дважды вдова что это значит
«Вдова в первые годы – это ходячая незаживающая рана»
Люди ждали, что я «буду жить дальше»
– Чем старше я становлюсь, тем лучше понимаю, что все рецепты есть в старых сказках. Самый известный, вероятно, – рецепт счастья: они жили долго и счастливо и умерли в один день. В детстве мы обращаем внимание на первую половину этой фразы.
Вторую, как любые разговоры о смерти, предпочитаем пропускать мимо ушей. Мудрость второй половины пожелания понимаешь в тот день, когда твое «счастливо» заканчивается. Любимый человек умирает, а ты остаешься жить дальше.
Через некоторое время после того, как я овдовела, у меня начались провалы в памяти. Я теряла вещи, забывала имена, путалась в событиях. Я так боялась сойти с ума, до такой степени не понимала, что со мной происходит, что держала это в себе.
Я чувствовала, что окружающие меня люди, которые поддержали меня, надеются, что я приду в себя, перестану убиваться, приму жизнь такой, какая она есть, и «буду жить дальше». И я очень старалась оправдать их ожидания, уже не вспоминала вслух, не плакала прилюдно. Только сил даже на привычные ежедневные дела у меня практически не было. Не только любимая работа, но и самые обыденные вещи делались с огромным трудом и волевым напряжением.
В тот день я потеряла банковскую карточку и чуть не сорвала важную встречу. Был один из обычных тяжелых и бестолковых дней первого полугодия после потери. Вечером я зашла в магазин и возле кассы, в коробке «Все по 30 рублей», увидела книгу «Вдова вдове».
Книга открылась на главе «Где я забыла свою голову?». И я заплакала от того, что хоть кто-то меня понимает, и купила книгу.
Я благодарна ее автору Женевьеве Гинзбург, вдове, которая взяла на себя труд рассказать о своем опыте и поддержать других вдов.
После первой годовщины Володи я сделала довольно подробный конспект книги и выложила его в «Живом журнале».
Они выдавливали из себя «Держись» и пропадали
– Со Светой мы познакомились в ЖЖ, и, когда начали общаться уже по-настоящему, узнали друг о друге больше, меня все время не оставлял образ: вот есть минное поле, и первый сапер – это Света. А я иду за ней и ступаю туда, где, скорее всего, можно пройти.
Когда Света выложила в «Живом журнале» конспект книги «Вдова вдове», мой муж еще был жив, но мы знали, что скоро он умрет.
Так получилось, что еще при жизни мужа я столкнулась с беспомощностью окружающих – они не знали, как нас поддержать.
Болезнь мужа была долгой, в последние девять месяцев она дала тяжелые неврологические осложнения. Думаю, не нужно объяснять, что это значит. Друзья приходили, прятали глаза, иногда плакали, выдавливали из себя: «Держись, звони, если что», – и пропадали. Сейчас я не обижаюсь, им было действительно очень тяжело, особенно с учетом отсутствия личного опыта – и отсутствия традиции вербализации сочувствия и организации практической помощи.
Когда я увидела конспект Светы, первая мысль была: да, это то, что нам всем нужно. И через неделю после смерти мужа я поделилась этим конспектом с друзьями, присовокупив четкое послание от себя: «Я хочу, чтобы вы были рядом со мной, и чтобы это было полезно для нас всех». Верю, что этим я уберегла себя от многих – искренних, но убийственных – реплик в духе «Держись, ты сильная, у тебя сын, все пройдет, впереди целая жизнь, Денис с вами», а друзей уберегла от ощущения невозможности помочь, которая и становится причиной таких реплик, и от следующего за этим ощущения мучительной неловкости.
Ужасают злость и гнев – ведь это «неправильные» чувства
– Женевьева Гинзбург не побоялась написать о том, что ужасает каждую вдову. Что самое первое чувство, которое ты испытываешь, когда понимаешь, что вдовство и потеря отца – это то, что случилось с тобой и с твоими детьми, – огромная злость и гнев.
Я потеряла мужа дважды. В первый раз – когда случился обширный правополушарный инсульт. Того взрослого, заботливого, ироничного и любящего человека, с которым я счастливо прожила пять лет, отца нашей двухмесячной дочери, не стало после минуты кислородного голодания участка его мозга.
