гортензия часто кричала потому что в отряде не было дисциплины
Гортензия часто кричала потому что в отряде не было дисциплины
Старший брат жадничать не стал, и карта из пыльной тьмы за шифоньером переехала в таинственную тьму чердака. Все теперь там было как надо, как положено на корабле. Корабль, кстати, назывался «Бандерилья», его доблестная команда бороздила моря и океаны, билась с пиратами, латала изодранные штормами паруса, а старший брат-студент в это время сидел у себя в комнате и прилежно писал диплом.
И вот однажды то ли они у себя там на чердаке слишком шумели и отвлекали серьезного молодого человека от его взрослых занятий, то ли, напротив, молодой человек был несерьезным и
Короче говоря, жизнь наша была полна содержания и смысла во все времена года, а во главе нашего братства стоял командор Славик.
Понимаю, что такое наше обращение к взрослому человеку, известному писателю, кого-то может смутить, и даже нахожу это вполне резонным, но сознаюсь: нас оно не смущало. Потому что это где-то там он был писатель Крапивин Владислав Петрович. А с нами… Впрочем, в ту пору мы не ломали голову над тем, кем он нам приходится. Для нас он был Славиком. Всеобщим старшим братом, существом главнокомандующим и родным. Признаюсь: в гневе он бывал ужасен. Верно, и мы его не щадили (к чему эти тонкости меж близкими родственниками): мы с ним ссорились, мирились, ниспровергали его, обижались, навеки уходили в отставку, возвращались. И всегда искали его дружбы.
Теперь о его книгах.
Интересно, когда он умудрялся их писать: с утра до вечера он был с нами. Писал ли он их по ночам? Но тогда как его хватало на нас днем? Сейчас это для меня загадка. Ну а тогда мы об этом не задумывались, просто любили их читать.
Разумеется, люди мы были разные: кто-то потому и пришел в «Каравеллу», что мечтал познакомиться с любимым писателем (потом этот возвышенный интерес заслонялся толпой ежедневных дел), а кто-то знать о его книгах ничего не знал и читать не любил (эти, напротив, начинали читать из любопытства: что это там наш Славик пишет?). И все мы считали его книги своими. Нашими.
Во-первых, потому (но это не главное), что мы были самыми первыми их читателями. Книги, в сущности, еще не было. Была пачка страниц, отпечатанных на машинке, и еще ни одна живая душа в целом свете не знала, про что там. Ни редактор в издательстве, ни художник, которому предстоит нарисовать картинки, ни наборщик в типографии. Только мы. Мы были доверенные лица, хранители тайны.
Во-вторых, это было все про нас, про жизнь нашу, счастливую и горемычную, про то, о чем мы думали и говорили. И про то, о чем молчали. А он откуда-то все равно все про нас знал.
В-третьих, потому, что многое было родным, узнаваемым, домашним. Нет, никто из нас не был там описан с фотографической точностью, но потерявшаяся карта «Бандерильи» вдруг находилась в «той стороне, где ветер», и старый деревянный дом, сорвавшись с места, улетал на берег океана, потому что на самом деле он был кораблем. Мы-то знали, о каком это доме. Летчик для Особых поручений Антошка был наш младший брат, любимый, долгожданный, он родился при нас, мы были ему рады. Ну а уж про «Мальчика со шпагой» и говорить нечего, это совсем свое было, ежедневное: мы много-много чего знали о школьных обидах, о том, как глухи, жестоки, несправедливы бывают взрослые. Только про это в детских книжках писать было не принято. И вольно было потом кому-то из критиков заметить, что гражданин такой-то из повести В. Крапивина всего лишь карикатура, что таких взрослых не бывает. Бывает. Мы этого гражданина очень хорошо знали: он жил в доме, где находилась «Каравелла», совершенно несочиненный, глядел на нас с недобрым прищуром и ах какие замечательные жалобы писал про то, что на самом видном месте в «Каравелле» висит «портрет черепа с костями» и ясней ясного раскрывает глазам общественности нашу вредную сущность. Сейчас вспомнишь об этом и улыбнешься. Но тогда, надо признаться, было совсем не смешно.
