гуревич а я что такое исторический факт
Гуревич а я что такое исторический факт
Арон Гуревич История историка
Мысль о написании автобиографии смутно возникла в моем сознании довольно давно. Лет десять тому назад я набросал небольшой очерк, озаглавленный «Почему я не византинист?» Название это таит в себе вызов, ибо очерк был предназначен для византиноведческого сборника. Несколько позже я напечатал в ежегоднике «Одиссей» статью «Путь прямой, как Невский проспект, или Исповедь историка». В ней уже намечались некоторые контуры моей будущей «саги». Вскоре после этого небольшой этюд «Почему я скандинавист?» появился в сборнике в честь норвежского слависта Йостейна Бёртнеса. Наконец, первому тому моих «Избранных трудов» предпослана статья «“Генезис феодализма” и генезис медиевиста. Злые мемуары в роли предисловия». Но вплотную приниматься за воспоминания я все еще остерегался, полагая, что подобная работа будет последней в моей жизни. Однако время неумолимо идет, и долее откладывать нельзя.
Итак, зимой 1999 года я предложил участникам моего семинара и всем желающим прослушать мои устные мемуары, воплощающие опыт историка, проработавшего более полустолетия. Слушателей нашлось немало, и я им сердечно признателен за терпение и интерес. Этот текст был записан на диктофон, и Светлана Валериановна Оболенская самоотверженно расшифровала и отредактировала его. Я бесконечно благодарен ей за эту нелегкую работу, которая продолжалась и после расшифровки, поскольку на страницы будущей книги вносились многочисленные дополнения и уточнения.
Не менее я благодарен моей дочери Елене, с помощью которой было сделано немало дополнений и поправок; ей я обязан также окончательной редакцией книги.
В процессе работы над книгой я решил включить в нее целый ряд фрагментов из записей, сделанных мною летом 1973 года, по горячим следам событий, описанных в моих мемуарах. (Эти цитаты обозначаются в книге: «История историка», 1973.) Эту толстую тетрадь, исписанную моим неразборчивым почерком, много лет назад скопировала моя ныне покойная жена Эсфирь, которая всегда настаивала на том, чтобы память о событиях моей жизни историка была сохранена для будущего. На страницах этой тетради сохранились ее разрозненные пометки, сделанные ею незадолго до кончины. Ее памяти я и посвящаю эти воспоминания.
I. Медиевистика в Московском университете в середине 40-х годов
Вступление: Почему я взялся за мемуары? — Как я не стал дипломатом. — Кафедра истории Средних веков МГУ в середине 40–х годов. — Е. А. Косминский. — А. И. Неусыхин. — Б. Ф. Поршнев. — Лекции Р. Ю. Виппера. — Женитьба.
Попытки что‑то наговорить в диктофон обнаружили мою неспособность вести живую беседу с этим бездушным существом. Необходимой спонтанности выражения не получается. Диктовать какому‑нибудь одному человеку тоже не получается. Мне нужно ощущать аудиторию, которая не позволила бы отключиться и побудила бы собраться с мыслями. И хотя я вас не вижу, я чувствую, что вы здесь, и это взаимодействие мемуариста с публикой, может быть, даст возможность выразить то, что хотелось бы. Сейчас это записывается на диктофон, а расшифровка, редактирование, может быть, будут произведены теперь, а может быть, в другие времена. Это будет уже отчужденный текст, о котором сейчас у меня никаких забот нет. Теперь по существу.
Почему после довольно долгих колебаний я решился предложить вашему вниманию эти устные мемуары? Речь идет, конечно, прежде всего не о моей замечательной персоне, речь о другом. Все же большую часть жизни, почти всю свою сознательную жизнь я был историком, находился среди историков и пережил целую историю. Если вспомнить, что я начал заниматься историей во второй половине 40–х годов, а сейчас мы стоим на рубеже столетий, то выходит, что я был так или иначе вовлечен в некоторый историографический процесс. По меньшей мере на протяжении пятидесяти, если не более, лет я был свидетелем и по мере сил участником этого историографического процесса — это первое; и второе, что особенно существенно, — на памяти моей произошла резкая смена парадигм, смена основных задач, принципов, методологических установок и результатов, получаемых в историческом познании. То, с чего мы начинали в те времена, когда я был студентом или аспирантом, чем занимались наши учителя, и то, чем мы занимаемся или пытаемся заниматься, с большим или меньшим успехом, сейчас, — это, собственно, две разные исторические науки. Между ними есть несомненная преемственность, которую важно признавать и даже ею дорожить при всем критическом отношении к ней, но все- таки эти страницы истории исторической науки уже перевернуты.