Наша дочь уже не была с ним знакома, последствия ишемии для его характера были необратимы. Мне семь лет подряд почти ежедневно, извиняя его поступки, приходилось говорить себе и окружающим: нет, это не Володя, это его болезнь. Это не было ни подвигом большой любви, ни высоким пониманием долга. Я не рассматривала других вариантов, кроме как остаться семьей в эти семь лет.
И дело было не в том, что я давала клятвы на венчании, хотя я и уверена, что без Божьего благословения нашему браку мы бы не справились. Он не восстановился полностью ни физически, ни эмоционально. Но он увидел, как росла дочка, он продолжал быть ее отцом и моим мужем.
А потом Володя сломал шейку бедра, и второй тромб после операции или во время ее разорвался в легких и вызвал тромбоэмболию. Он провел в коме десять дней. И пять из них я знала, что надежды уже нет. Что молиться можно только о тихой, непостыдной и безболезненной кончине. И никакой кротости, никакого смирения у меня не было, была ярость от того, что это случилось с ним, со мной, с дочкой. Что он бросает нас, опять бросает нас, навсегда бросает нас именно тогда, когда так нам нужен!
Это длится недолго, но – помоги, Господи, каждой вдове в эти дни. Потому что помимо боли и гнева она чувствует стыд, понимая, что это «неправильные», недостойные чувства.
Не допускать, чтобы жена одна выбирала обивку гроба
– Главное, что я повторяла, приходя на кладбище в первые два года – «Как ты мог, как посмел?» Во время болезни такого не было, сначала Денис боролся, и его энергия и мужество держали меня в тонусе. В последние месяцы стало не до того. А после смерти обида и гнев не давали дышать: ты всегда был сильным, ты обещал любить и беречь меня всю мою жизнь, как же ты мог оставить всех нас и свалить все на меня?
…Я счастливая – друзья сплотились вокруг нашей семьи так, что сорок дней после смерти мужа, наверное, образец того, как должно быть. Вся логистика, все перемещения – не только мои, но и родителей мужа, моей мамы, нашего сына, – были продуманы и организованы не мной.
В процессе организации похорон – а это жуткий своей обыденностью процесс – меня вызывали только тогда, когда без моего слова действительно нельзя было принять решение, и рядом всегда стоял кто-то, готовый подхватить, обнять, дать лекарство. Финансы – тут даже нечего говорить, объем помощи был большой.
Помню, на отпевании я подумала – а ведь сейчас я могу упасть в любую сторону, меня поймают тут же. И осознание этого тоже поддерживало.
И даже несмотря на такую мощную, всеобъемлющую, умную поддержку, мне было тяжело. Мою реакцию на абсолютно тактичный и уместный вопрос коллег мужа – они организовывали гражданскую панихиду и поминки – трудно описать. Меня спросили, чего я хочу, как я считаю нужным (кажется, где во время панихиды поставить гроб). О чем я думала тогда? Не смейте говорить в одном предложении слова «гроб» и «Денис». Я хочу не слышать о таком. Я хочу не быть. Не видеть, что вы живы, а он нет. Выразилось это, конечно, в слезах: дальше вода, лекарство…
Мне жутко представить, что приходится пережить вдовам, у которых нет такой поддержки, какая была у меня.
…Перевести денег, приготовить еду, предложить поесть (не факт, что получится, но стараться стоит). Обязательно быть рядом в морге, на кладбище. Не допускать, чтобы женщина в одиночку выбирала цвет обивки гроба, в одиночку разговаривала с администрацией кладбища, в одиночку забирала урну после кремации. Быть рядом с носовыми платками, водой, нужным лекарством, теплой кофтой. И не стараться дать логичные или утешительные ответы на вопросы: «Почему он? Почему мы? Как такое могло случиться?» Их нет, этих ответов.
Здесь – больше никогда
– Потом острая ежеминутная боль притупляется, становится фоном, с которым свыкаешься. Но начинаются слезы и жалость к себе, которые накрывают от того, что начинаешь осваивать смысл слов «никогда больше». Чем больше лет было прожито вместе, чем лучше были отношения, тем острее ужас вдовы от того, что никогда больше не поделиться, не посоветоваться, не рассказать. Что целое, которым удалось стать, разбито, и она на всю жизнь одна. И что этой жизни ей, в общем-то, совсем не хочется.