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Мальчик со шпагой
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
В этой книге рассказывается о мальчишке, который очень верил в дружбу, в честность и доброту. И считал, что все люди должны быть справедливыми друг к другу. А ещё он верил в свою сказку про всадников, которые приходят на помощь в очень трудные минуты. Верил так крепко, что не сказочные, а настоящие всадники в звёздных шлемах примчались ему на выручку, когда случилась беда…
Когда журнал «Пионер» печатал повести об этом мальчике — Серёже Каховском, — в редакцию приходили письма. Мальчишки и девчонки писали Серёже, просили его адрес, очень хотели с ним подружиться.
А отвечать на письма пришлось мне.
Дело в том, что такого Серёжи, по фамилии Каховский, я не знал.
Кое — кто из читателей, наверное, обидится: «Значит, нас обманули!» Нет, ребята. Просто в книгах не описывается всё в точности, как случилось в жизни. Ведь и художник, когда рисует картину, не делает её похожей на фотоснимок.
Серёжи Каховского не было. Не было и отряда с названием «Эспада». Но всё время, когда я писал «Мальчика со шпагой», рядом со мной были ребята, очень похожие на Серёжу. Рядом со мной, вместе со мной рос и работал, шагал через поражения и радовался победам такой же, как «Эспада», пионерский отряд — отряд юных моряков, юнкоров и фехтовальщиков.
Я точно знаю: не будь этих ребят — не было бы и «Мальчика со шпагой».
И потому эту книгу я посвящаю своим лучшим друзьям: матросам, подшкиперам и барабанщикам, штурманам и капитанам, флаг — капитанам и флагманам отряда «Каравелла».
Часть первая. ВСАДНИКИ НА СТАНЦИИ РОСА
Хорошее было у станции название. Очень для нее подходящее. Мальчик пришёл сюда рано утром, и, пока он брёл от дороги к домику, брюки у него до колен вымокли от росы. Потому что кругом стояли высокие травы и на них дрожали крупные водяные шарики. В шариках зажигались огоньки: малиновые, золотые, синие.
Мальчик подошел к скамейке, поставил чемодан, бросил на него потертую рыжеватую курточку, сел и стал ждать поезд.
Ждал он долго и терпеливо.
Огоньки в траве давно погасли, пришёл июльский безоблачный полдень.
Станционный домик стоял среди лопухов и высокой овсяницы. Он был небольшой, светло — коричневый, с белыми кружевными карнизами. На острой башенке весело торчал жестяной петух. Он будто высматривал, не спешит ли сюда из — за дальних лесов какой — нибудь поезд. Но поезда появлялись редко: станция располагалась не на главной дороге, а на боковой ветке.
У крыльца, в палисаднике, стояла гипсовая скульптура: мальчик и жеребенок. Низенький постамент скрывался в траве, и можно было подумать, что мальчик с жеребенком стоят прямо на земле. Будто они играли на соседнем лугу и на минутку забежали на станцию взглянуть на круглые часы: не пора ли обедать? Наверно, было еще не пора, потому что они затевали новую игру. Мальчик правой рукой обнял жеребенка за шею и чуть нагнулся, словно хотел что — то ему на ухо прошептать. Жеребенок стоял смирно, однако в каждой жилке его звенело нетерпение. Он будто говорил: «Я тебя люблю и слушаюсь, но давай поскорее перестанем шептаться и пойдем еще поскачем».
Так, по крайней мере, казалось маленькому пассажиру. Ему нравились гипсовые мальчик и жеребенок, чем — то похожие друг на друга — оба тонконогие, ловкие и, конечно, веселые, — и он смотрел на них как на товарищей. И даже немного им завидовал. Но все — таки они были не настоящие.
Мальчик на скамейке вздохнул и перевел взгляд.
Дверь в дом была открыта. В маленьком, станционном зале громыхала ведрами пожилая уборщица. За домом поднимался зеленый солнечный бугор с редкими и очень прямыми березами. За березами виднелись крыши и антенны дачного поселка. Еще дальше темнел сосновый лес. Он огибал станцию с трех сторон. А на юге, за рельсовой линией, уходили к реке светлые луга и кустарники.
Было жарко и тихо (только ведра погромыхивали). Пахло смолой и гудроном от разогретых шпал.
Из — за бугра пришёл серый клочкастый пес. Ростом с козу. У него были полустоячие уши, толстые лапы и озабоченная морда. Он сунулся было в дверь, но увидел уборщицу и попятился, поджав похожий на веер хвост. Улизнув от двери, пес принял независимый вид и деловито оглянулся. Тут он заметил мальчика.
