истории не только британской, но и мировой литературы — «Странной истории доктора Джекилла и мистера Хайда» (1886).
Популярность оказалась одновременно и стремительной, и долгоиграющей: первая постановка мрачной урбанистической истории о двойничестве появилась уже в 1887 году — спустя год после публикации текста — в Бостоне, с американцем Ричардом Мэнсфилдом в двойной роли Джекилла-Хайда. Спектакль вышел по-своему примечательным: по воспоминаниям зрителей, перевоплощение Мэнсфилда оказалось настолько эффектным, что в зале были замечены обмороки, а многие зрители боялись возвращаться из театра домой по темным улицам. Постановка приехала с гастролями в Лондон незадолго до знаменитой череды убийств в Уайтчепеле (дело Джека-потрошителя); убедительная актерская игра привела к тому, что исполнитель главной роли был допрошен в качестве подозреваемого. Напуганные новостями из лондонского Ист-Энда викторианцы и впрямь были склонны поверить в то, что так просто перевоплощавшийся из приличного доктора в аморального злодея Мэнсфилд с подобной же легкостью мог превращаться из безобидного актера в кровожадного убийцу.
Как новелла Стивенсона повлияла на мировую культуру?
Последовавшая дальше длинная череда различных адаптаций весьма эклектична. Даже если говорить только о кино, то более сотни экранизаций впечатляют своим жанровым диапазоном: десятки немых фильмов; классический хоррор; эпизоды «Тома и Джерри» (где Джерри выпивает зелье и превращается в супермышь) и «Looney Tunes» (где Багз Банни вступает в схватку с Джекиллом-Хайдом); итальянская комедия со звездой итальянского хоррора Эдвиж Фенек — «Dr. Jekyll Likes Them Hot»; болливудский триллер. Список можно продолжать долго.
Очевидно, что гибкость и — пожалуй — универсальность сюжета позволяют бесконечно дополнять его, трансформировать, менять географический и темпоральный сеттинг, уводя новеллу предельно далеко от исходного контекста. Традиционная трактовка же предлагает прочитывать новеллу как ответ на строгие моральные и религиозные конвенции викторианской эпохи. Такая интерпретация как справедлива, так и слишком проста. Викторианскую культуру и впрямь нередко называют культурой фасада (или, по выражению Франко Моретти, «культурой самоослепления»), и тема скрытого и явного в повести, несомненно, присутствует на самых разных уровнях — достаточно вспомнить, как много сцен происходит в тумане, в полумраке или за закрытой дверью. Однако важно учитывать и то, что мы говорим о поздневикторианском периоде, связанном с целым рядом новых явлений как в обществе, так и в культуре.
Городская готика, френология и амбивалентность
Говоря о жанровой природе повести, стоит помнить о необычайном всплеске популярности готической прозы в конце девятнадцатого века, возродившейся в новом виде — как городская готика: на смену далекому замку с запертыми комнатами и многочисленными привидениями пришли монстры в доме по соседству, неслышно перемещающиеся по туманным улицам респектабельных районов Лондона. Городское пространство поздневикторианской готики помогало особенно органично соединить в одном тексте повседневное с мистическим, объяснимое с необъяснимым, демонстрируя таким образом многочисленные парадоксы эпохи.
Новелла Стивенсона, хитро сплетающая сверхъестественное с рациональным, не просто представляет собой пример череды постфранкенштейновских вариаций на тему безумного ученого, но и является прямым откликом на интеллектуальные веяния — а с ними и тревоги — своего времени. Исследователи нередко склонны прочитывать «Странную историю» в контексте реакции на теорию Чарльза Дарвина, горячо обсуждавшуюся во второй половине девятнадцатого века и породившую волну сомнений и страхов среди викторианских читателей. Так, Грег Базвелл не только сопоставляет мистера Хайда с его чуть более поздними «современниками», стокеровским Дракулой и доктором Моро из романа Герберта Уэллса, но и трактует текст как воплощение викторианского страха перед собственным происхождением — анималистическим предком-«монстром», о котором напоминает Хайд своей отталкивающей внешностью и звериной яростью.