– После сорока дней стихает движение вокруг, тот поддерживающий шум, который не позволял тебе остаться одной. Эти сорок дней тебя будто носят на руках. Друзья и близкие горюют рядом.
После сорока дней вступает в свои права повседневность, она отзывает людей к себе. Да, и именно тогда приходит осознание: «Здесь – больше никогда».
Можно верить и не верить в Бога и жизнь вечную. Я верю, и по-прежнему с верой и надеждой произношу слова «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века». Но и эта вера не отменяет того, что здесь – больше никогда. Тепло тела, улыбка, голос – их ты больше не почувствуешь никогда.
Как невыразима словами полнота близости между мужем и женой – так невыразим словами и ужас этой потери, и телесный, и другой.
Скверный характер и чистка рядов
– Потом вдова учится принимать решения: от очень серьезных до бытовых. Сколь бы она ни была самостоятельна раньше, в этот период она неизбежно выйдет на новый уровень. Очень у многих вдов личность изменится так сильно, что это повлияет и на межличностные отношения. Окружающие будут говорить об испортившемся характере, вдова – о чистке рядов. А потом будет выработана какая-то новая жизненная стратегия, которая действительно позволит «жить дальше». Как пишет Гинзбург, на это в среднем уходит два года.
Главное, что осталось в сознании и сердце после прочтения этой книги, – я выживу. Но мне понадобится время. Много времени. И сострадание к себе, нестыдная жалость к себе и понимание необходимости экономить силы.
С тех пор, как я прочла книгу, прошло больше шести лет. Таких же честных и дельных книг на эту больную тему мне больше не попалось. Откровенно говоря, мне вообще больше не встречалось книг на эту тему. Ни переводных, ни написанных по-русски. Я обращаю на это внимание. И вижу, что даже в книгах и фильмах вдова редко бывает сколь-нибудь прописанным персонажем. Вдовы моложе 60 лет встречаются, кажется, только в книгах о войне и классической литературе.
Трудности адаптации вдовы к своей новой социальной роли увеличиваются еще и потому, что общество отказывается признать, что такая роль существует. Что вдова – это не обязательно старушка в черном платке.
«Знак вдовы» – что выбрать
– Помню, первое время очень хотелось иметь какой-то знак, который оповещал бы всех о том, что я вдова. Черной одежды на все случаи жизни у меня не было. Кольцо на безымянном пальце левой руки – кто его видит и замечает?
Так нужен был этот знак, как белая палочка у слепого, который бы говорил людям: осторожнее с ней, не подходите с предложением романтической турпоездки для двоих (случилось ровно через две недели после смерти мужа), не пугайтесь, если она заплачет в, казалось бы, рядовой ситуации («А сын, наверное, на папу похож?», «Покажите, пожалуйста, согласие отца на выезд ребенка» и т.п.).
– Я годами училась говорить: «я вдова». И училась спокойно принимать разные варианты реакции на это слово. От «простите, не знал» до «такую цветущую женщину можно только поздравить с тем, что она свободна» (это было на пятом году, на итоговом рабочем собеседовании, и я промолчала).
Из книги Женевьевы Гинзбург мы знаем, что в других странах для вдов существуют группы поддержки. Почему их нет у нас? Потому что нет традиции. Потому что первые годы просто не до того, чтобы куда-то идти с этим. Более того, если ты говоришь, что вдов не так мало, как может показаться, то почти наверняка услышишь в ответ про «избирательное восприятие», про то, что «на самом деле» это единичные случаи.
У вдов первых лет очень мало собственных ресурсов для того, чтобы сначала научиться быть вдовой, а потом принять эту часть себя и позволить своей личности жить и развиваться дальше.
И подруга, которая понимает то, что ты чувствуешь, бесценна. Со своими легче, потому что многие вещи не надо объяснять. Я помню, как на выставке Зинаиды Серебряковой мы с Аней одновременно начали считать, сколько же художнице было лет, когда она овдовела. Потому что для нас обеих это значимый факт биографии, которым она не исчерпывается, но без которого многое, я уверена, будет понято неверно.
Но ты же не будешь ходить с флагом «я вдова». Нет мест, где мы можем собираться, нет внешних однозначно понимаемых идентификаторов, черное сейчас носят даже подростки.