Насколько мне известно, воспоминаний историков о прошедшем полустолетии в нашей стране очень немного. Я слышал, правда, что отдельные тексты были опубликованы или будут публиковаться. Это очень хорошо, но, помимо всего прочего, у каждого свое виденье, своя оценка того, что произошло, и поэтому сопоставление воспоминаний разных индивидов об одном и том же предмете не лишено определенного интереса. Волею судеб, и не без собственной воли, я оказался в гуще событий, через меня проходили некоторые силовые линии, и поэтому я могу представить свидетельство из первых рук, разумеется, со всеми теми ограничениями и поправками, без которых мемуарист не может обойтись. Это мои представления о том, что происходило, мои оценки, они не могут не быть субъективными и лишенными полноты: что‑то запомнилось, а что‑то отошло на задний план; одному я придаю особое значение, другое оказывается не столь значимым. Масса подробностей всплывает в сознании. Естественно, эти мемуары несут на себе отпечаток того лица, которое перед вами выступает, и того времени, когда это вспоминается.
На мой взгляд, преемственность в развитии нашего исторического знания и преподавания за последние десятилетия была серьезно нарушена. Осмеливаюсь утверждать, что молодежь: студенты, аспиранты и даже молодые научные сотрудники, уже имеющие за плечами опыт самостоятельной работы, в силу ряда причин либо вовсе не знают, либо знают очень плохо новейшую историю отечественной и мировой науки, и это нарушение научной традиции и отсутствие должной перспективы, мне кажется, существенно мешает полноценному творчеству историков. Надо знать, откуда появились те идеи, которые сейчас на слуху или сталкиваются друг с другом, какова была судьба людей, высказывавших и отстаивавших свои взгляды, или, наоборот, тех, кто подвергал гонениям историков, имевших свои идеи. Прошлое в лицах, в поступках, в книгах, в диспутах и т. д. мало известно нашей молодежи.
Мне представляется, что это большой недостаток, который необходимо восполнить. Правда, я сталкивался с тем, что иные молодые люди не только не знают ближайшего прошлого, но занимают в этом отношении принципиально негативную позицию: им это не интересно, зачем забивать голову этой рухлядью, когда есть настоящее и еще более заманчивое будущее; «пусть мертвые хоронят своих мертвецов».
Я надеюсь, что среди молодежи есть и носители противоположных взглядов; в частности, ваше присутствие здесь — тому доказательство. А кроме того, нигилистическая позиция некоторых молодых людей — не препятствие для людей старшего поколения, желающих поделиться своим опытом. Что вы будете с ним делать, в какой мере сумеете к нему прислушаться — это ваше дело, но, мне кажется, это не должно исчезнуть вместе с нами. К сожалению, за минувшее десятилетие из жизни ушли многие историки, у которых было богатое прошлое, — и не только индивидуальное, но и общественное; очень жаль, что они его не зафиксировали и оно оказалось погребенным вместе с ними. Я чувствую со своей стороны потребность и своего рода долг перед молодежью рассказать о том, что было пережито и чему свидетелем, прямым или косвенным, я был.
В моем повествовании не будет строгой системы, я, в частности, не собираюсь начать с рассказа о том, как я родился от отца с матерью и как все происходило в дальнейшем. Я начну с гораздо более позднего времени. Воспоминания — это ведь такая вещь: в сознании всплывают разные пласты, не всегда контролируемые логикой. Может быть, эта непоследовательность и не должна быть искоренена: чем меньше я буду себя цензурировать, тем более правдивой будет та информация, которой я смогу с вами поделиться.