С полминуты они разглядывали друг друга с любопытством и чуть настороженно. Потом пес медленно двинулся к мальчику и остановился в трех шагах.
— Чего тебе? — сказал мальчик. Сказал не сердито, а с неловкостью, как говорят с маленькими детьми, когда не умеют с ними обращаться и боятся обидеть.
Пес нерешительно махнул хвостом. Один раз.
Мальчик чуть улыбнулся. Щелкнул замком чемоданчика и поднял крышку. Пес сделал еще шаг, торопливо сел, наклонил голову и совсем по — человечьи моргнул. Мальчик вынул газетный сверток с дорожным запасом. Это были два ломтика хлеба, а между ними — котлета. Песий хвост засвистел и замелькал, как пропеллер, с пушистых одуванчиков стайками взлетели семена — парашютики и осели у мальчика на брюках. Он засмеялся, разломил котлету и бросил половину псу.
Мальчик думал, что кусок моментально исчезнет в собачьей пасти. Но пес, получив угощение, перестал вертеть хвостом, лег и начал жевать котлету, деликатно придерживая лапой. При этом поглядывал на мальчика благодарно и хитровато. Другую половину котлеты мальчик съел сам.
Потом они поделили хлеб. Он был не такой вкусный, как котлета, но пес охотно сжевал весь кусок и выразительно посмотрел на мальчика: «Нет ли еще?»
— Все, — сказал мальчик.
Пес глазами показал на газету: «А это?»
— Это же просто бумага. Видишь? — Мальчик повертел перед ним смятый газетный лист.
Пес не прочь был пожевать и бумагу, пропитанную таким вкусным котлетным запахом, но мальчик не понял. Он скомкал газету и оглянулся: куда бы кинуть? Кругом было чисто. В траве палисадника и на дорожке мальчик не заметил ни окурков, ни бумажных клочков. К тому же сердитое побрякивание ведер напоминало, что мусорить на станции не следует. Уборщица уже вымыла пол внутри дома и мыла крыльцо. Мальчик подошел к ступеням.
— Скажите, пожалуйста, куда можно бросить бумагу?
Уборщица выпрямилась и глянула с высоты. Она сделала вид, что лишь сию секунду заметила мальчика, хотя давно украдкой наблюдала за ним. Она знала, что от мальчишек добра не бывает. Бывают лишь вытоптанные клумбы, шум, беспорядок, а то и окурки по углам. Она привыкла обходиться с этим народом сурово. Но сейчас привычка боролась в ней с симпатией к незнакомому парнишке — спокойному, удивительно ясноглазому, не похожему на скандальных поселковых пацанов.
Мальчик со шпагой и мальчик под парусом:
две повести о дружбе, чести и спорте
Все, кто знает и любит творчество Владислава Крапивина, наверняка читали «Мальчика со шпагой». Это, пожалуй, самая знаменитая повесть писателя – яркая, увлекательная, с напряженным сюжетом, сильными и неординарными героями. Несмотря на некоторый пафос, характерный для советской детской литературы (ну, а как же иначе было в начале 1970-х?), «Мальчик со шпагой» поднимает очень неудобные вопросы. Неудобные в первую очередь для взрослых – тех, которые хотят беспроблемных, тихих, безропотных детей. Но вот незадача: из таких-то и вырастают потом безропотные взрослые – те, что не заступятся за слабого из страха проблем на работе, те, которые «как все», которые регулируют свои поступки лозунгом «как бы чего не вышло».
«Мальчик со шпагой» выходил в журнале «Пионер» и приобрел бешеную популярность в детской и подростковой среде. А вот среди взрослых читателей мнения разделились, и часть из них возмущалась тем, что герои книги смеют перечить старшим.
Но ведь именно об этом и писал Крапивин! О той бездне, что лежит между ребенком с его проблемой, бедой или сомнением и взрослым, который не хочет об этом слышать, не хочет понять того, кто меньше, неопытнее и слабее. «Ей ничего нельзя объяснить… Она и слушать не хочет. Она все знает заранее», – так думает главный герой книги Сережа Каховский о завуче своей школы.