Мы лишены традиции соболезнований
– Завидую людям досоветских времен – из-за того, что у них были подпорки в виде традиций. Сложившиеся, уместные, но вместе с тем человечные формулировки соболезнований. Народные плачи. Каждому – то, что помогало выразить невыразимое. Умирающий Пушкин просил отправить Гречу короткую записочку – у того умер сын: «Поклонитесь ему и скажите, что я принимаю душевное участие в его потере». Душевное участие в его потере. Мы лишены этого языка, у нас есть только газетное «выражаем глубочайшие соболезнования», «скорбим вместе с вами». Нам еще предстоит найти слова.
– В древних книгах отдельным, особо оговариваемым нехорошим поступком или даже преступлением считалось «обидеть вдову». Экономическая активность женщин и, вероятно, сердечная черствость и жуткий страх наших законодателей перед любым упоминанием о смерти изъяли вдов из современного правового поля. Вдовы есть только у Министерства обороны. «Гражданская» вдова с несовершеннолетним ребенком не защищена, например, от сокращения на работе (нет, она не считается одинокой матерью, которую по закону можно сократить только с условием щедрых выплат).
Выбирая «не замужем», я чувствую себя оплеванной
– Прошло полтора года после смерти мужа, я оформляла страховку на машину, девушка-менеджер среди прочего спросила меня о семейном положении. Я ответила – вдова. Она покраснела, едва ли не заплакала, извинилась и сказала: «Здесь нет варианта “вдова”, здесь есть “замужем” и “не замужем”».
Вечером я рассказала об этом знакомым, возмущаясь, что это же какая-то глубинная неправда: я была замужем, я не в разводе теперь, я вдова. Меня мягко укорили: зачем раз за разом ставить людей в неловкое положение, очевидно же, что системе просто нужно знать, есть у тебя сейчас муж или нет. Так что – не замужем. Кивни, промолчи.
«Ставить людей в неловкое положение»! С этим, наверное, сталкиваются все вдовы в нашем едва начинающем говорить социуме.
«Я вдова». – «Извините, я не знал/не знала». За что вы извиняетесь? Это лишь один пункт из того перечня, который может меня охарактеризовать: женщина, мать 13-летнего сына, журналист по образованию, православная христианка, вдова… Однако, сама того не замечая, уже ты начинаешь извиняться: извините за ту неловкость, которую вы чувствуете, но я вдова.
– Формы анкет для соискателей, резюме и личного листка по учету кадров не содержат такого варианта ответа на вопрос о семейном положении.
Я знаю, что не все меня поймут. Но каждый раз, выбирая «не замужем», я чувствую себя оплеванной. Потому что меня заставляют отказаться от памяти, от того, что делает, сделало меня такой, какая я есть. И, если посмотреть на эту ситуацию совсем приземленно, практично, лишают конкурентного преимущества на старте. Потому что все вдовы, которых я знаю, работают, как звери, и, справившись с тем, с чем им пришлось справиться, не боятся никаких трудностей на работе, разве что дальних и долгих командировок, пока дети маленькие.
Разговоры о будущем и проблема, которую нельзя решить
– Мало от чего я впадала в такое остервенение (именно это слово, увы, да), как от того, когда со мной пытались говорить о будущем. «Жизнь длинная, ты еще молодая, ты еще сможешь, встретишь, будешь счастлива, родишь». Кому, как не женщине, только что потерявшей мужа – неважно, скоропостижно или после долгой болезни, – знать, что жизнь может быть до обидного коротка, что она может оборваться страшно и неожиданно, что счастья, увы, никто не гарантирует.
Будущего может не быть. Да и просто нельзя говорить женщине, потерявшей половину тела (а это буквальное ощущение), что нарастет новая половина «лучше прежней». Разговоры про «новых» детей – это, по-моему, абсолютное табу.
Еще хуже были рассказы о вдовстве безупречном. Наталья Николаевна Пушкина, вдовевшая семь лет. Чья-то подруга, так и не вышедшая больше замуж, посвятившая всю себя памяти мужа. От таких примеров хотелось завыть волчицей.
– Как и от слов «ты и ваша дочка всегда будут для нас напоминанием о Володе» – я не мемориальный музей, я живой человек! По возможности, не провоцируйте такие всплески.
Ментально вдова в первые годы – это незаживающая рана, ходячая травма, проблема, которую нельзя решить.
Это не вопрос квалификации и количества денег, которые вы ей – и спасибо за это! – готовы дать на похороны. Это вопрос сострадания, в том числе публичного.