Что такое исторический факт? Эволюция представлений об основной категории исторического познания
Авторы
Ключевые слова:
Аннотация
Биография автора
M. M. Krom, Европейский университет в Санкт-Петербурге
Библиографические ссылки
Барг М. А. Категории и методы исторической науки. М.: Наука, 1984. 342 с.
Библер В. С. Исторический факт как фрагмент действительности (Логические заметки)// Источниковедение. Теоретические и методические проблемы. М.: Наука, 1969. С. 89–101.
Булыгин И. А., Пушкарев Л. Н. Источниковедение // Советская историческая энциклопедия. Т. 6. Индра – Каракас. М.: Сов. энциклопедия, 1965. Стб. 592–601.
Вен П. Как пишут историю. Опыт эпистемологии / пер. с фр. Л. А. Торчинского. М.: Науч. мир, 2003. 394 с.
Гуревич А.Я. Что такое исторический факт? // Источниковедение. Теоретические и методические проблемы. М.: Наука, 1969. С. 59–88.
Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография / пер. и коммент. Ю. А. Асеева; отв. ред. И.С. Кон, М. А. Киссель. М.: Наука, 1980. 486 с.
Кроче Б. Теория и история историографии / пер. с ит. А. М. Заславской. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. 192 с.
Ланглуа Ш.-В., Сеньобос Ш. Введение в изучение истории. 2-е изд. / пер. с фр. А. Серебряковой. М.: Гос. публ. ист. б-ка России, 2004. 305 с.
Мейер Э. Теоретические и методологические вопросы истории. Философско-исторические исследования // Мейер Э. Труды по теории и методологии исторической науки. М.: Гос. публ. ист. б-ка России, 2003. С. 142–200.
Могильницкий Б. Г. Введение в методологию истории. М.: Высшая школа, 1989. 175 с.
Покровский М. Н. Избранные произведения в 4 кн. Кн. 3. Русская история в самом сжатом очерке. М.: Мысль, 1967. 671 с.
Про А. Двенадцать уроков по истории / пер. с фр. Ю. В. Ткаченко. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2000. 336 с.
Ракитов А. И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. М.: Политиздат, 1982. 303 с.
Савельева И. М., Полетаев А. В. Знание о прошлом: теория и история: в 2 т. Т. 1: Конструирование прошлого. СПб.: Наука, 2003. 632 с.
Уайт Х. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX в. / пер. с англ. под ред. Е.Г. Трубиной и В. В. Харитонова. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2002. 528 с.
Февр Л. Бои за историю / пер. А. А. Бобовича, М. А. Бобовича и Ю. Н. Стефанова; отв. ред. А.Я. Гуревич. М.: Наука, 1991. 630 с.
Becker C. What are Historical Facts? // The Western Political Quarterly. Vol. 8, No. 3 (September 1955). P. 327–340.
Brendecke A. Tatsache // Lexikon Geschichtswissenschaft: hundert Grundbegriffe / Hrsg. S. Jordan. Stuttgart: Reklam, 2002. S. 282–285.
Carr E. H. What is History? New York: Vintage Books, 1961. 209 p.
Fischer D. H. Historian’s Fallacies. Toward a Logic of Historical Thought. New York: Harper Perennial, 1970. 338 p.
Munslow A. The Routledge Companion to Historical Studies. London; New York: Routledge, 2000. 271 p.
Norkus Z. An Unproclaimed Empire: The Grand Duchy of Lithuania: From the Viewpoint of Comparative Historical Sociology of Empires / transl. from Lithuanian by A. Strunga. London; New York: Routledge, 2018. 414 p.
White H. Tropics of Discourse. Essays in Cultural Criticism. Baltimore; London: The Johns Hopkins University Press, 1978. 287 p.
Barg, M. A. (1984), Kategorii i metody istoricheskoy nauki [The Categories and Methods of Historical Scholarship], Nauka, Moscow, Russia, 342 р.
Becker, C. (1955), “What are Historical Facts?”, The Western Political Quarterly, vol. 8, no. 3, pp. 327-340.
Bibler, V. S. (1969), “A Historical Fact as a Fragment of Reality. (Logical Notes)”, in Istochnikovedenie. Teoreticheskie i metodicheskie problemy [Source Criticism. Theoretical and Methodological Issues], Nauka, Moscow, Russia, pp. 89-101.