Порой текст интерпретируется и как отклик на френологические штудии итальянского психиатра Чезаре Ломброзо — что-то необъяснимо отвратительное во внешности Хайда выдает в нем патологическую тягу к «злу», которая, впрочем, обычно скрыта за благородной личиной доктора Джекилла, позволяя преступнику оставаться незамеченным. В этом контексте зловещим кажется не столько мистер Хайд, сколько невозможность распознать зло.
Подобная амбивалентность, сближение науки и мистики, находит выражение на самых разных уровнях британской культуры того периода. Новости о научных открытиях соседствуют в конце века с повсеместными рассказами о реальных и вымышленных призраках (существует, впрочем, недоказанная теория, согласно которой участившиеся истории о замеченных призрачных тенях и силуэтах связаны с галлюцинациями, которые провоцировались газовыми фонарями). Расцвет спиритизма на фоне технических изобретений привел к теориям о том, что новые технологии позволили бы общаться с усопшими. Ярким «продуктом» этих парадоксальных декад можно назвать соотечественника Стивенсона, также шотландца Артура Конан Дойля — медика-спиритиста, горячо верящего в фей создателя самого известного сыщика в истории.
Однако предельно амбивалентной оказывается фигура и самого Стивенсона: и его творчество, и его образ, и его биография. Все эти аспекты неизбежно распадаются на набор оппозиций. Автор «Острова сокровищ», подростковой классики или ультрадекадентского «Клуба самоубийц»? Шотландский патриот или убежденный космополит? На надгробии Стивенсона в Самоа выгравировано стихотворение его же авторства — «Requiem».
К широкому небу лицом ввечеру
Положите меня, и я умру,
Я радостно жил и легко умру
И вам завещаю одно –
Написать на моей плите гробовой:
Моряк из морей вернулся домой,
Охотник с гор вернулся домой,
Он там, куда шел давно.
(Перевод А. Я. Сергеева)
При чем тут Шотландия и Эдинбург?
Однако что же можно назвать тем самым «домом» Стивенсона и почему это важно для прочтения новеллы? Говоря о национальной идентичности Стивенсона, часто цитируют его знаменитое высказывание: «Я шотландец. Дотронься до меня и найдешь чертополох (национальное растение Шотландии. — Прим. М. К.)». Фраза эта тем не менее, будучи процитированной самостоятельно, прямо противоречит своему исходному контексту. Изначально же она следует за утверждением «Думаю, мы принадлежим многим странам», а продолжается перечислением прочих держав — Британии, Франции, Америки, — с которыми соотносил себя шотландец. Тем не менее сложно отрицать влияние Стивенсона на развитие именно шотландской литературы и — не в меньшей степени — дискурса шотландской идентичности.
Несмотря на то, что большую часть жизни писатель провел вдали от Эдинбурга, исследователи подчеркивают активную рефлексию Стивенсона по поводу собственной «шотландскости» и указывают на многократные попытки подобрать для нее определение. «Ни одно место не оставляет на человеке такой отпечаток», — писал однажды Стивенсон другому шотландскому автору, Дж. М. Бэрри, о родном городе.
Будучи во время медового месяца в Калифорнии, Стивенсон особенно часто возвращался к теме национальной идентичности, порой предаваясь откровенной ностальгии: «…но старая страна [родина] — по-прежнему настоящая любовь, прочие — только приятные интрижки»; «…нет звезд, настолько же очаровательных, как эдинбургские фонари. Когда я забуду тебя, auld Reekie (неофициальное прозвище Эдинбурга. — Прим. М. К.), пусть моя правая рука забудет свое искусство». Впрочем, сентиментальный тон американских эссе резко контрастирует с письмами, написанными из Эдинбурга годами ранее, в которых Стивенсон резко высказывается о «кровавости» города и советует адресату — своему кузену Бобу — радоваться, что тот «выбрался оттуда».
Несмотря на то, что большую часть жизни писатель провел вдали от Эдинбурга, исследователи подчеркивают активную рефлексию Стивенсона по поводу собственной «шотландскости» и указывают на многократные попытки подобрать для нее определение.
Читайте также
Памятуя об этой неоднозначности, логично предположить, что новеллу о Джекилле и Хайде можно читать как рефлексию на тему не просто дуальности человеческой природы или «двуличности» викторианской эпохи, но как завуалированную вариацию на тему шотландской двойственности, отраженной во многих аспектах самого разного толка.