Моя подруга, которая повисла на мне от той минуты, когда мы выходили из церкви, и до самого конца поминок, потом извинялась за то, что, может быть, не дала возможности родственникам подойти ко мне. Но она никого не оттерла, все так были готовы к тому, что я «сильная женщина и буду держаться достойно». С некоторыми из этих людей мне до сих пор не о чем говорить, а та подруга стала сестрой, потому что была рядом, просто была рядом и держала за руку в эти часы.
Этот отсчет не прекратится, пока мы живем
– Наверное, никто не может быть мудрее жизни, которая идет, едет и вывозит куда-то. Никакие слова не могут быть сильнее этого неумолимого, вечного, ранящего, но и врачующего движения.
Как ни странно, мне помогли люди, которым было много больнее, чем мне – родители мужа. Помогли без особых слов, просто своим опытом. В их семьях был опыт вдовства – и жизни после него. Мать свекрови потеряла мужа на войне, но после встретила мужчину, вышла замуж, родила еще одну девочку, жила с ним до самой смерти, дочек – кто родная по крови, кто нет – он не различал.
Мать свекра овдовела уже зрелой женщиной, неожиданно, в мирное время. Семья их была живой, слаженной и гармоничной, но чуть больше, чем через год после смерти мужа, случилась другая встреча, и с этим мужчиной они уже не расставались до его смерти. В силу возраста, привычек и многих других сложностей это был не привычный брак, скорее, хозяйственно-гостевое партнерство, но то, что счастье в этом союзе было – бесспорно. Так вот, мои свекры никогда не забывали этого опыта и – всегда ненавязчиво – транслировали мне: жизнь идет.
…Прошло шесть лет у меня, семь лет – у Светы. Этот отсчет, видимо, не прекратится, пока живем. Эта временная шкала – тоже мы, как и все, что принесла и забрала эта потеря.
Чтобы тебя услышали – нужно сформулировать и сказать. Чтобы поняли другие – нужно понять себя самой. Понять и то, что ты человек с травмой, с сильно, критически потраченным ресурсом.
Рана зарастает, остается шрам. Нет, даже не так. Это не увечье, а новый внутренний ландшафт.
И с горечью, смирением, но и со смехом (черный юмор вдов! хорошо, что есть подруга, с которой можно так посмеяться) понимаю еще одну правоту Женевьевы Гинзбург: встреть муж меня сейчас, такую – наверное, вряд ли бы увидел и полюбил. И это – тоже жизнь.
Наверное, с этих слов нужно было начинать. Но весь текст выше для нас – не резюме, а только вступление к болезненному, но очень нужному нам (а может, не только нам) разговору, общению. Так что закончу этими словами.
Меня зовут Анна. Мне 37 лет. Я вдова. Я жива. Я не знаю, что будет дальше. Но я хочу сказать о том, что было и есть.
Черная вдова
Есть у меня в окружении такая женщина..мы и раньше редко встречались..но созванивались..
А после того, как она стала дважды вдовой. что то совсем расхотелось с ней видеться..
Не знаю почему..надо..а не могу себя заставить..
Что вы знаете об этом.
Все мы ошибаемся. Но другие ошибаются чаще.
Это вкусно, я пробовала!
Так говорят..а мне лично ничего не известно..
Ну кроме просто названия должны же быть какие-то подозрения? Ей может не повезло дважды, что само по себе не шибко удивительно, ведь мужчины мрут раньше женщин, и в зрелом возрасте здоровых по определению немного. Ты че слышала от говорящих?
Все мы ошибаемся. Но другие ошибаются чаще.
Это вкусно, я пробовала!
Может женщине не повезло и ей попались болезные мужчины.
Самая, наверное, страшная в истории человечества Черная вдова Белли Бринхилд
________________________________________________
Мы мир переворачиваем сами.
Ну да, порой выходит вверх ногами.
Но, если и не пробовать вертеть,
То как его возможно разглядеть.
Нарисую ночь, где мы до утра влюбленные.
Я Малевича «Квадрат» в небо разуделаю,
Нарисую звездопад и полоску БЕЛУЮ.
Возможно женщина милейшая дама, а то что ей так не везет с мужиками еще не повод заносить ее в черный список.
Может у нее карма такая испытать столько душевной боли от потери любимых
Возможно женщина милейшая дама, а то что ей так не везет с мужиками еще не повод заносить ее в черный список.