Brendecke, A. (2002), “Tatsache”, in: Lexikon Geschichtswissenschaft: hundert Grundbegriffe, hrsg. Stefan Jordan, Reklam, Stuttgart, Deutschland, s. 282-285.
Bulygin, I. A. & L. N. Pushkarev (1965), “Source Criticism”, in Sovetskaya istoricheskaya entsiklopediya [The Soviet Historical Encyclopedia], vol. 6., Izd. Sovetskaya Entsiklopediya, Moscow, Russia, pp. 592-601.
Karr, E. H. (1961), What is History?, Vintage Books, New York, USA, column 592–601.
Kollingvud, R.G. (1980), Ideya istorii. Avtobiografiya [The Idea of hstory. An Autobiography], Nauka, Moscow, Russia, 486 p.
Kroche, B. (1998), Teoriya i istoriya istoriografii [A theory and history of historiography], Yazyki russkoi kultury, Moscow, Russia, 192 p.
Fevr, L. (1991), Boi za istoriyu [Struggle for history], Nauka, Moscow, Russia, 630 p.
Fischer, D.H. (1970), Historian’s Fallacies. Toward a Logic of Historical Thought, Harper Perennial, New York, USA, 338 p.
Gurevich, A.Ya. (1969), “What is a historical fact?”, in Istochnikovedenie. Teoreticheskie i metodicheskie problemy [Source criticism. Theoretical and methodological issues], Nauka, Moscow, Russia, pp. 59-88.
Langlua, Ch.-V. & Ch. Seynobos (2004), Vvedenie v izuchenie istorii [An Introduction to the study of history], Gos. publ. ist. biblioteka, Moscow, Russia, 305 p.
Meyer, E. (2003), “Theoretical and methodological issues of history”, in Meyer, Trudy po teorii i metodologii istoricheskoi nauki [Works on theory and methodology of history], Gos. publ. ist. biblioteka, Moscow, Russia, pp. 142-200.
Mogil’nitskiy, B. G. (1989), Vvedenie v metodologiyu istorii [Introduction to the methodology of history], Vysshaya shkola, Moscow, Russia, 175 p.
Munslow, A. (2000), The Routledge Companion to Historical Studies, Routledge, London and New York, UK-USA, 271 p.
Norkus, Z. (2018), An Unproclaimed Empire: The Grand Duchy of Lithuania: From the Viewpoint of Comparative Historical Sociology of Empires, transl. from Lithuanian by A. Strunga,
Pokrovskiy, M. N. (1967), Izbrannye sochineniya [Selected works], vol. 3, Mysl’, Moscow, Russia, 671 p.
Prost, A. (2000), Dvenadtsat’ urokov po istorii [Twelve lessons in history], RGGU, Moscow, Russia, 336 p.
Rakitov, A. I. (1982), Istoricheskoe poznanie. Sistemno-gnoseologicheskiy podlhod [Historical knowledge. A Systemic and epistemological approach], Politizdat, Moscow, Russia, 303 p.
Savelyeva, I.M. & A.V. Poletaev (2003), Znanie o proshlom: teoriya i istoriya [Knowledge about the past: theory and history], Nauka, St. Petersburg, Russia, 632 p.
Veyn, P. (2003), Kak pishut istoriyu [How history is written], Nauchnyy mir, Moscow, Russia, 394 p.
White, H. (1978), Tropics of Discourse. Essays in Cultural Criticism, The Johns Hopkins University Press, Baltimore and London, USA-UK, 287 p.
Uayt, H. (2002), Metaistoriya. Istoricheskoe voobrazhenie v Evrope 19 veka [Metahistory. The historical imagination in nineteenth-century Europe], Izd. Ural’skogo universiteta, Yekaterinburg, Russia, P. 327–340.