Шотландия все время либо двоится сама, либо оказывается частью бинарной оппозиции: политически (противопоставляется Англии, но в то же время соединена с ней под эгидой одной империи), лингвистически (английский и Скотс, английский и гэльский), географически (Хайленд и Лоуленд). Исследователи готической прозы, когда говорят о специфике именно шотландской готики, последовательно проводят параллель между «зловещим» (фрейдианским uncanny) и национальным, утверждая, что именно эта связь лежит в основе готической традиции в Шотландии.
Существует концепция «каледонской антисизигии» — термин впервые появился в 1919 году в работе критика Г. Грегори Смита в контексте ответа на звучавшие в печати высказывания о шотландской литературе как о «провинциальной» и лишенной связности, единства. Под «каледонской антисизигией» Смит понимал врожденную полярность и оксюморонность шотландской натуры, сочетание несочетаемых начал. Можно по-разному относиться к этой концепции, но сложно недооценить силу ее влияния: труднопроизносимый термин после подхватит главный автор и идеолог Шотландского Ренессанса — поэт Хью Макдиармид; к нему же нередко отсылают исследователи шотландской литературы, неизменно выделяя два текста в качестве основных прецедентов. Помимо собственно «Джекилла и Хайда», последовательно приводится важнейший предшественник новеллы Стивенсона — роман Джеймса Хогга «Исповедь оправданного грешника» (1824), нередко трактуемый как одна из отправных точек так называемой Doppelgaenger literature и, несомненно, один из ключевых ориентиров Стивенсона при работе над «Странной историей».
Тем не менее шотландскому прочтению «Странной истории» мешает одна значимая особенность: место действия стивенсоновской новеллы — викторианский Лондон, а вовсе не Эдинбург. Но предположение о том, что номинальный Лондон — всего лишь фасад, скрывающий совсем другой город, не лишено оснований. Не в последнюю очередь потому, что Стивенсон в автобиографическом эссе, написанным вскоре после публикации «Джекилла и Хайда», говорил, что «шотландец может чувствовать себя как дома в Европе или Америке, но иностранцем — в Англии». В этом контексте взаимное наложение двух столиц-соперниц кажется интересным и почти неизбежно отсылает к теме исторически непростых англо-шотландских отношений. В интервью для The Guardian Иэн Рэнкин, современный шотландский автор детективной прозы, считающийся одним из основоположников субжанра Tartan Noir, на вопрос о том, кого из современных или покойных авторов он хотел бы встретить, ответил: «Я бы хотел встретить Роберта Льюиса Стивенсона, в частности, чтобы задать ему один конкретный вопрос: что было в оригинальной рукописи „Джекилла и Хайда“? Потому что, как принято считать, его жена Фэнни вернула ему рукопись со словами, что она никуда не годится, и [Стивенсон] сжег текст. (Согласно другой популярной версии текст сожгла сама Фэнни. — Прим. М. К.) Он действительно это сделал? Я считаю поразительным, что писатель мог бы так поступить со своей работой. И кроме того — почему? Было ли это „слишком близко к дому“?» (Рэнкин обыгрывает здесь и прямое, и переносное значение английской идиомы «too close to home»; в различных печатных высказываниях он нередко возвращается к мысли о том, что именно Эдинбург был местом действия в первой редакции новеллы.)
Представление об Эдинбурге как о городе с раздвоенной личностью, подобии двуликого Януса, «городе-Джекилл-Хайде» расхоже и имеет длинную историю. Во времена Стивенсона самой очевидной оппозицией был контраст между Старым городом и Новым городом, во многом сохранившийся до сих пор, но в несколько другом смысле.
Если во времена стивенсоновской юности Старый город имел репутацию хаотичного, нечистого, злачного места, ассоциирующегося с борделями и преступлениями в подворотнях, а Новый город был респектабельным районом с геометрически выверенной, симметричной георгианской архитектурой, то сейчас ситуация выглядит несколько иначе. Теперь основной контраст, нередко обыгрывающийся в литературе, пролегает между «туристическим» и «настоящим» Эдинбургом, или же между центром с его фешенебельными процветающими окрестностями и менее благополучными районами — скажем, противоречивым портовым Литом, изображенным Ирвином Уэлшом в книге «На игле» и излюбленным местом бедствий в цикле Рэнкина про полицейского детектива Джона Ребуса. Впрочем, тот же Рэнкин, неоднократно признававший влияние стивенсоновской новеллы на собственные романы, активно играет и с темой фасадности города, почти викторианской, благодаря чему преступник может прятаться в недрах центральной библиотеки, скелеты (буквально) — скрываться в подвале туристического паба на Королевской миле, а бордель — обнаружиться за рафинированным георгианским фасадом жилого дома.