Сереже живется и думается непросто: у него чуткая душа и обостренное чувство справедливости. Всё это ему, честно говоря, мешает: он постоянно попадает в какие-то истории, испытывает на себе гнев взрослых, а самое главное – редко получает отдачу, отклик. Быть героем вовсе не сладко, это трудно и больно порой (в прямом и переносном смысле). А самое главное: невозможность остаться в стороне, бросить слабого, закрыться и сделать вид, что «не мое это дело», Сережа не может. И в ответ получает порицания, смысл которых можно свести к одной фразе: «Тебе, что, больше всех надо?»
Первая часть повести – «Всадники со станции Роса» – рассказывает об отправной точке Сережиной позиции, о чуде, произошедшем с ним. Это ведь настоящее чудо (несмотря на попытки автора рационализировать происходящее). Стечение обстоятельств, появление нужных людей в нужном месте, судьбоносная встреча – всего этого может и не произойти. Но происходит. И вот к нему, схваченному хулиганами, обсмеянному и униженному, вылетают всадники – те самые, которых он придумал, сочиняя собственную заветную сказку.
«Только очень маленькие дети верят в чудеса. Да еще старые, много пожившие люди утверждают, что чудеса всё-таки бывают. Редко-редко, но случаются. Но Сережа-то не был маленьким ребенком. И старым опытным человеком он тоже не был. Он был просто мальчик и твердо знал: на свете не бывает чудес.
И он изумился и вздрогнул почти так же, как его враги, когда в полыхании рыжих грив и с глухим громом подков пятеро кавалеристов вылетели на поляну и встали полукругом.
И самый главный всадник – смуглый, белозубый, в зеленой рубашке и парусиновой буденовке с суконной голубой звездой – негромко сказал:
И стало тихо-тихо. Только в сбруе у лошади звякнули медные колечки».
Эти слова «Не трогать!» становятся девизом Сережи
А вот дальше начинается самое интересное: спокойное «не трогать» всадников, явившихся к Сереже в момент его беды, становится его девизом, а сами они – примером, определившим, можно сказать, его образ жизни. Он долго и напряженно размышляет над произошедшим, он запоминает слова одного из своих мудрых взрослых друзей: «Будь всадником сам. Не обязательно на коне и в шапке со звездой, не в этом главное». И теперь каждый раз, заступаясь за слабых и обиженных перед сильными и наглыми, он произносит именно это «не трогать».
Владислав Крапивин – мастер детских образов, особенно мальчишеских. Они у него выходят точными, яркими, выписанными с большой любовью. Таковы рыжий Данилка, и Андрюшка Гарц, и Генка Кузнечик – близкий друг Сережи, и тихий, скромный Митя. Но есть в книге и особенные взрослые. Мудрые, чуткие, глубокие. Они не кричат, не манипулируют детьми, не применяют силу – они убеждают, подталкивают к размышлениям, заинтересовывают, поддерживают. Таков папа Сережи, который может просто молча сидеть рядом, когда мальчику плохо, или без лишних вопросов помочь. Таков директор школы, который умудряется с высоты своего положения видеть маленькие ребячьи беды. Таков Олег – руководитель фехтовального клуба «Эспада», который учит не только работать клинком, но и поступать по совести. И даже мимолетный, появляющийся только в Сережиных воспоминаниях образ вожатого из лагеря показателен – особенно рядом с другой вожатой, Гортензией, которая не понимает и не чувствует детей:
«Гортензия часто кричала, потому что в отряде не было дисциплины. Все хотели то в поход, то на речку, то футбол гонять, а проводить тематические сборы и выполнять режим никто не хотел. Гортензия из кожи лезла, чтобы добиться порядка. Но у нее ничего не получалось, хотя она изо всех сил старалась походить на старшую вожатую Евгению Семеновну.
А Костя не старался быть похожим. Он ходил в темных очках и носил зеленые шорты с широким командирским ремнем.
Все знали, что начальник лагеря Тихон Михайлович Совков недоволен Костей. Начальник считал, что взрослому человеку неприлично ходить в коротких штанах, а вожатый к тому же не имеет права носить черные очки, потому что они отделяют его от детей. Но Костя продолжал ходить в шортах, а очки ни от кого его не отделяли…»
Вообще-то «Мальчик со шпагой» – не такая уж веселая вещь. Потому что рядом с добрыми, понимающими и великодушными людьми есть и другие – злые и мелочные. И бороться с ними трудно, часто это не приносит результата: когда у клуба «Эспада» отбирают помещение, то ни Олег, ни Сережа, ни милиция, ни заступничество журналистов и их разгромная статья не могут помочь: домоуправление просто вносит свои столы и шкафы и сваливает в грязь декорации, которые с такими трудом и любовью делали мальчишки. А Сережу, защитившего малыша и обезвредившего преступника, завуч объявляет хулиганом, поднявшим руку на «взрослого человека», хотя это и был бандит-рецидивист. И всё это очень грустно, и каждый читатель испытывает чувство несправедливости и обиды за героев повести.