Что такое исторический факт
О произведении
Другие книги автора
Устройство для управления землеройно-транспортной машиной Федеральный институт промышленной собственности, отделение ВПТБ
Спутник преподавателя-словесника Государственная публичная историческая библиотека (ГПИБ)
Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. Учеб. пособие для студентов ист. фак. Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) им. М. И. Рудомино
Из истории мировой культуры История и сага Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) им. М. И. Рудомино
Проблемы средневековой народной культуры Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) им. М. И. Рудомино
Категории средневековой культуры Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) им. М. И. Рудомино
Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) им. М. И. Рудомино
Научная библиотека студента. История Исторический синтез и Школа «Анналов» Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) им. М. И. Рудомино
Пожалуйста, авторизуйтесь
Ссылка скопирована в буфер обмена
Вы запросили доступ к охраняемому произведению.
Это издание охраняется авторским правом. Доступ к нему может быть предоставлен в помещении библиотек — участников НЭБ, имеющих электронный читальный зал НЭБ (ЭЧЗ).
В связи с тем что сейчас посещение читальных залов библиотек ограничено, документ доступен онлайн. Для чтения необходима авторизация через «Госуслуги».
Для получения доступа нажмите кнопку «Читать (ЕСИА)».
Если вы являетесь правообладателем этого документа, сообщите нам об этом. Заполните форму.
Арон Яковлевич Гуревич ремесло историка
Арон Яковлевич Гуревич Ремесло историка
Книги Арона Гуревича регулярно переиздаются и продаются в крупнейших книжных магазинах России. Сейчас, когда наша страна находится (уже 20 с лишним лет) на историческом перепутье, книги Гуревича, вскрывающие глубинные причины ментальности и народной культуры, могут помочь осмыслению российской истории, характера и особенностей русской нации.
Наше знакомство с творчеством Арона Гуревича и увлечение исторической наукой, приведшее к изучению истории ментальности, породило идею написания этой книги, посвященной жизни и ремеслу историка.
Работе над книгой помогли интересные статьи о личности и творческом пути Арона Гуревича его коллег и учеников Ю.Л. Бессмертного, П.Ю. Уварова, Питера Берка, К. Левинсона, Н. Зенон-Дэвис и других. Частично свой внутренний мир и творческий путь нам приоткрыл сам Арон Гуревич, написав книгу «История историка» и «Исторический синтез и школа Анналов». Будучи скромным и в определенной степени закрытым человеком, Арон Гуревич, по видимости, избегал интервью. По его признанию, он не был публичным человеком, и уединение было гораздо важнее для его исследований, нежели шумная институтская аудитория или кафедра.
Становление историка и выбор пути
Начало пути: исследование скандинавской истории
Итак, Арон Гуревич, работая в Калининском педагогическом университете, он выбрал новую тематику исследований – социально-экономическая история Норвегии и Исландии в раннее Средневековье. Отмечу два момента. В советское время, как известно, простые люди были невыездными, поэтому исследования, в том числе исторические, приходилось вести теоретически или эмпирическим путем. Арон Гуревич только в 60 лет смог посетить Скалу закона в Исландии и поселения викингов в Скандинавии. Тогда же, в 1950-60-е гг., можно было заниматься переводами скандинавских стихов и саг, а также работ немецких и скандинавских историков. Гуревичу, учитывая загруженность по работу и наличие семьи, приходилось работать урывками, по выходным. В этом его работа схожа с исследованиями Филипа Арьеса, историка «выходного дня». Только с той разницей, что Арьес работал в Департаменте министерства торговли, и историей занимался на досуге, тогда как для Арона Гуревича история была и работой, и призванием.
В 50-х годах Арон Гуревич написал и опубликовал ряд статей, посвященных социально-экономической истории Норвегии и Исландии в Средние века. Заинтересованные читатели могут сравнительно легко найти эти статьи в Интернете, в журнале Вопросы истории (1950-60-е гг.), а также в сборнике «Средние века». Конечно, работать в условиях партийного контроля и в окружении ангажированных историков типа А.И. Данилова или А.Н. Чистозвонова, было малокомфортно.
Как и многих ученых, занимающихся гуманитарными науками, тем более историей – одной из наиболее идеологизированных наук в советское время – Арона Гуревич пытались побудить вступить в партию и заниматься общественной деятельность. Он делал самоотвод, ссылаясь на необходимость жить на два дома – Калинин и Москву. В общем, как уже догадался наш читатель – Арон Яковлевич не стал партийным, равно как и общественным деятелем.