Даже если не прочитывать новеллу настолько буквально и не считать сам Эдинбург прообразом пары Джекилл-Хайд, все равно невозможно отрицать связь повести, ее сюжета и скрытых обертонов, как с историей и фольклором шотландской столицы, так и с биографией писателя. Росший болезненным ребенком (проблемы со здоровьем преследовали его всю жизнь), Стивенсон большую часть времени проводил в своей комнате в доме на Heriot Row, в том самом респектабельном Новом городе, слушая рассказы своей сиделки, кальвинистки Алисон «Камми» Каннингем. Мрачные истории из пресвитерианской литературы и шотландского фольклора, по мнению некоторых биографов, способствовали болезненным фантазиям и снам Стивенсона, во многом повлияв на курс его дальнейшего творчества и продиктовав одержимость ночными кошмарами и их влияние на творческий потенциал. Камми нередко водила юного Стивенсона по кладбищам, что превратилось в привычку для Стивенсона повзрослевшего. Стивенсона-студента зачаровывала «темная» сторона Эдинбурга — писатель провел множество часов в злачных местах Старого города, беседуя с местными колоритными резидентами и посетителями.
Прототипы Джекилла и Хайда
В тексте новеллы о Джекилле и Хайде множество явных и не очень отсылок к истории и фольклору Эдинбурга, в том числе позволяющих говорить о прототипах заглавных образов. Один из них связан со… шкафом. В доме Стивенсона стоял шкаф — работа мастера, вошедшего в галерею самых колоритных фигур темного эдинбургского прошлого. Уильям Броди (декан Броди) — воплощение двойной жизни: востребованный краснодеревщик и активный участник политической жизни столицы днем и неуловимый вор по ночам (Броди тайно делал копии ключей от домов своих богатых клиентов, которых впоследствии грабил). Броди был публично повешен в 1788 году, явившись на виселицу в изысканной одежде и припудренном парике. Образ декана Броди занимал Стивенсона на протяжении многих лет: так, ему посвящена пьеса «Deacon Brodie» (1880), написанная шотландцем совместно с его другом У. Э. Хенли (отчасти послужившим прототипом пирата Джона Сильвера из «Острова сокровищ»).
До сих пор Броди — яркий персонаж, без которого сложно представить себе образ «темной стороны» города. Так, в самой туристической зоне Эдинбурга находится паб Deacon Brodie’s Tavern. Один из переулков в центре города называется Brodie’s close — там же расположено названное в его честь кафе, где визитеров встречает фигура краснодеревщика в полный рост. Один из самых известных шотландских романов двадцатого века, «Мисс Джин Броди в расцвете лет» (Мюриэл Спарк), также отсылает к Броди. Имя частного сыщика Джексона Броди из детективной серии Кейт Аткинсон отсылает к Спарк и прославленному краснодеревщику одновременно — впрочем, здесь же с неизбежностью мерцает и фигура Стивенсона, ассоциацию с которым вызывает упоминание Броди. Все вместе складывается в эффектный шотландский палимпсест.
Интересным образом дело Шантреля связано с двумя именами, которые звучат в разговоре о прототипах другого значимого персонажа шотландской и мировой литературы. В расследовании участвовали полицейский хирург Генри Литтлджон и доктор Джозеф Белл, профессор Эдинбургского университета, — оба, в особенности Белл, во многом повлияли на создание образа Шерлока Холмса. Другое «странное сближенье»: Шантрель некогда преподавал семилетнему Конан Дойлю иностранные языки.
Многомерность — залог успеха
Кто бы ни был прототипом Джекилла-Хайда, какой бы город ни был выбран в качестве локации в первой версии сожженной новеллы, очевидно, что прочитывающаяся во многих — самых разных — контекстах история не перестает быть популярной уже больше века не в последнюю очередь благодаря своей многомерности: будучи как насквозь шотландским текстом, так и универсальным, пластичным материалом для адаптаций всех форм и жанров.