Но именно из этого невеселого чувства рождается один важный вывод. Да, мир полон жестоких и черствых людей; да, хорошие дела уничтожают сильные и грубые; да, сильные пользуются своим правом не чтобы защищать и помогать, а чтобы унижать и забирать себе лучшее. Но это не значит, что нужно опустить руки. «Никогда человеческая доблесть не измерялась длиной штанов», – говорит Олег, руководитель «Эспады». И ребята стараются сделать всё, что могут, и эти маленькие, незаметные усилия делают мир лучше, как бы банально это ни звучало.
Да, мир полон жестокости и несправедливости. Но это не значит, что нужно опускать руки и мириться с ними
У Сережи есть мечта – попасть в Севастополь, на археологические раскопки в Херсонесе. А его дядя может осуществить эту мечту: он работает там и собирается взять племянника с собой. Но чем больше они общаются, тем яснее понимают, что им не по пути – не в археологии, нет – в том, как они видят мир и человека в нем. Например, Сережа рассказывает, как он отдал билет в кино малышу, который потерял свой. Дядя задает такой рациональный, «взрослый» вопрос:
«– Но что от этого изменилось в мире?
– В мире? Я не знаю… Он обрадовался.
– Мир обрадовался твоему благородному поступку?
– Мальчик обрадовался. Побежал в кино.
– А ты остался без билета, – усмехнулся дядя Витя. – Нет, я понимаю, билет – не потеря. Но ведь каждый раз так поступать не будешь.
– Это было всего один раз, – раздраженно сказал Сережа. Ему стал надоедать разговор. Пустой какой-то».
Сережин путь только начинается, но уже в самом начале он непрост и неоднозначен. И вряд ли будет легче. Потому что не может он пройти мимо чужой беды. Так сложнее, конечно – и легче одновременно. Потому что человек, отзывающийся на беды других, живет в согласии со своей совестью.
Тем интереснее мне было прочитать современную повесть о спорте, дружбе, хорошем тренере и преодолении. Здесь тоже есть неравнодушные взрослые – и взрослые, которым плевать на детей; есть подростки, которые грезят тем, чем так скудна обыденность. А самое главное – здесь настоящие, неидеальные, но добрые и честные люди. Те, в душе которых живут боль и жалость, не дающие задремать в сытом спокойствии.
Это повесть Дарьи Варденбург «Правило 69 для толстой чайки». Она совсем не такая, как «Мальчик со шпагой», – более современная, менее пафосная, и героев ее нельзя упрекнуть в некоторой идеализации, без которой не говорили о пионерах и комсомольцах в 1970-е. Но нравственные вопросы, которые поднимаются в книге, ничуть не менее значительны.
Сережа Каховский из «Мальчика со шпагой» так хорош – хоть картину с него пиши! Он умен и честен, он надежный друг и внимательный сын. Симпатичный, спортивный, дерзкий, великодушный – в общем-то, классический романтический герой.
Во всем Якобе Беккере, главном герое «Правила 69 для толстой чайки», романтично только его имя: дед мальчика – депортированный немец. В остальном Якоб – типичный «мальчик для битья»: полный, неуклюжий, да еще и заика. Проблемы с речью у него очень серьезные: Якоб может только мычать, произносить отдельные слоги. Естественно, живется ему несладко: насмешки в школе, презрение, друзей нет.
Однако при всем этом Якоб обладает острым ироничным умом и чуткой душой. Он читает книги и пишет стихи, много думает, многое видит и понимает. А еще он хочет обойти вокруг света на парусной яхте.
Казалось бы, мечта абсолютно несбыточная для человека с такими проблемами, да еще в российских реалиях, да еще в провинции, в неполной семье, в стесненных материальных условиях. Но Якоб набирается смелости и отправляет электронное письмо в яхт-клуб, где занимаются подростки.