В конце 50-х годов Арону Гуревич было предложено взять полугодовой отпуск для подготовки докторской диссертации. К этому времени он опубликовал статьи по социальной истории Норвегии раннего Средневековья. При подборе и анализа фактического материала Гуревич сделал ставку на древнескандинавский эпос, в том числе саги. Ему удалось «разговорить» немые источники, установив структуру норвежского общества и отношений в нем. Кроме того, были использованы данные археологии и этнологии Норвегии. Арон Яковлевич немало времени посвятил переводам норвежских и исландских саг, в том числе Эдды, работая в Российской государственной библиотеке (тогда – библиотеке им. В.И Ленина). Это были годы еженедельных поездок из Калинина в Москву на выходные, причем один день он тратил на общение с семьей, другой – на работу в библиотеке.
Докторантам был положен год для подготовки к защите, но Арон Яковлевич понимал, что год ему не дадут, и был рад, что полгода сможет спокойно поработать в фондах и архивах. С самой организацией и защитой возник ряд трудностей.
Надо сказать, что при всей подозрительности и неодобрении взглядов Гуревич на историю средних веков к нему относились как к настоящему ученому. В пользу этого аргумента свидетельствует поддержка Н.А. Сидоровой, профессору Института всеобщей истории РАН. Она помогла назначить внеочередную защиту диссертации в Ленинграде. Оппонентом сначала стал В.И. Рутенберг, специалист по истории итальянских городов. Но Арон Гуревич воспротивился, и тогда ему поручили самому организовывать свою защиту. Рецензентами были назначены А.И. Неусыхин и Я.А. Левицкий. История с защитой докторской диссертации показала сложный и неуживчивый характер Арона Гуревича, который отмечали все его коллеги и друзья. Прямолинейность и неуступчивость, работа «на себя», а не на коллектив, помогали Арона Яковлевичу в его занятиях исторической наукой, но сильно мешали в общении с начальством и партийными органами. Характер «бойца за историю» Гуревич показал еще в период бытности аспирантом, когда вступился за А.И. Неусыхина, не поддержав травлю историка на родной кафедре. Это дорого ему обошлось – потеря места работы в альма-матер (МГУ им. М.В. Ломоносова), и «ссылка» в Калинин, ставший для Гуревича вторым домом на шестнадцать лет. Нежелание историка писать в русле марксистской идеологии привело к тому, что Арон Яковлевич так и смог за всю жизнь поработать на кафедре истории средних веков. Свой среди чужих, чужой среди своих – так можно сказать про историка, долгое время работавшего в Институте философии РАН.
Новый этап творчества: от аграрной истории к истории культуры
В 1970 году была опубликована книга «Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе». Как и предыдущие работы, она вызвала ряд нападок в научных журналах, тем более, что это было учебное пособие, рекомендованное студентам исторических факультетов. Я не буду останавливаться на критике этой книги, так как она не конструктивно шла в русле марксистского учения об общественных формациях.
Позже, в 1972 году, вышла из печати книга «Категории средневековой культуры», одна из лучших работ Арона Гуревича. Неоднократное переиздание этой книги, в том числе в Западной Европе и Скандинавии, доказало ее высокую научную ценность и популярность у читателей. Сейчас историческая наука продвинулась далеко вперед, по пути развития исторической антропологии, микроистории, экономической истории. Однако ценность Категорий в ее фундаментальности, в методологических открытиях и обобщениях. Намеченные направления исследования ментальности – отношение к труду, богатству, времени, религии – получили впоследствии развитие в трудах не только историков-медиевистов нашей страны и зарубежных стран, и специалистов, занимающихся различными периодами истории, всеобщей историей.
В 1960-1970-е годы Арон Гуревич успешно работал на ниве написания научных работ по средневековой истории, истории Скандинавии, о чем свидетельствуют статьи и книги, опубликованные в тот период. Другая сторона жизни историка – преподавательская деятельность – была малоэффективной, поскольку его не допускали до преподавания курсов по истории средних веков. С одной стороны, это позволяло сконцентрироваться на разработке проблематики истории средневековья, исторической антропологии, с другой стороны – лишало мэтра доступа к молодым умам, площадки для распространения последних научных достижений в истории.