Нет..имеется ввиду..типА заразно..
Может у нее карма такая испытать столько душевной боли от потери любимых
Т.е. вопрос не лично о конкретном человеке..
я ВООБЩЕ..с которыми такое случилось..
Черная вдова- это когда уже штук 12-15 по неестественным подозрительным причинам нелепым. но чтобы заразно?
Моя мама двух пережила.
Нужно ли связываться с вдовами?
а вы уверены что это правда?
Ну хотя бы так. А то некоторые готовы уже в кровать прыгать, когда даже года после смерти мужа не прошло.
Счастья тебе, здоровья, хорошего настроения
Первая сама ложилась на стол после работы, чтобы я ей впендюрил. Я был младше ее на 8 лет, так что о женитьбе речи не было) А вторая меня вообще не замечала, но как только умер второй муж, стала улыбаться мне и заигрывать, спустя неделю после смерти.
p.s. Добавлю, что у меня самого единственная (тьфу-тьфу) авария уже после того, как привык водить, случилась именно на фоне эмоций от мозговыноса, въехал в столб (правда задним ходом и без последствий). Так что и с авариями очень осторожно.
Моя жена насрала на верность и без смерти)))
получается я в детстве тоже бабой был 
можна пиз. уть камрад?
Данный вопрос необходимо рассматривать в индивидуальном порядке, как правильно сказал мудрейший Закат.
Есть бабы, которые по энергетике вдовы, то есть загоняют через некоторое время любого мужчину рядом в неудачи, болезни и могильную плиту, а есть действительно верные, преданные, которые потеряли мужа по объективным внешним форс-факторам, коих в России миллион, но жизнь продолжается.
Ваша задача отличить одну категорию от другой. Это одновременно легко и сложно, надо анализировать инфу и смотреть на событийный ряд в жизни после начала общения. Стало все ухудшаться- бегите (без шуток).
В жизни есть злосчастные женщины, дома и средства передвижения (с) пророк.
+
stinger,
ОСТОРОЖНО, ВДОВА!
В первый раз гламурная писательница Оксана Робски выходила замуж за первого, кто подвернулся под руку. Простой парень Андрей Антонов любил выпить и покуражиться. Однажды в порыве гнева Оксана выгнала мужа из дома. А через некоторое время его убили в пьяной драке. Вскоре Оксана зажила со вторым супругом, молодой богатый банкир дарил ей дорогие иномарки. Но однажды утром, едва выйдя в подъезд из квартиры, он упал, прошитый насквозь несколькими выстрелами. С третьим супругом, Михаилом Робски, вдова занялась продажей мебели. Но неожиданно Михаил исчез, оставив жене звучную фамилию и особняк на Рублевке. Незадолго до скоропостижного отъезда у него начались какие-то большие неприятности. Писательница собиралась вступить в брак и в четвертый раз – с известным футболистом Игорем Шалимовым. Несколько раз они назначали свадьбу, но она так и не состоялась. Не исключено, что очередной жених, поразмыслив, решил, что лучше не связывать судьбу с роковой женщиной.
Об Альбине Назимовой заговорили после трагической смерти ее мужа – знаменитого телеведущего Владислава Листьева, убитого 1 марта 1995 года двумя выстрелами в спину в подъезде собственного дома. Она работала реквизитором в «Останкино», где и познакомилась с Владом. После гибели мужа вдова получила от него в наследство акции телекомпании «ВиД» и стала ее арт-директором. Тогда она и познакомилась со следующим супругом – известным тележурналистом Андреем Разбашем, который скончался от сердечного приступа в июле 2006 года.
Александр Абдулов, умерший в январе 2008 года, был вторым мужем красавицы Юлии Мешиной. Первым супругом вдовы знаменитого артиста стал Алексей Игнатенко, сын гендиректора агентства ИТАР-ТАСС Виталия Игнатенко. Игнатенко благодаря связям отца был вхож в артистические круги. На свою беду он однажды представил молодую супругу Александру Гавриловичу Абдулову… Первый муж Юлии скончался через пять месяцев после смерти Абдулова. Причем умер он от сердечного приступа. Так же как и Абдулов, который хотя и страдал онкологическим заболеванием, но скончался именно от остановки сердца. А через месяц не стало и дяди Юлии – Виталия Мешина, весьма богатого человека, руководившего Николаевским глиноземным заводом. За четыре года до полосы смертей заболела раком и умерла ее двоюродная сестра – Ксения, дочь Виталия Мешина. Именно в ее доме Юлия жила первое время после переезда в Москву.