Честно говоря, повесть Дарьи Варденбург подкупила меня хорошим реализмом, правдивой действительностью. Здесь ничего не приукрашено: ни здания, ни идеи, ни люди. Легкий налет равнодушия, хамство, ленивое и обыденное, бездумное веселье, разбитые алкоголем судьбы. Но всё это – не главное. Нет в повести беспросветности и безнадежности. Есть люди.
Жизнь без прикрас и романтического флера – но нет беспросветности и безнадежности. Есть люди
Есть, например, Шевцов – бывший чемпион международного уровня, а теперь человек, изо всех сил пытающийся удержать на плаву маленький и по сути никому, кроме четырех ребят и их родителей, не нужный яхт-клуб. Есть Репа – талантливый тренер, который пытается бороться со своей страстью к алкоголю, а еще склеить хоть что-то в разбитой своей судьбе – отношения с дочерью и внуком, например. Есть Тоха – девочка-пацанка, скрывающая свою боль, брошенность и маму-алкоголичку. Есть дед Якоба – умный и честный, но смертельно обиженный советским государством немец. Мама – веселая и усталая. Отец, живущий далеко и с новой семьей. В общем, настоящие, живые, слабые люди. Люди, у которых мало счастья, но вдруг становится чуть легче дышать и чуть светлее на сердце оттого, что они помогают друг другу.
И вдруг оказывается, что за грубыми нравами, сложными судьбами, недолюбленностью – чуткая душа и мудрость. И Тоха вдруг предстает перед читателями настоящей художницей, способной заметить и передать красоту мира:
«Если бы у меня был фотоаппарат или айфон, как у Митрофана, я бы, может, не заморачивалась с карандашами, – сказала Тоха, вынимая из рюкзака трубку и табак. – Иногда хорошо, что у тебя чего-то нет и тебе приходится искать способы это исправить».
С одной стороны, повесть «Правило 69 для толстой чайки» – это классическая история преодоления. Но это лишь на первый взгляд. Во-первых, Якоб, несмотря на свои сложности, – человек цельный и достаточно отважный. В том, чтобы добиться результата и постоять за себя, он немногим уступает Сереже Каховскому – Мальчику со шпагой. Так, например, когда его одноклассник и товарищ по секции выкладывает в интернет видео, унижающее Якоба, тот находит способ доказать, что в обиду себя не даст. Когда ребята приезжают в Северную столицу на соревнования, практически немой, совершенно не знающий города мальчик бросается разыскивать пропавшую Тоху – и находит, спасает, буквально выдергивает из пьяной компании. И для Тохи этот толстый заикающийся мальчик, которого она сама сначала опекала, вдруг становится важным человеком, надежным другом, настоящим мужчиной. Близким, которому она интересна и важна.
И о дружбе тоже приходится серьезно задумываться, читая повесть. Друзья – далеко не всегда пушистые зайчики или благородные рыцари. Бывает, друг приходит не сразу. То есть вот он, но и не друг вовсе – насмешливый, жестокий, равнодушный. Но взаимодействуя с этим человеком, ты открываешь и в нем, и в себе нечто важное, и вдруг вспыхивает та самая искорка, и этот человек встает рядом с тобой, подставляет плечо.
Повесть Дарьи Варденбург – это настоящий подростковый опыт. Русский опыт, не приглаженный и не выхолощенный, провинциальный – да, жестокие нравы бытуют у нас в глубинках, в юношеской среде. И, мне кажется, особенно важно говорить о нем так: не страшась поранить нежную душу. Ведь подростки многое видят и подмечают, они хотят достоверности и честности. И гораздо важнее найти положительные примеры вот здесь, прямо среди той действительности, в которой живешь, оглянувшись вокруг, присмотревшись к тем, кто рядом.
Очень важно найти положительные примеры, оглянувшись вокруг, присмотревшись к тем, кто рядом
А положительные примеры есть. Они лишены пионерской романтики и пафоса, да и для современной инстаграмной эстетики не очень-то подходят. Но они настоящие, живые и цельные – люди, которые понимают, что не могут отступить и промолчать. Например, принять поздравления с победой в соревнованиях и заслуженную славу, забыв о своем тренере. Неугодный и неудобный Репа с сомнительным прошлым и репутацией алкоголика некрасиво смотрелся бы в новостях, да еще и рядом с мэром – но ребята говорят о нем, о его вкладе в победу. И получают самую важную награду, ту, что стоит всех трудностей, ту, которой дорожил и Сережа Каховский, – согласие со своей совестью.