Семидесятые годы были для Гуревича временем общения с гуманитариями: философом Л. Баткиным, В. Библером. Заочно он полемизировал с М. Бахтиным и В. Бицилли. По выражению П.Ю. Уварова, это были его союзники в научных исследованиях.
Своим достижением в те годы Арон Гуревич считал публикацию книги Марка Блока «Апология истории». Это программная работа Блока, в которой он рассмотрел методологию истории с позиции синтеза общественных наук. Ее ценность для советских историков, не разделяющих идеологические подходы к исторической науке, была в отсутствии марксистско-ленинских догматов. По мнению Гуревича, Апология истории стала существенным прорывом в историческом сознании советских историков. К сожалению, другая фундаментальная работа, посвященная новой методологии изучения истории – Бои за историю Люсьена Февра – увидела свет лишь в 1991 году. Как и в области технологий и технике, Советский Союз отставал от мировых тенденций в общественных науках на 40-50 лет. Добавим к сказанному, что в наши дни этот разрыв сохраняется, учитывая отток молодых и талантливых историков, социологов на Запад, а также недостаточное финансирование масштабных исследовательских проектов.
Период 1960-70-х годов был для Арона Гуревича временем не только плодотворной работы над историей Норвегии и Исландии, но и годами размышлений над социальной историей и связями культурных процессов с экономикой и политикой стран Западной Европы. Не случайно в его Категориях средневековой культуры много поставленных вопросов, но нет ответов. Эти ответы историк сформулировал позднее, в 1980-1990-е годы, когда занялся проблемами истории средневековой культуры и влияния религии на народную культуру.
В первом издании «Истории историка» (1973 г.) Гуревич осмысливал проблематику истории культуры и новые методы познания человека в истории, обоснованные создателями Движения Анналов. Он писал: история общества не может быть историей «объектов» или историей абстрактных категорий – она должна быть историей живых людей – не в смысле красочности и живости изложения, а в понимании и интерпретации материала. Для реализации этой задачи необходима выработка особой методики, нового угла зрения, под которым рассматривается жизнь человеческая. Все срезы истории – политику, экономику, право, быт, искусство, философию, поэзию и т.д. – нужно научиться понимать таким образом, чтобы они были способами проникновения в жизнедеятельность людей изучаемой эпохи». Здесь Гуревич говорит об исследовании ментальностей и исторической антропологии, методику которых разрабатывали Люсьен Февр и его ученики – Робер Мандру, Жак Ле Гофф, Жан Клод Шмитт и другие. Историк, по мнению Гуревича, не только реконструирует историю, но и сочиняет ее. Он вкладывает современные представления о собственности, деньгах, времени и других категориях в головы людей Средневековья и поздних периодов, не задумываясь, что в те времена люди воспринимали и ощущали все по-другому. В этом и состояла главная проблема исторической науки до второй половины XX века, которую решали историки-анналисты, начиная с Люсьена Февра и заканчивая Роже Шартье. Эта проблема решалась с привлечением новых исторических источников (статистических документов Средних веко и Нового времени, религиозных документов – приходских книг, проповедей, покаянных книг и пр.). и методов смежных наук – лингвистики, семиотики, антропологии (курсив наш. – О.А.).
Работая над этой проблематикой, Арон Гуревич получил ценный опыт общения с польскими коллегами, во время научной командировки в Варшаву в 1967 году. Отчасти в результате этой поездки, когда Гуревич установил контакты с польскими историками, он смог опубликовать в журнале «Анналов» статью по формам собственности и обмене дарами в раннее Средневековье (на примере стран Скандинавии). Именно тогда завязались научные отношения Гуревича с крупным историком-анналистом Жаком Ле Гоффом.
IV. Европейское признание и новые проекты
Восьмидесятые годы дали Гуревичу возможность поехать на конференции в Берлин и Рим. С оформлением разрешения и документов вышла заминка, поскольку руководство института, в котором он работал, не сразу согласились отпустить «несговорчивого» историка в Европу. Визит Гуревича в КГБ снял эту проблему. В Берлине он сделал доклад, посвященный проповедям Бертольда Регенсбургского.