Люди издавна заметили, что очень часто вдова приносит несчастье. Обычно ее второй муж также умирает. Там, где она живет, болеют люди и рано уходят из жизни. Поэтому вдовам приписали печать рока и несчастий. Чем же опасно вдовство?
Как правило, эти женщины красивы и обаятельны. Но почему-то вслед за ними тянется шлейф смертей. Что это: случайное совпадение или все-таки в этом есть нечто, о чем следует задуматься?
На все есть свои причины.
Покрывало «черной вдовы»
Без вины виноватая
Под такой статус попадают вдовы, которые изначально вышли замуж за мужчину-вампира (тяжело больного, зависимого, агрессивного и т.д). В этом случае на женщину после смерти мужа могут обрушиться дополнительные несчастья, будто перешедшие с него на нее. Связано это с тем, что покойный муж разрушил ее защиту, не хочет ее отпускать и после его смерти у нее продолжается откачка энергии. Или же те сущности, что обесточили его, теперь после его смерти подключились к ней. Эти женщины, как правило, доброжелательны, любят делать подарки. Такой женщине срочно нужна помощь специалиста. А для начала, хорошо бы поменять фамилию на девичью.
Так что мужчинам необходимо быть осторожнее, если они хотят связать свою судьбу с очаровательными вдовами. В Израиле и сегодня существует государственный закон о том, что женщине, дважды ставшей вдовой, запрещается в третий раз выходить замуж.
Во многих странах сложился обычай, что когда женщина становится вдовой, она как бы выпадает из общества. К ней изменяется отношение. На нее накладываются некие запреты. Кроме того, нельзя пользоваться вещами вдовы, ее обходят, как прокаженную. Приглашать на свадьбу вдову считается плохой приметой и сейчас. Во многих странах остаться вдовой считается большим божьим наказанием. В некоторых племенах вдов брили наголо.
По обычаям ряда народов, после смерти мужа вдова кончала жизнь самоубийством. В Индии этот ритуал назывался сати и производился до XIX века. В Китае самоубийство вдов практиковалось с V по XX века. Эта традиция имела своей целью защиту вдов от посягательств посторонних, символизируя верность почившему супругу. У кочевых народов самоубийство заменялось членовредительством. Умерщвление вдовы существовало в Мексике и Перу, при покорении их европейцами, и наблюдалось у современных жителей Африки (Катунга и Иенна) и Австралии (Новая Зеландия и острова Дружбы). В Индии обычай самосожжения вдовы (suttee) держался в касте браминов в течение тысячелетий и еще в наше время вызывал против себя упорную борьбу английского правительства. Намеки на существование обычая умерщвления вдов у германцев встречаются в Эдде, а Прокопий рассказывает о самоубийстве вдовы у герулов; распространение того же обычая у славян засвидетельствовано многими писателями VI — XI вв. (Маврикий, Бонифаций, Ибн Дост, Массуди, Ибн Фослан, Лев Диакон, Титмар). Так, например, у болгар и сербов вдовы редко выходят вторично замуж, предполагается, что они продолжают жить с мужем и после смерти его. В моравских народных песнях мертвецы подымаются из могил и уводят к себе своих жен и невест. В русской былине богатыря Потока хоронят с живою женою. У осетин вдова, оплакивая мужа, говорит: «Пусть истрескаюсь я и сгорю», отрезает себе косу, которую кладет в гроб мужа, что само по себе является для нее проклятием и порчей.
В других странах вдова не только не кончала с собой при смерти мужа, но и могла вторично выходить замуж. В древнегреческих мифах так впервые поступила Горгофона (дочь Персея). Тора (Ветхий Завет) прямо предписывала вдовам вступать в брак с родственниками умерших мужей (см. левират).
Патриархальное общество законодательно охраняло права вдов. Об этом идёт речь в Первом послании Тимофею, в котором обязанность поддерживать вдов возлагалась на их родственников и церковную общину. Последние также должны были содействовать вторичным бракам вдов. В азиатских странах общине и родственникам полагалось содержать вдов (казахские «Семь установлений» хана Тауке).