Поездка в Рим принесла Арону Яковлевичу не только интересные контакты, но международную литературную премию Ноннино – за научные произведения, касающиеся жизни сельского населения (премия была выдана итальянской фирмой, производившей водку). Оказалось, что так итальянцы оценили работу Гуревича «Проблемы средневековой народной культуры». В Италии Гуревичу посчастливилось пообщаться с римской папой Иоанном Павлом II, и вручить ему книгу «Крестьяне и святые» (итальянский перевод «Проблем средневековой народной культуры»). В свою очередь, римский папа наградил Гуревича медалью. Общение с римским папой произвело сильное впечатление на Арона Яковлевича, которым он поделился в книге История историка.
V. 1990-е: история ментальностей и историческая антропология
VI. Историк у верстака
Но вернемся к жизненному пути Арона Гуревича.
Несмотря на потерю зрения и солидный возраст, Гуревич продолжал активную деятельность историка.
В 2003 году был опубликован Словарь средневековой культуры», идея которого задумывалась Ароном Гуревичем. Его составляли сорок российских и зарубежных историков. Как считал Гуревич, авторами, взгляды и ориентации которых были отнюдь не единообразны, в конечном итоге была воссоздана, и словарь послужит достойным ответом на инсинуации о «кончине» исторической антропологии. Надо сказать, что подобные словари – в любых отраслях науки – помогают усвоить теоретические положения науки, а иногда и выбрать направления исследований. Преимуществом изданного Словаря являлась его международный характер, так как в его составлении, как отмечалось ранее, приняли участия историки разных стран, в том числе корифеи Жак Ле Гофф и Жан Клод Шмитт.
Через два года, в 2005 году, вышла из печати книга Индивид и социум на средневековом Западе. Замысел книги родился в конце 1980-х годов, когда медиевист Ж. Ле Гофф основал серию «Строить Европу», и, побывав на конференции историков в Москве (1989 г.), предложил Арону Гуревичу принять участие в этом проекте, написав главу про индивида в средневековой Европе. Конечно, Арон Яковлевич с радостью согласился, отметим в Истории историка деловой подход Ле Гоффа к историческим исследованиям.
Несколько слов о книге. В ее центре – история гуманиста Абеляра и его возлюбленной – Элоизы. На примере двух индивидуумов Гуревич анализирует культуру средневековой Европы, ее социум. На примере Абеляра и Августина Блаженного, особенностей жизни человека от рождения до смерти, культурного восприятия, автор вскрывает специфику и тенденции эволюции средневекового общества. В книге красной нитью проходит важная мысль: становлению Человека как индивидуума, его развитию мешало христианское видение мира. Позже, в Новом времени, новые факторы эволюции внесут изменения в систему ценностей и ментальность человека, сначала малозаметные, но все сильнее трансформирующие внутреннюю культуру и отношения в обществе. В Индивиде и социуме Гуревич осветил проблематику становления культуры элиты, ученых-гуманистов, как их называли французские медиевисты Ж. Ле Гофф, Ж. Дюби и другие. Эта книге, вне всяких сомнений, внесла вклад в международную медиевистику и историческую антропологию.
В 1990-е годы Гуревич продолжает работать и размышлять над проблемами современной исторической антропологии и истории ментальностей.
В следующем, 2004 году, вышла из печати История историка. Уникальность этой книги состоит в том, что историки практически не пишут автобиографий или мемуаров. Автобиография историка сочетается в этой книге с анализом развития исторической науки в России века. Следует отметить, что в 1987 году во Франции, при участии Пьера Нора, была опубликована книга семи французских историков о своем творческом пути. На ее примере П. Нора показал взаимосвязь исторической науки и личности историка. Он назвал эти истории историков «эгоисторией».
«История историка» стала последней крупной работой Арона Гуревича. Можно было бы завершить наш рассказ о жизни мэтра словами из его «Истории…», но в нашем распоряжении есть интервью и воспоминания его друзей и учеников.